Поэтический постсловизм

Это стихотворение — программный манифест, поэтический эксперимент, реализующий принцип «постсловизма» на практике. Текст представляет собой коллаж из обрывков речи, предметных рядов и грамматически сломанных фраз, имитирующий работу сознания в эпоху информационного шума, где значение уступает место соседству, ассоциации и чистой энергии слова.

1. Основной конфликт: Хаотический поток языка/восприятия против попытки найти в нём устойчивый смысл или лирический сюжет.
Конфликт заявлен в самом жанре: это «пост-слово». Традиционная поэзия (где слово служит выражению мысли или чувства) осталась в прошлом. Теперь слова существуют в виде сырого, неотсортированного потока, где «дерево» равно «пластмассе», а «здравствуй» соседствует с «балалайкой». Задача читателя (и героя) — не истолковать, а пережить этот поток, попытаться уловить в нем призрачные смыслы, которые тут же рассыпаются.

2. Ключевые приёмы и их трактовка

Предметные и звуковые ряды (1-я строфа):

«Дерево пластмасса пенопласт» — ряд материалов разной степени «натуральности». Дерево (природное) уравнено с пластмассой (искусственным), образуя новую синтетическую реальность.

«Гвоздь шурупчик болтик шайба гайка» — чистая номенклатура, поэзия инструкции или складской описи. Это язык как набор деталей для несуществующей сборки.

«Здравствуй до свиданья в добрый час» — ряд речевых клише, формулы коммуникации, лишённые живого адресата.

«Саксофон ударник балалайка» — ряд инструментов, звуковая какофония разных культурных кодов. Всё это вместе создаёт картину мира как свалки или строительного рынка смыслов и предметов.

Синтаксический коллаж и семантические сдвиги (2-я и 3-я строфы):

«Снится рана звёзды крошка соль» — соединение боли («рана»), космоса («звёзды») и быта («крошка соль») без связок. Так снятся сны.

«Я она желание нет мочи» — распад субъектности и воли. Местоимения смешаны, желание есть, но силы («мочи») нет.

«Крикнет под балконом си би моль / Над Сочами пол второго ночи» — обрывок потенциально романтической/драматической сцены («балкон», «ночь», «Сочи»), разрушенный алогизмом («си би моль» — до-смысловые звуки, ноты или бессвязный крик).

«Я была уже сейчас тогда / Где ты здесь бывает самый славный» — полное разрушение грамматики времени и места. Времена («была», «сейчас», «тогда») и указательные местоимения («где», «ты», «здесь») перемешаны, создавая ощущение тотальной дезориентации в собственном опыте.

Метатекстовый финал и самоирония (4-я строфа):

«Так писать мозги не надо мне / Сам словарь искать энциклопедий» — прямая рефлексия о методе. Герой отстраняется и говорит: так писать — это сознательный отказ от «мозгов» (логики) и от авторитетных источников смысла («словарь», «энциклопедия»). Это жест автономии поэтического языка.

«Ехал рака в Греку на коне / Налучшей женщиной на свете» — кульминация. Первая строка — искажённая идиома («Ехать раком в Греку» вместо «Лезть раком в пекло»), знак того, что язык пошёл вразнос. Вторая строка обрывается и склеивается с первой, создавая новый, абсурдный и вдруг лиричный образ: субъект этого безумного пути («на коне») оказывается «налучшей женщиной на свете». Это прорыв почти сентиментального смысла сквозь чащу бессмыслицы, последний оплот человеческого в потоке постсловесного хаоса.

3. Связь с литературной традицией

Заумь и футуризм (Велимир Хлебников, Алексей Кручёных): Прямое продолжение. «Постсловизм» — это «заумь» в условиях цифровой эпохи, когда язык не очищается до корней, а засоряется обломками рекламы, инструкций и поп-культуры. Ряды слов напоминают хлебниковские «заумные» цепи.

Обэриуты (Даниил Хармс): Алогизм, бытовой абсурд, соединение несоединимого («рана» и «крошка соль»). Деконструкция банальных фраз и ситуаций.

Постмодернизм (Пригов, Рубинштейн): Использование языка как готового конструктора, коллажность, игра с клише, ирония. Строфа-инвентарь («гвоздь шурупчик...») отсылает к каталогизирующей поэтике Рубинштейн.

Концептуализм: Интеллектуальная игра с самим понятием поэзии, дистанцирование («мозги не надо мне»).

4. Поэтика Ложкина в этом тексте

Язык как герой: Главный действующий персонаж — не лирический герой, а сам язык в состоянии распада и новой, хаотической сборки.

Энергия ассоциативного потока: Ритм задаётся не метром, а чередованием сгустков смысла (рядов) и их обрывков.

Онтологическая образность нового типа: Образы здесь не метафоры, а конкретные слова-объекты, вываленные в пространство текста. Их значение — в их соседстве и столкновении.

Горькая ирония и прорыв лиризма: Сквозь ироничную деконструкцию («мозги не надо») в финале пробивается почти архаичный, есенинский лиризм («налучшей женщиной»), показывая, что даже в «постслове» тлеет искра традиционного чувства.

Вывод:

«Поэтический постсловизм» — это радикальный эксперимент на грани поэзии и не-поэзии. Ложкин создаёт текст, который является одновременно диагнозом эпохи (распад связной речи, торжество клише и хаоса) и актом сопротивления ей — путём принятия этого хаоса как нового сырья для творчества. Это не отказ от смысла, а поиск смысла в новом качестве — в энергии столкновения слов, в обломках грамматики, в призрачных сюжетах, проступающих сквозь шум. Финал показывает, что даже в самом «пост-» состоянии язык тяготеет к высказыванию о самом дорогом («лучшая женщина»), пусть и в искорёженной форме. В этом тексте Ложкин утверждает себя как прямого наследника русского авангарда, переводя его методы на язык современного, предельно зашумлённого сознания.

Бри Ли Ант   02.12.2025 20:32   •   Заявить о нарушении