Светлана и Женский век. Часть вторая. 5

5.
И ПРОБИЛ ЧАС…, или РЕКВИЕМ МЕНШИКОВУ.

Случилось то, что и должно случиться.
Кто высек злополучную искру?
Князь Меншиков, решивший отличиться,
Втянулся сам в последнюю игру.
В кругу семьи он справил именины,
Что было предисловием всего.
Царь не приехал – только полкартины.
Он извинился. Будет торжество.
Отказ царя его не покоробил,
Героя дня, не слишком огорчил.
Час главного-то празднества не пробил,
В который он вложил остаток сил.
Князь церковь освящать Пантелеймона
Собрался. Знатных пригласил персон.
Должна быть главной царская персона –
Сам государь был лично приглашён.
Да нет, не лично. Только приглашенье
Светлейший императору послал.
Такое стерпит Пётр униженье?
Князь с нетерпеньем зятя поджидал.
Увы, лишь видимость! Светлейший здесь напрасно
Ждал августейших визитёров. Он
Ещё не понял – может быть опасна
Та вера в силу, в коей убеждён.
Выпячивал князь грудь по-молодецки –
На солнце орденами вся горит…
Вдруг видит трон, в нём Света по-турецки
Сидит нагая и к себе манит….
Заходит в храм, влекомый царским местом,
Садится. Залпы с улицы слышны.
А все молчат, глаза горят протестом.
Какие тут слова ещё нужны.

«Ну, согрешил – отчаянность напала.
Сам знаю! Надо будет – объяснюсь.
Видать, царю до князя дела мало.
А мне тогда? Поэтому и злюсь!
Плюётся царь, как косточками вишни,
Словами: «В сердце я люблю
Свою невесту; ласки здесь излишни.
Жениться? Подрасту, тогда велю».
Всё чаще стал казать теперь мне спину,
И редко посещает Божий храм.
Охота – привилегия мужчины!
Сколь раз уже я слышал это сам».

Что? Пробил час падения? Ужели?
Казалось, царь лишь князю намекнул –
С ним «шутки плохи, а вот Вы посмели…».
Светлейший первый руку протянул.
Но… лишь назавтра он к царю поехал,
И четверть часа толковал с Петром
Князь о финансах, просто об успехах,
Но каждый оставался при своём.
И вдруг:
            - Вам можно верить?

                Натянулись нервы.

- Помилуйте, – опешил князь, – Ваш дед…

- А говорят нельзя, – царём Светлейший прерван.
Он сделал ручкой – всё? – доверья нет?

Вернулся князь затем в свои покои,
За шахматами время коротал,
И ужин в одиночестве устроил.
Дышалось тяжко. Спать пошёл. Устал.

День тезоименитства Лизаветы*
И стал для князя тем печальным днём,
Когда его же грубые советы
Собрали тучи… Вот и грянул гром!
Светлейший князь! Катался, как сыр в масле,
Любым его починам был простор…
Пожаловал к нему тут вице-канцлер –
Им предстоял серьёзный разговор,
Где откровенность шла за откровенность.
Зависело от этого, как жить:
Иль дале постигать им дружбы ценность,
Иль им смертельными врагами быть.
Испортили потачки Остермана
Царя? Смешно! Ещё чем уличить?
И достаёт князь козырь из кармана –
Я знаю, в чём барона обвинить!
Препятствует тот в посещении церкви
Царю, чем недоволен наш народ.
Но даже эти прегрешенья меркли
Пред тем, куда сей лютеранин гнёт:
Царю привить он хочет лютеранство,
А то и вовсе веры никакой,
Пока в Петре не видит постоянства –
Барон его играется судьбой.
Князь обозвал барона атеистом,
Так как не верит ни во что тот сам.
Мол, хочет Остерман остаться чистым.
Так, нет! Всё князь расставит по местам.
Ужели Остерман ещё не знает,
Что может князь его хотя б сейчас
И погубить. Ужель не понимает –
В ладони стоит хлопнуть только раз
И будет Остерман уже в Сибири…
Ну-у… тут не воздержался и барон:
Слова его ложились, словно гири –
Князь полагает, будет сослан он?
Барон сам в состоянии заставить
Светлейшего сей час четвертовать.
Ошибку, мол, давно пора исправить.
Пора бы князю это тоже знать.

И что в итоге? Сдобрив оскорбленья
Угрозами, они и разошлись.
А дальше? Всё! Не будет примиренья,
Коль на кону одна лишь ставка – жизнь!
И значит в государевой берлоге
Медведям этим вместе не бывать.

От Меншикова Остерман пороги
Спешит к царю сейчас же обивать.
И нрав-то у Светлейшего прескверный,
И взбалмошный – грозит колесовать!
А не пора ли Вам, царю, наверно
Кого-то одного, но выбирать!
И тотчас в Петербург курьер помчался,
С собою предписание он вёз:
С дворцом Светлейшего наш государь прощался –
Решён был императором вопрос.

А сам Данилыч, только отобедав,
Решил к монарху тоже заглянуть,
Но тот уехал за курьером следом –
Со свитой на охоту держит путь.
Увидимся ещё – претензий нету.
У нас ведь тоже распорядок свой –
Князь Меншиков спустился, сел в карету,
Домой, в столицу, едет он с семьёй.
Беда уже лакеем на запятках,
Вцепилася костлявою рукой,
Вещательница дней его несладких,
Готовая спеть и за упокой.
А князь задумчив, подбородок чешет,
Однако, не предчувствует беды,
Себе сам сознаётся: «Да был грешен.
Ужели не воздастся за труды?».

А мальчик тоже ум-то свой имеет,
Но этот ум совсем уже другой.
Другое поколение взрослеет –
Им ближе развлечения, покой.
Да, император от нравоучений
Устал. Ему Данилыч надоел…

«Светлейший больно падок до гонений,
И как бы Остермана он не съел.
Мария – кукла, ледяная дылда.
Не нравится, сколь можно повторять.
Холодностью, покорностью обрыдла,
Хотя бы раз дала поцеловать.
Вот тётушка – прелестница живая,
Удобная во всех моих делах,
Как Меншиков, она не поучает,
Зато сам чёрт живёт в её глазах.
То плечиком заденет, а то грудью…
А как прекрасно Лизино лицо.
Привержена веселью, многолюдью.
Ах, тётушка! Когда бы не кольцо…
Конечно же, мне Меншиков не нужен –
Довольно Остермана будет мне.
И денег не даёт мне князь к тому же.
Заслуживает ссылки он вполне…».

Светлейшего спасти ещё пыталась
Наталья Алексевна: не простить,
А не рубить с плеча. Как ни старалась,
Но брат уже не мог так поступить.
Был выбор сделан в пользу Остермана.
Во встрече с князем больше смысла нет.
Случилось то, что поздно или рано
Случилось бы. Всё! Выписан билет!

- Ай, ай! Бедняжка! Бедный мой Данилыч! –
Качает томно Лиза головой:
- Не рассчитал ты, к сожаленью, силы.
Пора тебе, Данилыч, на покой.
Ты даже мою совесть не тревожишь,
Хоть я была порой тебе, как дочь…

- Ужели, цесаревна, не поможешь?
Я знаю, в силах ты ему помочь, –
Светлана вопросительного взгляда
Не отрывала от её лица.

- Помочь-то, может быть, была бы рада,
Когда бы я не видела кольца.
Кольцо-то всё на пальце у Марии.

- Так ты б царю напомнила о нём.

- Сейчас в пылу дворцовой истерии
Он думает, конечно, об другом.
К тому же князя ты предупреждала,
Но слишком верил он в свою звезду.

- Не удалась ему концовка бала –
Не ту он пару выбрал на беду.
Княгиню жалко. Быть его женою…
Слыхала я, что Дарьюшка от слёз
И зренье потеряла.

                - Бог с тобою!

- А сколько он страданий ей принёс?
Она ж его, беспутного, любила.
Себе же он ей благородил кровь.
Горбатого исправит ли могила?
Уж я-то знаю про его любовь!..
Слыхала я, он даже чувств лишился,
Когда ему прочли царёв указ.

- Как раньше он с другими не чинился…
ЕГО арестовали в этот раз.
Убийственное было впечатленье.
Так стало плохо – кровь пришлось пускать.
Забыто князем было самомненье –
В письме царя пытался умолять.
Жена его с сестрой своей и сыном
Нас встретили – мы от обедни шли.
И государь платочек даже вынул –
Так жалко их, что слёзы потекли.
Но просьбы этой женщины достойной
Остались втуне, были мы глухи.
Князь жизни не хотел себе покойной,
Как раньше он – всё рвался в петухи.
Теперь сидит он у себя, томится,
Укладывает вещи на отъезд.
Сколь это ожидание продлится? –
Не чаял он, что царь его так съест.

Осталось время для воспоминаний:
О том, как познакомился с Петром;
О службе, о начале тех деяний,
О коих вспоминает он добром.
Поездки заграничные и битвы,
Виктории Полтавской торжество…

«Теперь сиди вот и читай молитвы.
Ещё сведут на плаху самого!».
И вспомнились стрельцы и Алексашка,
Что хвалится, сколь он срубил голов.
В кровавых брызгах вся его рубашка,
Он с топором – опять рубить готов!..
Взлетел высОко – где вы там людишки?
Как мурашей, случайно их давил…
А тут – его… и сдали вдруг нервишки.
Сопротивляться больше нету сил.
А если?.. Ему вспомнилась Светлана.
«Она же ведьма! Боже, почему?
Пока свежа и не гноится рана,
Я, может быть, своё ещё возьму?
К Петру её – пусть ублажит мальчишку!
Пусть приберёт его к своим рукам…».

- Светлейший, это уже будет слишком!

Со страхом князь глядит по сторонам –
Напротив, в кресле, появилась Света:

- Мне не престало совращать царя!
К тому же, князь, ещё дитё он где-то…

- Дитё? А как глаза его горят,
Когда груди он видит колыханье?..

- Тебя, – и ткнула ему пальцем в грудь, –
Предупреждала? Тщетны все старанья.
А потому меня, князь, позабудь! –
Но взгляд смягчила. Снова заурчала:
- Меня, конечно. ты не забывай.
Найду того с кем всё начну сначала…

- Ты – девка!

                - Князь! Слова-то выбирай!
Подумай лучше о жене и детях.
Ведь Дарьюшка твоя совсем плоха.

- Но этого я что-то не заметил…

- Тебе не миновать ещё греха.
Не вынесет такого униженья,
От горести скончается жена.
И дочь твоя!.. С кем было обрученье?

- О чём ты?

              - Так печать на ней видна.
Ты их переживёшь…, но тоже сгинешь.
Осталось-то совсем недолго ждать.
Что ж, послезавтра Петербург покинешь…
Меня-то, князь, ты будешь вспоминать?

- Что ты несёшь? Кровиночка… Мария!..

- Французы говорят, что се ля ви!
Ты гибнешь за величие России,
А дочь твоя… из-за чужой любви.
Хотя о чём? Ты бился за Державу.
Когда из грязи вынут был Петром.
Сегодня ты ссылаешься по праву.
Но вспомню, князь, тебя всегда добром!

И сузились зрачки, остались щёлки –
Тускнеет быстро Меншиковский блеск.
Пропала кошка… и завыли волки!
Берёзов** ждёт, где слышен леса треск.

Светлейший князь! Был Меншиков – и нету!
Как всё-таки ничтожен человек.
Поверил мальчик своему клеврету –
И Голиафу он конец предрек.
Купается в лучах Елизавета
И держит кошку на своих руках.
«Откройте окна! Дайте больше света!».
Уходит лето. Лиза вся в мечтах.
Свободен путь и сердцем завладела –
Оно открыто, как заветный ларь.
Целует кошку: – Завершилось дело!
Влюблён в Елизавету мальчик-царь!
Ты видишь, Света, он в меня влюбился!
Условностями даже пренебрег…

Но знаем мы, что мальчик не прижился.
Всё потому что это – ЖЕНСКИЙ ВЕК!    
======================
*- 5 сентября
**- Берёзов – место ссылки А. Д. Меншикова.