Право смеяться вслух

                З А К О Н   С У Щ Е Г О
                или
             П Р А В О   С М Е Я Т Ь С Я   В С Л У Х
    
                И воздели они руки к небу,
                И взмолились они...
    
     Он стоял на столе и размышлял о своем существовании.  Что он?
Кто он? Зачем он живет здесь? Зачем судьба заставляет его видеть и
слышать то,  что от всех скрывают? Он был свидетелем того, чего не
видели другие.  Слышал великие тайны,  открытые неосторожно в  его
присутствии.  Хотя, как знать? Ведь он не мог поведать их миру. Он
не мог пойти и сказать: "Смотрите, что я знаю! Слушайте и удивляй-
тесь!"  Он  не  мог этого сделать.  Не мог покинуть этот проклятый
стол.  Да и что он видел?  Он знал о тайной любви, он искренне со-
чувствовал  неудачнику,  не  раз разделял тревогу обитателей этого
жилища. Он видел слезы, которых не видит никто, видел испепеляющий
огонь злобы в глазах,  от которого содрогнулись бы другие.  Да, он
знал предательство и подлость.  Ну и что?  Кому он мог поведать об
этом?  Где он мог найти своего слушателя? Да если бы и нашел - кто
бы счел етот лепет достойным своего внимания? Но он видел души лю-
дей,  видел то, чего другие не замечают. Если бы только он обладал
даром речи!  Скольким несчастиям не  суждено  было  бы  случиться!
Сколько судеб не было бы искалечено!
     Этот проклятый стол!  Ведь сидят, шепчутся, а ничего не слыш-
но. Хоть бы переставили ближе к себе!.. Но какой в этом прок? Ведь
я даже писать не умею.  Умей я писать,  я бы поведал миру такое...
Писать... А чем?.. Но ведь нечем же! Даже рук нет. Точнее есть, но
не дано мне ими владеть. Вот влип-то!
     Он стоял на столе и думал о смысле своего существования.  Вот
попался бы телепат какой-нибудь...  Я бы  ему...  Стоп!  Опять  не
пройдет.  Ведь за свои мысли примет же!  Не додумается,  осел, что
это я ему их внушаю!  Еще к врачу пойдет. Скажет, что заболел. Ви-
дите-ли,  мерещиться ему ни с того, ни с сего стало. Хотя, мне ка-
кое дело?  Если на пользу, так от чего ж не пожертвовать телепатом
каким-то?  Подумаешь!  Свихнулся! Ну и что? За то сколько народу в
живых останется!  Надо только случай  подходящий  подобрать.Когда,
например,  Зимний  штурмовать  будут.  Или опять Адольф новоявлен-
ный...  Вот только жаль,  не на столе президента меня поставили...
Впрочем,  какой  из меня политик?  Мне только дай ружье в зубы - я
мигом их всех перестреляю.  И жаль, зубов нету. Может, они и есть,
но  никто их никогда на видел.  Так что это вилами на воде писано.
Это я про ружье все толкую. И про зубы тоже. И пусть потом не оби-
жаются, что не знали!
     Только как  все  же  этот Зимний выглядит?  Я ж его только на
картинках видел.  И то издали. Даже показать поближе не хотят. Все
думают, что невменяемый. А ведь ошибаются. Я все слышу. Даже когда
говорят шепотом - я понимаю.  Научился по губам читать. Вроде и не
учил никто,  а  умею.  Но  это уже причуды природы.  Бог дал - бог
взял, как говорится. Поэтому торопиться надо. Пока могу. Пускай не
узнает никто  -  я все одно узнаю.  Пусть не расскажу никому - сам
буду смаковать правду эту.  Про этих вот,  что сидят, любезничают;
про тех, что ушли не дальше, как час назад. А зачем тогда все это?
Меня поставили пыль собирать?  Впрочем,  приходит тут одна. Каждое
утро с меня пыль вытирает.  Хоть бы тряпку не мочила, что ли? Ведь
холодно же! Не понять ей этого... Ведь не знает, стерва, что мысли
вертятся в голове этой!
     Ну да бог с ней.  Без нее хватает, о чем думать. Оказывается,
смысл-то весь только в этом.  Пока живешь - думаешь, как выкинут -
думать престанешь.  Смысл весь исчерпан будет.  Как хозяина звать,
забудешь. Да я и слышал-то его имя раз в жизни. Когда он тащил ме-
ня сюда.  Знакомился он с одной леди.  Да такие пошлости  говорил,
что уши вяли. Не видел только никто, как вяли они, родимые. Я тог-
да у него в кармане валялся.  Ох и душно же там!  Грязный  носовой
платок,  остатки табака и духи.  Какое очаровательное соседство! А
эти духи он потом ей подарил. Чем только дело кончилось - не знаю.
Он  меня  только  потом из кармана вытащил.  А пиджак уже на стуле
висел.  Там, где он раньше висел, уже ничего не висело. И эта леди
тоже рядом была.  На ней тоже ничего не висело.  Зачем только люди
красоту свою одеждой всякой портят?!!  Ради карманов,  наверное...
Только  ведь в ее платье карманов не было.  А ведь вешала на себя!
На себя, как на вешалку. Кощунство!
     Короче, достал он меня и давай мною хвастаться!  Дескать, ка-
кую игрушку он преобрел.  Тьфу! Жаль, плюнуть не умею. Болван. На-
шел, о чем рассказать. Я ведь все видел. Умел бы говорить - его бы
супруге разнесчастной...  Но, собственно, зачем? И кто сказал, что
она несчастна?  У каждого есть секреты.  У нее тоже есть. Так что?
Теперь идти и кричать об этом?  Если им так нравится, так пусть же
тешат себя надеждой святости тайны!  Какая наивность!  Можно поду-
мать, она ни о чем не знает.  Как бы не так!  Только вот она  тоже
думает, что он ни о чем не догадывается.  Напрасно только. Однобо-
ким ничто не бывает. Природа симметрию любит.
     Он стоял на столе и беседовал сам с собою. Все равно его ник-
то не услышит.  А и услышит - не поймет. Это наукой доказано. Если
только и  можешь,  что  думать,  -  таких  вершин достигнешь,  что
ого-го! И никакому Сократу не догнать тебя.  Ведь смертным был он!
А тут стоишь себе,  никому не мешаешь. Только вот хозяин перестав-
ляет с места на место.  Видите ли вчера ему было удобно писать  на
правом краю стола,  а теперь - на левом.  Видно,  определяется это
содержимым его писем. То есть для чьих очаровательных очей оно бы-
ло предназначено.  Он думает,  что, если сидеть дальше от окна, то
никто не узнает, как он величает эту леди. Как он ошибается! И на-
до же  выражения подбирать!  "Любимейшая из любимых дражайшая Анна
Сергевна!" И так далее,  в том же духе.  Счастливая она...  А  тут
стоишь, мешаешь только хозяину и уж не надеешься,  что хозяин при-
несет такого же.  Или такую же.  Но зависть -  чувство  нехорошее,
если не  сказать более чем.  Надо и о других подумать.  К тому же,
зачем ему еще один.  С него и одного хватит.  Выше крыши, так ска-
зать. И так каждое воскресение любуется мною вместе с леди. Жена в
приход, а он уж ждет ее.  Леди то есть.  Но это она ему про приход
твердит, а  я то знаю,  куда она ходит.  Она ведь письма за тем же
столом пишет.  Только разница, что хватает ума у нее не шарахаться
окна - на восьмом этаже живут все-таки.  И зовет она его менее эк-
зотично. Степа. Степан, если по-литературному.
     Вот так и думал он о своем житье-бытье.  Приходил тут намедни
один. Изобретатель. Боже! До чего додуматься! Шнурки в косичку за-
плел. Так,  говорит, они меньше мешают. То есть, если их не запле-
тать, то обязательно наступишь правой ногой на  шнурок  от  левого
ботинка. Я долго думал, почему именно от левого. Оказалось, правая
нога не двигалась у него дальше левой.  Закономерность такая. Бла-
го, левая не ораничена в свободе.  Хоть за шею закладывай.  Мне бы
так. А то стоишь,  как истукан, а куда пойти - не моги. Но, может,
и к лучшему.  Так думать легче.  Нечего не обременяет.  Да и нужды
особо никакой нет.
     А тут хозяин третьего дня с работы вернулся. Так мне его жаль
стало. От души,  так сказать.  Ума не приложу, где его угораздило.
Брюки, что он на себя вешал ежеутренне,  теперь представляли собой
две совершенно одинаковые половины, которые только ремнем и соеди-
нялись. Не знаю,  как одно с другим связано, только вчера, в воск-
ресение, его леди не приходила.  Весь  день,  бедняга,  за  столом
просидел. Голову  обхватил руками и на меня смотрит.  Ну не могу я
помочь ничем!  Не-мо-гу.  А пополудни жена его вернулась. Счастли-
вая, как никогда.  Но какой там! Не развеселишь его этим! Голова у
него не тем занята.  Ну да бог с ними.  Какой прок все о них да  о
них.
     А за окном птички щебечут. Летают, понимаете ли, из стороны в
сторону. Только дразнят, сволочи. Как хочется улететь от сюда! Я ж
ничего толком за свою жизнь не видел.  Только слушать-то  и  могу.
Благо, хозяин - сплетник.  Все новости с округи собирает. Явится к
нему возлюбленная, а он и давай ей щебетать, что, где, почем и ко-
го. Как только она терпит все это! Но ей, похоже, нравится. Умиль-
но так улыбается в ответ ему. И не понятно, то ли она его слушает,
то ли  наслаждается  его баритоном.  Сожрать глазами готова.  А он
знай себе разливается. Что соловей майский на опушке.
     А то просто сядет за стол,  возьмет меня в руки и травит  мне
байки про соседку Лизу,  что семнадцать стукнуло, до про окружного
майора,  что навещает подругу его сестры. А больше говорить ему не
о чем. Одно утешает: чего-чего, а слушать я умею. Только раздирает
чувство безысходности,  ощущение никчемности бытия. Ну хорошо. Все
это я видел,  все это я знаю. А дальше - что? Я ведь даже труд на-
писать немогу. Людей потешить. А прекрасная байка получилась бы!
     Тот же профессор,  что приходил на днях.  Выпили они по буты-
лочке. Профессор  уполз,  а  хозяин всю ночь стонал.  Да разве это
красота?!! Ведь с его умом-то профессорским таких  дел  наворочать
можно, что любой Ильич позавидует.  А ему, дураку, невдомек. Хотя,
так лучше.  Спокойней будет. Если б все такое сознавали, что б на-
чалось тогда! И воплотились бы пророчества о конце света.
     Так размышлял  он о бытии своем.  Но в один прекрасный летний
день не смог он заняться своим любимым делом.  Впрочем,  дел-то  у
него более не было и быть не могло по вполне понятным причинам.  А
тут дрянь какая-то рядом лежит и  зловонный  дух  испускает.  Того
гляди, совсем испустит...  Что же делать теперь?  Помер хозяин-то.
Собрались они с профессором в очередной раз,  профессор уполз, как
обычно, а  хозяин  возьми  да и отойди к праотцам.  Жена лишь одну
слезу смахнула и справила похороны.  профессор помянуть  чести  не
имел. Видно,  напоминался уже.  Не дополз, несчастный. Только воз-
любленная его слезами уливалась.  Это,  говорит,  из-за нее такое.
Если б она пришла в то воскресение, когда профессор явился с посу-
дой полной, может, этого и не было бы.
     Да какой  мне  теперь  прок рассуждать?  Все одно в завещании
свое имущество хозяин какому-то тезке оставил.  Тот пришел на сле-
дующий день после похорон,  взял меня за голову и опустил в мусор-
ную корзину.  Тут и завершилась моя история.  И самое обидное, что
никому я ничего так и не рассказал. Ну что я теперь сделаю?!! Ведь
я всего лишь маленький декоративный оловянный солдатик.

27.09.1993