Возмездие. По следам поэтов

Двадцатый век... Ещё бездомней,
Еще страшнее жизни мгла
(Ещё чернее и огромней
Тень Люциферова крыла).
Пожары дымные заката
(Пророчества о нашем дне),
Кометы грозной и хвостатой
Ужасный призрак в вышине,
Безжалостный конец Мессины
(Стихийных сил не превозмочь),
И неустанный рёв машины,
Кующей гибель день и ночь,
Сознанье страшное обмана
Всех прежних малых дум и вер,
И первый взлёт аэроплана
В пустыню неизвестных сфер...
И отвращение от жизни,
И к ней безумная любовь,
И страсть и ненависть к отчизне...
И чёрная, земная кровь
Сулит нам, раздувая вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи...
(А.Блок)
----------------------------

В безоконную ночь наступает пора беззакония.
Опускается мороком тень от невидимых крыл.
Не в тосканских горах, не в скалистых пределах Басконии –
я себя растерял и по самое горло зарыл.
Мне искать – не найти! – в этом сморщенном крошеве-мороке
след чудесных зверей, отголосок русалочьих чар.
Выползают из недр только серые мерзкие морлоки.
Источает в пространство отраву пустынник анчар.
Не понять, кто царует в престолах холодных кащеевых,
в колыханье теней, под саднящий надрывистый лай,
кто кому воздаёт, посягнув на Господне отмщение,
и какую зверушку землица опять родила

11.04.2016

Нет для этого слов подходящих –
ночь удушлива, словно фосген,
для тоскующих, смутно мычащих,
слабо верящих в свой Карфаген.
Для того эта ночь безоконна,
чтоб не видеть, не слышать, не знать,
что идут пацаны Сципиона,
поминая такую-то мать.
Исполняется высшая мера.
Забывай или не забывай,
но перчаткою легионера
прозвенел самый первый трамвай.
Утро бледное город накрыло.
Победители, как саранча.
И выходит на каждое рыло
по железному блеску луча.
И не дышится. Шатко и валко
дождик вышел и ходит, как пёс,
там, где утро похоже на свалку
громких чаек и тихих берёз.
(В.П-в)
Вы останетесь там навсегда, на ветру полустаночков,
проклиная летящие стуки колёс,
то ли дым, то ли газовый шарф зазевавшейся дамочки,
улетевший с плеча в направленьи берёз.
В предвечернее время, когда воздух льдистым становится
и до ночи, до тьмы, остаётся глоток –
потерпите ещё, ночь сиренями пьяными ломится,
разрывая густеющей кровью висок.
Пусть века упадут острой бронзой на ваше убожество,
отделяя от стада мои небеса,
видит бог, я терпел всю бесчисленность серого множества,
до попытки, до пытки – «как надо писать»
– Ни желёз, ни желез, ни заштатного неба затёртого,
только дым или тлен — призывает Катон,
до последнего камня, до пепла, до города мёртвого
и до стонущих чаек за нашим бортом.
(В.С-в)