Снег

Снег читал мне гравюры ветвей,
словно знаки судьбы на ладонях,
причитал о больных и бездомных,
врачевал чистотою своей.
Снег скрипел мне поэмы следов -
тайны тех, кем измерена полночь,
кто, срываясь на дружеский зов,
до рассвета приходит на помощь.
Он вычерчивал мелом углы
в лабиринтах кочующих улиц,
в чью тревожность уйдя, не вернулись
опьянённые розами мглы.
Он шептал, что в ответе за нас,
ибо в час, неподвластный закону,
в черноте полыньи заоконной
блещет кровь немигающих глаз;
что и век, и любой человек
у внезапной беды под прицелом.
И хотелось искриться, как снег,
защищая от чёрного белым.
Но шагал я и чуял спиной,
как вдогонку грачиная стая,
на меня указуя перстами,
насмехалась: "Опомнись, чудной:
снег растает в апрельской горсти,
и ручьи все отметины смоют.
Уж не мнишь ли ты часом спасти
этот мир, обвенчавшийся с тьмою?
Как ни жгли бы поэты сердца,
сколько б головы снег ни морочил -
нерушима империя ночи,
и страданьям не будет конца.
Да и сам на себя погляди,
сопричастник Адама и Евы:
много ль света взлелеял в груди,
мало ль зависти, кривды и гнева?" ...
И стоял я, один средь земли,
точно ангел, низвергнутый с неба,
и горячие стёклышки снега
по обветренным скулам текли.
Ах, мой снег, ай, бессовестный враль,
ой, святоша с душою мятежной!
Как тебе, краснобаю, не жаль
отравлять нас фантомной надеждой?
Ведь, увы, вся твоя красота -
лишь запал для восторженных песен,
и не стать нам добрее, хоть тресни,
и покоя не знать никогда...
Но, вплетаясь в симфонию крыш,
беззаботно мерцали снежинки,
и резвился весёлый малыш
на протоптанной мною тропинке.
Но сиял восхитительный день
усмиряющим боль афоризмом -
как щемящая истина жизни
в чёрно-белой своей наготе.