Раскулачили

  Весна... Зажурчали  первые  ручьи.  Солнце  ласково  светит  в  окна...
Настя  во   дворе.  Яркое  солнце слепит  глаза. Солнечное  тепло  греет  Настенькины  щечки... Тепло  весеннее, обещающее новые  весенние  радости.   
  Воробьи  чирикают, дерутся,  прыгая  по  кормушке. Клюют воробьи  зернышки... И  вновь  дерутся.  Перья  взъерошины... Крылышками  машут... То  взлетят, то  опять  садятся  на  кормушку... Это  их  весенняя  суета.
  Жучка  спит  в  конуре. Не лает. Разморило  ее  от  весеннего  тепла.
   Скоро  вечер  наступит.  И  кончится  день...  Наступит  ночь.  И  звезды  высыпят  по  небу. Луна  будет  светить  в  окно  Настенькиной  спальни... Ей  будут  снится  добрые  сны  о  маминьке,  об  отце, о добром  брате, и  серьезной  степенной  сестре  Ульяне.  Ей  приснятся  звезды,  голубое  неба,  речка  журчащая  и  большие  птицы,  летящие  высоко  в небе,  в  неизведанную  Настей,  даль. 
  Настеньке  не  бывает  скучно  в  родном  дворе.
- Скорей  бы  растаял  снег...
  Настенька  лопаткой  углубляет  ручейки,  направляет  их  к  подворотне.
- Пусть  стекает  вода   к   придорожному  рву...
  Пусть  стекает  вода  и  убегает  со  двора...
  Пусть  солнце  греет,  чтоб  снег  растаял,  и  чтоб  быстрей  началась  настоящая  весна  с  майскими  жуками  и  запахом  цветов  черемухи.
   Капает   с  сосулек   студеная  вода  в  наледь  под окном  избы.
Завтра  брат  очистит  крышу  от  снега, и очистит  от  наледей  двор.  Это  будет  завтра... 
  Настойчивый  стук в  ворота  заставил  Настю  пойти в  избу.   
 Вышел  во  двор  отец.
   Вернулся  с  чужими. Чужие  вошли  в  дом  по-хозяйски.  Не  разулись.  Не  здоровались.  Оглядывали  стены... Окна,  вещи. На  Настю  не  смотрели... Не  смотрели  и  на Пелагею Ерофеевну, и  на  Ульяну.
- А  сын  где?  Брат  где?
  Собирайтесь.  С  собой  еду  возьми... Теплые  вещи... И  быстро...  Уже  вечереет.  Нам  еще  нужно  по  другим  дворам  проехать.
  Пелагея  Ерофеевна  дрожащими  руками  молча  стала  собирать  продукты   в рушники  и  слаживать  в  котомку.  Принесла  мужу  чистую  рубаху...  Григорий  переоделся  за печкой.  Одевшись  потеплей, взяв  в  руку   котомку,  вышел  из  избы ...  Вместе  с ним  вышел  и  брат  Виктор.   Он  ведь сын  кулака. Так  теперь  их  называют  в  деревне.
Глаза  Насти  встретились  с  глазами  отца.  В  его  взгляде  беспомощность  и  обреченность.
   Настя  долго  смотрела    через  окно   вслед  отьехавшей  повозке. Уже  не  слышно  фыркания  лошадей,  скрипа  телеги...
  Мать  зашла   в  дом.  Настя  заплакала.
  В  доме  тихо,  тепло.  Первая  ночь  без  мужчин  в доме.
Ранним  утром,  когда   Настя  еще   не  слезла  с  печи, в  избу   зашли   другие  чужие.  Ходили  по  дому.  Все  трогали,  ощупывали.  Одна  села  за  стол  и  писала.  Другие  двое  диктовали.
Настя  задумалась:
-  Так вот  зачем  они  учились  писать... Чтоб  записывать   наши  вещи...
   Вот  зачем  открыли  школы...
  Чужие   велели   Настеньке  слезти  с печки... Ощупали  на печке  одеяла,  подушки.  Пелагея  Ерофеевна   вместе  с  Ульяной  и  Настенькой  молча  сидела   на  лавке  возле  печки.  Ее  лицо, после  бессонной  ночи,   выглядело  усталым,  заплаканным.
 Двое  вышли  во  двор... Настя  тоже вышла  во  двор.
Чужие ходили  по двору.  Заглянули   в  стайку... Заглянули  в  дровянник.  Свалили  поленницу.  Искали. Зашли  в  амбар, оторвали  доски  с  пола. В  бане  ощупали  печку,   полки... В  сарае   залезли  в  ледник...
  Вернулись  в  дом.
-  Молотилка... Машинка  швейная... Дрова...
Долго они  перечисляли  домашнюю   утварь,  одежду...
  Залезли  в подполье. Нашли  под  картошкой  доху  отца. 
-  Почти  новая...
Да... Григорий  редко  ее  одевал... Почти  новая  доха. 
Наконец  обратили  внимание  на  Пелагею  и  девочек.
-  Собирайтесь... Берите  необходимое.  Еду  возьмите  чем  побольше,  одежду  теплую... Одевайтесь  теплей. 
  Сборы   были  короткими. Пелагея  Ерофеевна  зашла последний   раз  в  святую  комнату,  взяла  железный  крест,  пару  икон,  несколько  рушников,  и  сложила  в  один  из  узлов. Вместе  с  дочерьми  постояла  немного... Каждый  думал  об  одном... Губы  шептали:
 -   Спаси,  Христос...
  Велено  выйти  со  двора.  Встали  у  полисадника. Чужие  уже  наполнили  телегу  вещами  из  дома. 
  Подошел  чужой   предупредил:
-  Ко  двору  не  подходите  и  в  избу  уже  нельзя.  Все  это  уже  не  ваше.
   Пелагея  Ерофеевна  спросила:
-  Куда  нам   идти? 
-  Заночуйте  где-нибудь... Решат  что-то  и  с  вами.
  Лошади  фыркнули,  телега  сдвинулась  с  места.  Упал  самовар.  Чужой    выругался,  спрыгнул  с телеги,  подобрал  самовар  и, на  ходу, снова  запрыгнул  на  телегу.   
  Они  стояли  у  полисадника,  смотрели   вслед,  медленно  удаляющейся  от  них,  повозке... Стояли  молча.
Слезы  катились  по  лицу  Пелагеи  Ерофеевны.
  Медленно  пошли  к  соседке,  дальней  родственнице...
  Постучали  в  ворота... Тихо... Наконец-то  послышались   шаркающие  шаги, осторожное:
-  Кто?
Долго  не  открывалась  калитка... Наконец-то  в  избе.
Она  жила  одна.  Приняла  сочувственно.  Спали  на  полу  за  печкой.
  Ворчливая. Немного  странная  женщина  поглядывала  на  них  изучающе.
Однообразные  скучные  дни  потянулись  один  за  другим.  Пелагея  Ерофеевна  уходила  ночами...  Приносила  закопанное,  припрятанное,  слаживала  за  печкой  холсты,  одежду,  зерно,  картошку,  сущенные  грибы,  ягоды,  травы...  Мешочек  пельменей. 
  Все  это  сохранилось  в  ямах.  Запах  земли, сырости   был  неприятен. Одежду  и  другие  вещи разложили  возле  печи,  чтоб  подсохла. Продукты  сложили  на  полу,  рядом.
  Дни  шли  медленно.  Помогали  хозяйке  по  хозяйству.  Очистили  ее  двор  от  снега.  Поглядывали  на  свой  полисадник,  избу,  двор.  Там  иногда  появлялись  чужие.  Переговаривались.  Таскали... Подъезжали  и  уезжали   повозки.
 Подарила  Пелагея  Ерофеевна  хозяйке  пару  юбок,  добрый  рушник.
 Еду    готовили  на  четверых. 
   Чужая  изба  казалась  неуютной, тесной. Крест  и  иконы  лежали   в   углу  на  рушнике.  Молились  тут  же  за  печкой, шепотом.
  Ранним  утром   громко постучали.  Вот  и  за  ними  пришли. Велели  собраться. Чужие  стояли  в дверях.  Холодный  воздух   быстро  охладил   всю  избу. 
Одевались  за  печкой,  в  спешке  напяливая  на себя  все  теплое. Быстро  сбросили  все  свои  вещи   в  простыни,  завязали  узлом... Не  хотелось  уходитьт  из  избы.Пришли  чужие.  Велели  собираться.  Одели  на  себя  много  одежды.  Взяли  узлы. 
  За  калиткой  ждала  лошадь.
 На  телеге   сидели   две  односельчанки  с  узлами.  Пелагея   Ерофеевна    сложила  на  телегу  узлы,  помогла  девочкам  подняться...  Устроились,  прислонившись  к  узлам  спиной  и  свесив  ноги  с  телеги.
-  Ну  поехали! – Прокричал  чужой...
Лошадь  поволокла  повозку  мимо  их  родной  избы,   полисадника...  Казалось,  что  изба  грустно  и  с  тоской   смотрит  своими  темными  окнами  на  проезжающую  мимо  повозку. Было  слышно  мычание   Марты...
-  Кто же  напоит  ее?   Кто  накормит?  Кто  почистит    полы  в  стайке?Кто  погладит  ее  по  шее?  -  Думала  Настя.
 Из  под  подворотни  выскочила  Жучка.  И  лает,  И  лает... 
Медленно  тащилась  лошадь  по  растаявшему  снегу. Последний  раз  взглянули  на  родной  дом,  на  родной  полисадник. Вот  уже  и  не  видно  ни  полисадника,  ни  забора.
 Жучка  бежит  за  повозкой,  поджав  хвост...  Поскуливая.