Из жизни Люси Живодёркиной. Глава первая. Везение

  Я представляю на суд читателей наше совместное произведение с  одним из двух  мною самых любимых авторов сайта стихов и прозы  Казимировым Александром.
*
Первым  давно был и остался Игорь Губерман:), но есть ещё огромный список  просто любимых авторов.



Шёл третий день пути из Москвы в далёкую Сибирь. Люся Живодёркина, уставшая от вязания огромного шарфа лежала на нижней полке плацкартного вагона и смотрела в окно, за которым тянулись бесконечные провода, разрезая небо на ровные полоски.
      
      Небо серое в полоску
      И ритмичный стук колёс,
      Подожди меня немножко
      И влюбись в меня всерьёз…
 
Назойливо крутились в её голове строчки. Люся взяла ручку и записала их в блокнот. Уже больше двадцати лет, неизвестно откуда к ней сходило озарение в виде рифмованных строк и не давало ей покоя до тех пор, пока она их не запишет. «Быть может это талант? — заподозрила Люся и углубилась в рассуждения: — Талант многогранен и способен проявляться не только в искусстве, науке или спорте. Изумительные способности человека обнаруживаются и на тривиальном, бытовом уровне. Талантливых людей много. Гораздо больше, чем считает общество. Другое дело, что они неприметны в общей массе. Эти люди не афишируют свои возможности, не хватают первого встречно за грудки со словами: «Смотри, как я могу!» Они скромны. И скромность украшает их сильнее, чем Государственные премии, ордена или портрет на доске почета. Они талантливы даже в конспирации! Спрятанный под дымкой повседневности талант иногда теряет бдительность и выдает себя. И тогда мир срывается с катушек. Газеты пестрят статьями о раскрытом таланте, выдавая информации больше, чем есть на самом деле. Смазливые телеведущие устраивают ток-шоу, панибратски общаются с внезапно вспыхнувшей звездой и доводят народ до безумия. Быть может, и обо мне заговорит вселенная?» — думала Люся.
Рассуждения прервал храп соседа. От него пахло парикмахерской и грязными носками. Звали его Арсений. Он лично представился Люсе, забросив потрепанный рюкзак на самую верхнюю полку.

В отличие от Люси, Арсений вполне серьезно считал себя истинно талантливым человеком, о котором никто не слышал, и никогда не узнает. Он не писал душераздирающих эпитафий, не прыгал выше всех и дальше всех при сдаче норм ГТО и не обивал гробы белоснежными рюшками. Арсений был тих и незаметен. Он просто употреблял одеколон! Именно, одеколон! Как пил и сколько — это другой разговор. Это уже разговор о таланте. Конечно, он мог посасывать и более благородные напитки, коими общество по глубокому заблуждению считает вина, коньяки и виски. Но есть маленькое «но», отталкивающее и ставящее под сомнение благородность вышеперечисленного ассортимента — букет. Да-да — букет! Не может напиток аристократов пахнуть клопами или замшелыми дубовыми бочками с примесью дыма и прочей гадости. Это абсурд! Когда Арсений шел по улице неуверенной, шаткой походкой, то свежесть его дыхания шокировала прохожих. Цветы признавали свою ущербность и кланялись ему в пояс. Вдыхая божественную композицию из лимона, бергамота и эфирного масла нероли, слащавыми голосами пели птицы. Мир сиял от восторга, и свалившаяся с небес радуга стелилась под ноги Арсения ковровой дорожкой.

Люся прислушалась к ароматному храпу соседа и снова ушла в себя. Ей всё  казалось  дурным сном. Казалось, что стоит проснуться, как она снова окажется за прилавком своего бюро ритуальных услуг. И снова будет сочинять  торжественные эпитафии и пафосные некрологи. На минутку ее мысли сделали вираж. Люся вспомнила последний день работы. Люди в камуфляже пришли выбирать гроб для товарища, погибшего в уличных столкновениях. Они уставились на красные бархатные портьеры, украшающие окно бюро ритуальных услуг. Портьеры были подхвачены широкими поперечными синими полосами, а по карнизу спускался белый ламбрекен с бахромой. Люся была творческой натурой и никому не доверяла дизайнерские решения. В то время,  как её подруги рыдали над иностранными сериалами, Люся творила сказку.

Вояки перевели взгляд на ярко-жёлтый гроб с голубой крышкой, усыпанной красными маками. Люся гордо вздернула подбородок. Это была её дизайнерская находка. Самый грозный из пятнистых прорычал: 
— Именем революции мы изымаем этот гроб. А тебя вместе с похоронным учреждением подожжём! — и перевёл взгляд на окно с красными, как пламя, портьерами.
 — Я арендую это помещение! — не моргнув глазом, соврала Люся.
 — Нам пох… — заявил бравый вояка. — Мы проводим товарища на небеса и вернёмся! Ты всё поняла?
Он схватил Люсю за турецкую кофточку. Люся была не из трусливого десятка, но на всякий случай испугалась. Хватило пары часов, чтобы она упаковала свою жизнь в четыре сумки. И вот Люся уже  в пути.
 
Слёзы продолжали литься по щекам. «Как теперь жить без любимой работы?» — спрашивала себя Люся. Ведь она подрабатывала ещё тем, что прихорашивала усопших и украшала их последнее пристанище с присущим ей вкусом. Однажды Люсе пришлось собирать в последний путь  богатую девяностолетнюю старушку. Счастливые наследники решили не экономить на торжестве и заказали Люсе  собрать бабулю по высшему разряду. Люся всю ночь украшала дорогими кружевами в три ряда бабушкин гробик, подушечку и покрывало. Она не поленилась сшить и кружевной чепец. После того, как усопшую уложили в роскошное убранство, Люся попросила оставить её на один час с клиенткой, чтобы завершить свою работу макияжем. Люся не боялась мертвецов, она философски относилась к смерти.
Родственники усопшей с удивлением разглядывали ярко-красные, аккуратно заточенные ноготки, губную помаду в тон, длинные, густые ресницы, очерненные французской тушью, ярко-голубые тени и розовые румяна. Кружева на чепце придавали образу покойной романтизм. Всем казалось, что бабка улыбается. Родственники щедро отблагодарили Люсю, и в тот момент она поняла, что её профессия самая лучшая.
 Люся открыла глаза и снова оказалась в поезде. Страх перед будущим комком застрял в горле. «Почему мне так не везёт? — думала Люся. — Как теперь жить?»

Проснулся сосед. Окинул Люсю невыразительным взглядом и снова откинулся на подушку. Люсе показалось, что он должен сейчас окочуриться. Она моментально сочинила эпитафию.

Под крестом в могиле темной,
Спит талант одеколонный.
Дремлет он, и видит сны,
Где от счастья все пьяы.

Однако умирать сосед не собирался. В его разбухшей голове тоже кружились воспоминания. Видимо, дорога и однообразие обстановки содействуют погружению в прошлое. Пить одеколон Арсений научился давно, у мастера сапожных дел с которым работал. Тот знал толк в этом деле и причислял себя к гурманам.
— Никогда, — говорил мастер, — не разбавляй одеколон водой! Не уподобляйся кретинам.
Приколотив к башмаку отлетевший каблук, сапожник наполнял стакан одеколоном и крякал от удовольствия. Арсений с восхищением наблюдал за ходом поглощения напитка с ароматом весеннего итальянского утра, горных нарциссов и цветов апельсина после дождя. Сапожник закрывал глаза и полминуты молчал, оглушенный букетом. Иногда из его глаз струились слезы. То были слезы радости.
— Вот, Арсений, — продолжал мастер прерванную речь. — Закусывать одеколон надо сахаром. Если заедать селедкой или докторской колбасой, во рту будет помойная яма!
Арсений согласно кивал. Он мечтал открутить пластмассовый колпачок и тонкой, рвущейся струйкой наполнить стакан. Выпить с мастером и расцеловать его в щетинистые щеки.
— Нет, Арсений, — убивал мечту мастер. — Пить с тобой я не буду — забухаем, а кто работать будет?

На Христово воскресение мастер преставился. Вскрывать его и определять причину смерти, было излишним. Смерть пылилась под его кроватью горой фанфуриков. Бальзамирование отпадало по той же причине. Даже жрецы древнего Египта не смогли бы сделать то, что сотворил с собой мастер. Его труп с изумрудным оттенком кожи источал аромат парфюмерной фабрики «Новая заря». Когда мастера закопали, благовоние просочилось сквозь землю и витало над погостом сорок дней и ночей. А на сорок первый день излилось животворным дождем и испарилось без остатка. Только тогда Арсений осознал масштаб потери и купил в галантерейном магазине упаковку «Тройного». Маленькая кухня встретила грязной посудой и запахом прокисшей жизни. Арсений плюнул на неудобства, наполнил рюмку и выпил за помин души. Приятное амбре, которым он восхищался до этого момента, вонзило в глотку горсть раскаленных сапожных гвоздей. Арсений не ожидал такого подвоха. Глаза его широко раскрылись и полезли из орбит. На какое-то время заложило уши. Но висевший на стене дуршлаг внезапно заговорил голосом усопшего мастера: «Не трепещи! Вторая рюмка пойдет легче! Только не вздумай запивать — будь мужиком!»

«Опохмелиться бы, — думал Арсений, облизывая сухие губы. — Но с кем? Вряд ли соседка по вагону знает толк в одеколоне, а пить одному, тем более, при людях — негоже!»

Люся не заметила, как поезд замедлил ход, заскрипел металлом, вздрогнул и остановился.  Вагон наполнился шумом, пассажиры спешили на выход. Навстречу им проталкивались молодые солдатики с огромными рюкзаками и пивными бутылками. «Наверное, у них передислокация», — вспомнила Люся военные термины. Солдатики разместились на свободных полках. Закинув рюкзаки наверх, они тут же принялись разливать пиво по пластиковым стаканам. Оживился сосед Арсений. В его красных глазах появилась надежда на то, что не все потеряно. Он бочком, как бы невзначай подсел к военной братве. Та без разговора протянула ему бутылку пива. Арсений отказался и достал из кармана фонфурик.
— Я только одеколон, — пояснил он молодежи.

Люся с интересом наблюдала, как Арсений вылил благовонное пойло в стакан и, не морщась, выпил. Потом она переключила внимание на солдат. Те поглощали пиво, как океанские танкеры — нефть. Люся считала стаканы, но быстро сбилась и решила, что нужно считать бутылки. Через пару часов служивые склонили головы. Самый крепкий из них забросил одного товарища на верхнюю полку. Подложил ему под голову сверток чистого постельного белья, а затем занялся вторым. «Надо же, какой заботливый», — подумала Люся.
Арсений между тем допил третий пузырек. Он грыз кусок сахара и наблюдал за происходящими метаморфозами. Формы и пропорции плацкартного купе исказились. Колыхнулись облезлые стены, накренился и завертелся плафон на потолке. Арсений почему-то представил себя космонавтом, а минуту спустя — Богом. Солдатики трансформировались в ангелов и разлетелись по полкам, откуда пели Арсению хвалебную песнь. Люся казалась Арсению девой Марией. «Сейчас детей клепать будем!» — промчалась по его извилинам радостная мысль и тут же исчезла вместе с Люсей, ангелами-солдатами и всем белым светом.

Стояла глубокая ночь. В вагоне слышался храп и сопение пассажиров. До окончания путешествия оставалось совсем немного. Люся не могла уснуть. Она лежала, утонув в размышлениях. Вернувшись к реальности, Люся не поверила глазам, — на полу лежал абсолютно голый Арсений! Когда он успел раздеться, Люся не заметила, видно, все же задремала. Тощее тело с впалой грудью молило о нежности и ласке. Люся смущенно закрыла глаза. Потом прикрыла их ладонью и смотрела на Арсения сквозь пальцы. Тот, будто специально менял позы, показывая всю прелесть своего нагого тела. Люся украдкой любовалась им и думала: «Надо же, как повезло! Ведь настроения совсем не было! А тут  такое!»
По вагону, стуча копытами, промчался проводник. Недоуменно глянул на развратного Арсения и скрылся, раздувая щеки. Вскоре вместе с ним пришел милиционер и начал трясти голого соседа за плечо. Тот во сне послал всех в заоблачные дали. Пришел еще один милиционер. Стражи порядка подхватили нудиста и поволокли по вагону. Арсений цеплялся ступнями за все подряд, но сил в ногах не осталось. Шоу подходило к концу. А жаль! Люся могла бы смотреть его бесконечно!
В конце вагона Арсений окончательно проснулся, стал извиваться ужом и кричать:
— Не на того нарвались, волки позорные! Я вам покажу, где раки зимуют!
От его крика просыпался народ, с недоумением вертел головами и, бубня проклятия, снова погружался в сон. Поезд тем временем приближался к пункту назначения. «Да, веселая удалась дорога!» — думала Люся, приводя себя в порядок. За окнами томленым молоком плескалось утро. Начиналась новая жизнь.