II

Открыла дверь. Под ногой тихо скрипнула половица. В солнечных лучах, украдкой заглядывающих через окно, в воздухе порхали в непрекращающемся танце крошечные пылинки. Ароматы сухих трав, цветов и кореньев дурманили.

Мать помедлила на пороге. Марфа сидела у стола, ее руки порхали то над каменной ступкой, то над полотняными мешочками. Наконец она повернулась к двери, прищурилась, глядя против света.

- Мама? А я вот грудную смесь для Зинаиды делаю. Совсем ее кашель измучил.

- Ты же знаешь, ей уже не помочь ничем. Каждому свой срок отмерян. Этого уже не изменить.

- Детишек жалко... Вот я и думаю - вылечить не смогу, но облегчить-то страдания ее мне дано.

Мать подошла ближе, положила руки на плечи, поцеловала в макушку. Волосы у Марфы цвета подсолнухов под полуденным солнцем - чисто золотые. Загляденье! И глаза - как майское небо. Вся в отца, которого не знает.

- Скоро к нам гости пожалуют.

- Гости?

Голубые глаза удивленно распахнулись.

- Да уж, к гостям мы непривычные - все просители да помощники. Но только эти гости уже в пути. Ради тебя они в дорогу долгую пустились.

- Ради меня?

- Не веришь? Так ведь слово данное держать надо. Похоже, тому парню, что ты зимой выхаживала, ты и впрямь накрепко в душу запала. Он ведь к летнему солнцестоянию обещал со сватами вернуться.

- Так я ему еще тогда сказала, что сердце мое молчит. Видно, и не любит он меня, раз против воли моей идет.

- Наоборот, чувство его гонит, как осенний ветер сухой лист. Оно сильнее его. Не упрямься! Сама знаешь, что тебя здесь ничего не держит.

- Здесь моя семья!

- Ну хватит! - Скрипнула дверь, грохнула об пол палка. - Семья! Одни девки по горницам, а все мужики за околицей. Только сюда они не идут.

- Полюбит, так придет!

- Много ты, я погляжу, о любви знаешь! - Старуха подошла к Марфе, затем покосилась на племянницу. - Так я и знала, что ты с ней рассусоливаться будешь!

- Тетка Ильинична, ты бы...

- Молчи! Хватит наш род в этом бабьем царстве хоронить! А я все скажу. И про любовь тоже. - Снова повернулась к Марфе. - Вот ты говоришь, мол, полюбит и придет. - Рассмеялась скрипучим старческим смехом. - Придет... А как же! Вот только на берег реки, а может, на просеку или в рощу березовую. И ты туда придешь, чтобы задыхаться от своей любви, тонуть в ней. Одну ночь, а может, и десяток. Только потом он к своей жене воротится или к нареченной. А ты вот домой вернешься, в свою семью, брюхатая! Как и другие до тебя.

- И откуда в тебе столько злобы, бабка Ульяна?

- Злобы?! - Глаза старухи стали словно зеркало. - Да и не злоба это вовсе, а судьба твоя. Если сама вырваться не решишься. Тебе, единственной за долгие годы, удача выпала, а ты ее прочь от себя гонишь, ногой пинаешь. И у других ее отбираешь.

- У каких других?

- У сестер своих, - вступила в разговор мать. - Если ты замуж выйдешь, то, глядишь, и им удача улыбнется. Увидят все, что на женщинах из нашего рода нет никакой порчи, что и мы можем быть женами мужними.

Горько так сказала, будто лепешку полынную между ними разделила.

- Сами говорили, у нас девок полон дом. Так пусть он другую выберет. Не меня!

- Так он за тобой едет, тебе слово давши.

- Я его не просила!

- Ну все, полно! Надоело мне эту девку дурную слушать! Я пока в семье старшая, и слово мое верное. Коли и дальше ерепениться станешь и откажешь сватам, то может ступать за ними следом. Прочь из дома! Чай не одна ты тут травница.

- Тетка Ильинична!

- Все я сказала. И не о чем больше. Из пустого в порожнее.

Повернулась - спина прямая - пошла прочь, только палка тяжело по половицам забухала.

Мать вздрогнула, помолчала и тоже пошла к двери.

- Права она. И коли ты сестер своих любишь, то надежду у них не отнимешь.

- Не люб он мне!

- Ты его к жизни вернула. Если бы не нашла его и из лесу бы не вытащила, его бы смерть прибрала, своим сделала. А так - ты у смерти его отняла, так что твой он теперь.

- Лучше бы и не спасала!

- В жизни не бывает "лучше бы". Наши поступки пишут нашу судьбу. И судьбы наших близких.

И опять полынная горечь. До дурноты.

- Стерпится - слюбится.

- Ой ли? - усмехнулась Марфа. - Как у Зинаиды? От мужа пьяного в заводи пряталась по весне, чтоб не убил. А теперь кровью кашляет. Вода студеная жизнь из нее забрала...

- Я на Святках на тебя гадала... Тебе любовь большая суждена. Счастливая. Только не гони свою судьбу. А про Зинаиду я тебе так скажу: она сама свою судьбу выбрала. Родители хотели ее с сыном мельника, Василием, венчать. А она уперлась - ни в какую! Мол, ни она Василия не любит, ни ему она не мила... Потом к ней этот непутевый посватался, Гришка. Клялся в любви до гроба, ноги целовал, разве что звезд с неба не обещал. Вот ведь как бывает...

Дверь за собой прикрыла. Навстречу легко-легко, будто молодая козочка, высоко задирая коленки, бежала Дуняша. Спелая земляника яркими брызгами сыпалась из переполненного кузовка. За ней хвостиком едва поспевала Аленка.

- Они уже на переправе! Да уж, поди, на нашем берегу!

Глянула на серьезное лицо матери, осеклась. Вытянула перед собой корзинку.

- Ягоды вот. Для пирога.

- Вот спасибо. А теперь идите обе, умойтесь. Упарились обе, взопрели. Да к Ульяне Ильиничне ступайте, пусть читать вас еще поучит.

- Нет, мама, только не сегодня!

- Пожалуйста!

- И сегодня, и всегда! Неучей в семье нашей отродясь не было. Все грамоте обучены.