сыну

Я не был ни героем Шипки,
Ни космонавтом, ни певцом.
Я совершал свои ошибки
И был посредственным отцом.

Делили с мамой мы заботы,
Несли совместно тяжкий груз
Твоей болезни (не берусь
Писать об этом – нет охоты).

Мы собирали понемногу
Тома любимых нами книг.
В них изумрудная дорога;
В них джин дворцы возводит вмиг;
Спешит проказник Буратино;
Здесь хоббит Бильбо и кольцо,
И маг, как краской на картине,
Меняет волшебством лицо.
Читал я книги вслух и думал,
Что этим сына научу
Не прятать глаз, в лицо коль дуло,
Блестит прицел, приклад к плечу,
Читал до сна в тиши дремотной
И все просил пересказать,
А сын, как перед строем ротным,
Готовым строго наказать,

Пытался вспомнить безнадежно
Сюжетных линий сложный ряд,
Но, видя мой суровый взгляд,
Ронял слезу на белоснежный
Пододеяльник и шептал,
Что хочет спать и что устал.
Мне все хотелось, чтобы сказки
Добру учили, нежной ласке,
Но строгость собственных речей
Сушила искристый ручей.
И мнилось мне, что наказанье –
Капризам всем противовес,
И напролом в чащобу лез
В обманных дебрях «воспитанья».
Но боль пронзала грудь иголкой,
Сжимая сердце каждый раз,
Когда за шумною размолвкой,
В тиши еще непрочной, ломкой,
Смотрел в страданье детских глаз.
А жизнь, смирив ненастье с ветром,
Входила синей полосой,
И в час безоблачный, рассветный
Сын, промелькнув головкой светлой,
В пижаме прибегал, босой,
Чтоб прошептать нам: «С утром добрым!» -
Обнять и внос поцеловать,
А после, как в седле удобном,
На животе моем скакать.
С календаря листки срывало,
Прошедший год сменял другой,
И лето дачное скрывало
За листопадом и пургой.
Настали школьные заботы,
Явились школьные друзья,
И в эту школьную работу
Шагнули вместе сын и я.
За необъезженною зеброй
Дни поскакали чередой,
Сменяя пыл победы первой
На душный жар обиды первой,
Покой сменяя чехардой.
И снова тайно натянулась
Непонимания струна
И неединожды запнулась
Любовь и пыльная стена
Порой вставала между нами,
И ссоры грозными цунами
Вселяли в душу темный страх,
Рождая горечь на устах.
Все пережито и наверно
Нас добрый ангел охранял.
Мы проходили тропкой верной
Меж топких вод и острых скал.
И были гордость за успехи
И радость сбывшихся надежд,
Макет, карточные доспехи,
Театр с белизной одежд.
Был летний труд и душ с бытовкой,
Гвоздей несчетное число,
Бетонных кубиков коробки,
И руки полнились сноровкой,
Дающих пропуск в ремесло.
И были чудные походы:
Губа Онеги, остров Кий,
И гром стучал к нам на восходе,
Как по шарам бильярдным кий.
Байдарки, Гауи извивы
И птичьих песен переливы,
Ковер черники на горе…
Лыжня по лесу в январе…
И как-то так вошло в привычку
Придумкой сына, перед сном,
Гася заботы, словно спичку,
В тиши, заполнившей весь дом,
Желать приятных сновидений
И сновиночий – вот шутник –
И сночеваний, чтобы тенью
Злой морок в сказку не проник.
Быть может, что-то не сложилось
И жаль, что что-то не сбылось,
Но что-то в сердце укрепилось,
С теченьем дней не порвалось.
Есть выбор собственного дела,
Есть выбор собственный пути,
Того, чего душа хотела,
Что чистой ноткой в сердце пело,
Что предназначено нести.
И пусть простит сегодня мама,
Что мало про нее здесь слов,
О ней я тысячу томов
Стихам доверить – слишком мало,
Теперь в руках твоих росточком
Другая жизнь, ты сам отец,
И нам не удержать, уж точно,
Счастливый перестук сердец.
Хочу лишь попросить прощенья
За все, в чем был я виноват,
И пожелать, чтоб нежный сад
Не обратился вдруг виденьем,
Чтоб помнил ты – миг счастья зыбок,
Не повторял моих ошибок,
А горький сок былых обид
Был в прах забвения пролит.
17-20.03.2004 г.