От Ганиной Ямы до Бабьего Яра

1
Национальности - у жертв,
У палачей их не бывает.
Ведь тот, кто женщин и детей
Холоднокровно убивает,
Вне человечества уже.

Лежали дочери Царя
Перед убийцами раздеты...
И вот кровавая заря
Затеплилась над Минским гетто.

Юровский связь времён прервал.
Он не еврей ни в коей мере.
И тот, кто вешал в Англетере
Не помнил своего родства.

Еврей был Корчак. Блюммкин - нет.
На всём земном огромном шаре
Тот не еврей и не поэт,
Кто позабыл о Бабьем Яре.

Но мы в России родились,
Здесь всё до боли нам знакомо.
И мы запомним на всю жизнь
Кошмар Ипатьевского дома.

О тот чудовищный расстрел!
Костры горели на Урале,
От тех костров Рейхстаг горел,
И печи Аушвица пылали.

Антисемиты всех мастей
Не постигают мыслью узкой,
Что был убийца не еврей
И не поляк, не чех, не русский!

2
Евгению Евтушенко

Над Ганиной Ямой, над Ганиной Ямой
Какая-то женщина плачет упрямо.
И видится ей: на земле раскалённой,
Здесь даже трава не родится зелёной.

Здесь мутные воды гранатово ржавы,
И лезут, и стонут железные травы.
Главы не преклонишь – картавый и пьяный
Убийца любимого рыщет с наганом.

Любимый! Вернись на последнюю строчку!
Я здесь, оглянись, я поставила точку.
Я очень спешила, рвалась и летела.
Нет! Я не хочу продолженья расстрела!
Нет! Я не хочу продолженья кошмара –
От Ганиной Ямы до Бабьего Яра…

Поэт! Отчего ты не плачешь по-русски?
Есть русская боль, её пьют без закуски.
На заокеанские дальние дали
Зачем променял ты родные скрижали?

Вот ты сожалеешь о мёртвых евреях,
Так, словно они воевать не умеют,
Но даже в Треблинке мы гибли достойно,
И нас не вели, как баранов на бойню.

Не стану судить, не мое это дело.
Хочу, чтоб душа моя птицей взлетела
И села под куполом звездного Храма
Над Ганиной Ямой, над Ганиной Ямой…
 (продолжение темы следует)