Вий. мистическая повесть в стихах

Посвящается светлой памяти Н.В.Гоголя
Умершего при странных,темных, и загадочных обстоятельствах,
Вокруг смерти коего витает много легенд и слухов.


"В мире есть народа мудрость - то предание,фольклор,
Что порой ночной зловеще ,прозвучит, как приговор.
Иногда сказанья эти,глас народной старины,
Оживают, нам навеяв фантастические сны."
/ К.В.Бажков./




Часть первая.



В бурсе колокол ударил
Семинарский  крайний раз.
Время выпало вакансий,
То каникул настал час.

Распускались все  бурсаки
До поры  тут  по домам,
Братский монастырь покинув
Под всеобщий шум и гам.

Так,  учащиеся толпы
Пошустрей  улепетнуть,
Устремлялись   прочь из стен сих,
Словно птицы упорхнуть.

Панычи семинаристы
Очень хваткий, брат, народ.
Ученик, коль  беден, мимо
Дармовщинки  не пройдет.

Так, на Киевском базаре
В эту пору  был урон.
Все с лотков  на пробу  бралось
Да горстьми  со всех сторон.

Налетали на прилавки
Словно стаи саранчи.
Все хватали и тикали
Бурсаки, товар ищи.

Все сколачивались в группы,
И из Киева брели
По родным местам, да к  селам
Пыль дорожную несли.

Толпы шли и разбредались.
Ближе жил, кто – раньше. Те,
По дороге  песни пели,
Чей живот прилип к спине.

Оставались в малых числах
Кто всех дальше проживал.
Репетиторством в дороге
Брат студент тут промышлял.


Песнопением духовным
У зажиточных дворов,
Все старались  подработать
На еду чтоб, с хуторов.

Что в мешок хозяин кинет,
Или жинка принесет,
(Хоть  вареники, хоть   курка)
Все в нем тотчас пропадет.

Пропитанье добывали
Они способом  таким.
По пути глядели в оба,
Не идет  из труб,  где  дым.

Так, однажды  раз, случилось,
Что остались лишь втроем
Три бурсака на дороге.
Тут рассказ мы и начнем…

…………………………………………..

Богослов, философ, ритор
День шагали напролет.
По пути кормились пеньем,
Иль  кто где, что украдет.

Солнце  шло неумолимо
На снижение в закат.
Все давно оголодали,
И устали шагать вряд.

Как назло, нигде селений
Не попалось на беду.
И сказал Хома философ:
  -   Я так больше не могу!
   
  -  Хоть бы хутор какой, что ли?
     Забрести б на огонек!
Ученик он был веселый,
Пан философ, паренек.

Богослов Халява крякнул,
Свою люльку тут достал.
Закурив, он смачно сплюнул.
  -  Да, неплохо бы! –   Сказал.

Горобець же, ритор молча
Оселедец  теребил.
Он молчал так всю дорогу.
Младший класс скромнее был.

Больше всех  им  доставалось.
И усов он не носил.
Права не было такого.
На лбу с шишками ходил.

Потому, как часто драки
Затевали  меж собой.
Класс на класс сходились дружно,
И устраивали бой.

Между тем, и солнце село,
Наступила темнота.
Обнаружили, дорога
Вдруг пропала. Вот – те на!

Все втроем тут разом сбились.
Степь кругом, нет пенья птиц.
Ритор ползал, щупал землю,
В норы попадал лисиц.

Богослов всем предложил им,
В поле, здесь заночевать.
Был  философ не согласен.
Волчий вой смог напугать.

  -  Нет, Халява! Так не можно
     Как собаке тут в степи.  –
Он ответил.  -  Был бы хутор,
   -  Чай, горилки б, поднесли.

Богослов тут согласился.
Хлопцы двинулись вперед,
Лай собак, вдали почуяв.
Значит,там ночлег их ждет.

Вскоре парни увидали
Огонек в глухой степи.
Показался малый хутор,
В хаты две. К нему пришли.

Вознамерились бурсаки
Костьми лечь, ночлег добыть.
Навалились на ворота,
И давай в них колотить.

  -  Отвори!  -  Они кричали,
Не жалея голосов.
Вокруг  ночь была глухая.
Ни селений, ни дворов.

На небе темнели тучи.
Звезд лишь нескольких был свет
Очень слабый. Тут на шум их
Отворилась дверь  в ответ.

Появилась тут старуха,
К ним из хаты подошла.
Отворять им не хотела,
Но в итоге приняла

На постой всех с уговором:
Спать по разным им местам.
Панычи семинаристы согласились.
  -  А сто грамм?  - 

Вопросил Хома философ.
  -  Ничего нет у меня!  - 
Отказала им хозяйка 
Всем в питье, еде, ворча.

Отворились тут ворота,
Все прошли вовнутрь, во двор.
Он чумацкими возами
Был заставлен с ранних пор.

По пути Халява стибрил
Карася себе в карман
По привычке. Клептоман был.
Как был пьян, спать лез в бурьян.

Сам того и не заметил.
Да философ хитрей был.
Тут же стырил у Халявы.
Тот о рыбе уж забыл.

Он высматривал еще что,
Тут удастся подцепить.
А  старуха  в это время,
Стала  спать их отводить.

Горобцу досталось в хате
Место, лечь и спочивать.
Богослову же – в каморе.
В хлев философ пошел спать.

Он устроился на сене,
И ногою пнул свинью,
Что просунула тут  рыло,
Из-за досок, в щель, свою.

В один миг карась сушеный
С голодухи съел бурсак.
Скрипнув дверью, вошла бабка.
Что-то было в ней не так.

  -  А чего тебе, бабуся?  - 
Он спросил.  -  Зачем пришла?  -
Но в ответ та лишь молчала,
Пропустив его слова.

Шла к нему, расставив руки,
С намерением схватить.
Тут философ испугавшись,
Подскочил,давай молить.

Хотел выбежать, напрасно.
Дверь  старуха подперев,
Надвигалась очень жутко.
Был ловушкой грязный хлев.

Взгляд карги со странным блеском
Аж до сердца вдруг проник,
И Хома своим всем телом,
Вдруг под чарами весь сник.

Хотел дернуться. Куда там!
Он стоял, остолбенев,
(Отказалось слушать тело)
В злые очи взор вперев.

А тем временем, бабуся,
Наклонив его к земле,
Прыгнула, вскочив на шею,
Ткнув метлою по спине.

Как во сне, Хома  поддался.
Нес старуху на плечах.
Словно конь, скакал. Вознесся
К месяцу на небесах.

Он летел, и видел всюду,
Как под ним плыла земля.
Плыл туман. Сияли звезды,
Ярким светом все маня.

Пролетая над водою
Он русалку увидал.
Обнаженная плескалась,
Та в реке,  смеясь все, звав.

  -  Ужель чудится мне это?  -
Тут помыслил наш бурсак.
  -  Эге-ге! Да это ж ведьма!
     Вот попал же я в просак!  -

Сразу начал Хома думать,
Да молитвы вспоминать,
И почувствовал, что Сила,
Стала вражья отступать.

Колдовская власть старухи
Быстро начала слабеть.
Их полет ночной прервался.
Стали вниз, к земле лететь.

Помянул философ сразу
Бога, ангелов, святых.
А когда уж приземлились,
Врезал ведьме он под дых.

Он лупил ее поленом,
Что нащупал под рукой.
Ведьма дергалась, кричала.
Вопль вдруг стал ее иной.

Молодой с дыханьем голос
Очень звонкий прозвучал.
Вмиг он сник. Философ глянул,
И чуть сам не закричал.

При падении на землю,
Он старуху с плеч сорвал,
Оседлав, лупил нещадно.
Испугавшись, избивал.

Посмотрел – и под собою,
В поле мокром от росы,
Он увидел вдруг девицу,
Тут неписаной красы.

Еле слышно та дышала.
В глазах - мука, полных слез.
Где девалась та старуха?
Эту ль кралю ночью нес?

Хома Брут  в волненьи мялся,
И ответ не находил.
Наш философ испугался.
Что есть духу, припустил.

-  Прочь от этой бесовщины!  -
Думал он.  -  Бежать! Бежать!  -
В Киев так рванул обратно,
Стали пятки лишь мелькать.

Почему рванул обратно?
Да и сам не понял он.
Монастырь, думал, укроет.
Колокольный спасет звон.

Между тем, серп лунный, бледный,
Свой  уже утратил свет.
Киевских церквей верхушки
Золотил  вдали  рассвет.

В семинарию вернувшись,
Босиком добрел,дошел.
Все обшарив  закоулки,
Крошки хлеба не нашел.

Голод тут же сам напомнил,
О себе дал сильно знать.
Есть хотелось нестерпимо.
Хома стал соображать.

Вот учащиеся братья!
Хорошо сейчас им там.
Лопают галушки, сало.
Разошлись по хуторам.

И вареники в сметане
Уплетают там, поди.
Пьют горилку, дивчин щиплют.
Тут - шаром хоть покати!

Хома Брут прошел по рынку.
Подмигнул одной из дев,
И под вечер  пьян и сыт был,
 Лоб,  в корчме, в стол уперев.

Вскоре, вызвал его ректор,
И о слухах рассказал:
Сотник мол, один,для дочки
Панихиду заказал.

Воротилась та с прогулки
Вся избитая, с утра,
Чуть живая, и упала.
Так, со смертного одра

Изъявила свою волю,
(Уж собралась помирать)
Чтоб читал по ней три ночи
Хома Брут. За ним послать.

Отходную вел, молился,
После смерти только он,
И никто иной. В чем дело?
С губ Хомы сорвался стон.

Сердце что-то защемило,
От предчувствия беды.
Ректор хвастался: пан сотник
Тут с людьми прислал дары.

Тут философ – в отказную.
  -  Не поеду!  -  Он сказал.
Но был ректор  непреклонен.
Очень строго приказал.

Розгами иссечь изрядно,
Содрать кожу пригрозил.
Воспротивится тот, коле.
Чтоб престиж не уронил.

Была прислана кибитка
С козаками за Хомой.
Украину защищали
Те когда-то, край родной.

Воины крепки те были,
Но давно уже в летах.
Пану сотнику служили
При особенных делах.

Ректор принял подношенья,
И горилкой угощал.
А философа, на случай,
Привязать приказ отдал.

Всю дорогу Хома думал,
Как с воза улепетнуть.
Зорко козаки следили,
Преграждая бегству путь.

  -  Ничего! - Философ думал.
  -  Я избавлюсь от сих пут.
     Так задам ногам я перцу,
     Что собаки не найдут.  –

Козаки дорогой пили.
(Путь-то был еще далек)
Никогда не пропуская
Будь  корчма то, иль шинок.

Кони их дорогу знали.
Не спеша  везли они.
Сами у корчмы вставали,
Были тренированы.

Вот в одной такой  таверне,
Пан философ с ними пил.
Так до чертиков надрались,
Что побег  загублен был.

Умолял, чтоб отпустили.
А когда  уговорил,
Встать не смог. Отнялись ноги.
Хоровод  дверей кружил.

Спохватились к ночи дядьки.
Надо ехать. Сотник ждал.
Только за полночь в селенье,
Проблуждав, отряд попал.

Въехали во двор именья,
Спать свалились до светла.
И наутро, встав, узнали:
В ночь девица умерла.

Бурсака Хому, тем утром
Пан к себе тотчас позвал.
  -  Отчего просила дочка,
     Чтоб читал ТЫ?  - Вопрошал.

  -  Никому не доверяла
     Отходную проводить.
     Может, святостью ты славен?
     Или сможешь воскресить?  -

  -  Где знакомился ты с нею,
     Пан философ? Говори.  –
Был отец горем убитый.
  -  Отчитаешь  ночи три.  –

Хома Брут  ответил пану,
Что, мол, с дочкой не знаком.
И не свят он вовсе, грешен.
Нарушал посты кругом.

Когда сотник из светелки
К гробу панночки подвел,
Что стоял на возвышеньи,
Брут с ума чуть не сошел.

Глянув лишь в лицо усопшей,
Он чуть было,не упал.
Перед ним  лежало тело.
Он узнал, под кем скакал.

  -  Ведьма!  -  Вскрикнул он бледнея,
И глаза поворотил.
Здесь, в гробу была девица.
Та, которую убил.

Солнце начало садиться.
За философом пришли.
Черный гроб,  подняв на плечи,
В храм старинный понесли.

Церковь время покосило.
Почернела. Мох кругом
Облепил.  Видно не правят
Службу в храме давно том.

На краю села стояла
Она с самых древних пор.
На себе Хома  дорогой
Чувствовал недобрый  взор.

В траурном  неся кортеже,
Гроб плечом он подпирал,
И могильный сырой холод,
До костей его пробрал.

Отец сотник впереди шел,
Первым дочь свою неся.
Когда в церкви опустили,
Попрощался он с дитя.

Дав команду своим слугам,
Бурсака чтоб накормить,
Он отправился  в покои,
Траур дочери хранить.

Ужин в людной панской кухне
Очень мрачно протекал.
Пили много здесь горилки,
И философ услыхал

Много страшных тут историй,
Про покойницу  вели.
Та творила зло при жизни.
Многих козни в гроб свели.

Обернувшись черной кошкой,
У младенцев  кровь пила.
Извела парубков  местных.
Наконец то померла.

Хома, слушавший рассказы,
Становился все мрачней.
Как читать псалтырь по ведьме?
Страх  охватывал сильней.

Козаки тут спохватились,
И сказал Явтух : - Пойдем!
  -  Нам пора уж, пан философ!
     В церкви мы тебя запрем.

  -  Хватит, хлопцы, пить горилку.
     Время службы настает.
     Собирайся, же, философ!
     Там покойница уж ждет.
   

Сотника наказ исполнив,
Казаки за ним пришли.
Отвели гуртом все вместе,
Не сбежал чтоб, заперли.



Часть вторая.


Облетела весть повсюду,
Разнесла везде молва -
Сотник, пан хоронит дочку.
Панночка  уж померла.

Шла недобрая давно уж,
Тут по хутору молва:
Дескать, девка - просто ведьма.
Черные творит дела.

Занедужила с чего-то,
И на смертном, на одре,
Отпевать ее просила
Ночи три подряд все мне.

Отслужить по ней мне службу,
Приказал старик отец.
А в награду - чистоганом,
Золотых сыпнет  ларец.

Отвели казаки в церковь,
И, закрыв меня внутри,
До утра служить молебен,
Приказали до зари.

Солнце село на закате.
На плетень взлетел петух.
Прокричал он, прогорланил.
День на хуторе потух...

Вспомнил я рассказы в кухне.
Да, вселился в меня страх.
Огражусь, на всякий случай,
Как учил один монах.

Тот старик секрет открыл мне,
(Многое смог повидать),
Как от мертвецов укрыться,
Оградиться так сказать.


Обведу Свят Круг я мелом,
Стану в центре отпевать
Ведьму в церкви, в полнолунье.
До утра глаз не смыкать.

Церковь старая. Неймется
Злой душе ее в гробу.
Тишина.Лишь слышно только -
Мышь скребется там, в полу.

Затворили уж засовы
В деревянный, древний храм.
Всюду мрачные иконы,
Паутина по углам.

Жутко очень этой ночью.
Свечи я вокруг зажгу,
И обряд святой и древний
Отпевания начну.

Черный гроб на возвышеньи.
Мирно панночка лежит.
Вся прекрасна в своей смерти.
Потихоньку ворожит...

Возлежит ведь, как живая!
Смерть не тронула ее.
Кажется, вот-вот, и встанет
Прям из гроба, е-мое!

Книгу божию, святую
Я читаю нараспев.
Словом божьим и молитвой
Укрепляюсь, осмелев.

Вот уж полночь наступила,
Грозной поступью скользя.
Веки мертвой задрожали,
И воззрились на меня.

Уронив цветы из гроба
И кровавую слезу,
(Может, мне все показалось?
Наважденье - не к добру!)

Вперив взгляд своих стеклянных,
Мертвых, жутких, страшных глаз,
Ведьма стала подыматься
Враз из гроба  сей же час.

Ветер дунул, пыль, вздымая,
Саван белый.  Я -  в поту.
Шла она, ко мне, босая
Мерным шагом по полу!

Я затрясся, в страхе диком,
Все знамения творя,
И крестом животворящим
Осеняя все, себя.

Шла она. Меня искала.
Взгляд невидящий вокруг.
Свои руки расставляла,
И они уперлись в круг.

Ее злобная усмешка,
Сатанинский ее смех
Раскатился громким эхом,
В церкви старой без помех.

Ведьмы мертвенная бледность,
Ее впалые глаза
В красоте той - как насмешка.
Эх, дожить бы до утра!

Она тихо зашипела,
Стала щупать круг вокруг.
С каждым шагом ускоряясь...
Вдруг, внезапно спел петух.

Ведьма быстро возвратилась,
В гроб покойницкий легла.
Успокоилась. Забылась,
Будто снова померла.

Я застыл, вцепившись в клирос.
Еле овладел собой.
Труп  захлопнулся, накрылся
Черной крышкой гробовой

Отворили вход служаки,
Свет дневной проник извне.
В этот день я утешенье
Находил в хмельном вине.

Полдня хмелю предавался,
Полдня спал, чтоб отлегло.
Люд пытал: - Ну, как? Шо, было?
Отвечал я: - Так. Було.

Был я сам не многословен.
Ни на что не отвечал.
Народ, видя состоянье
Меня больше не пытал.

День промчался. Снова вечер
Отпевания настал.
Казаки за мной явились,
Сотник пан им приказал.

Прихватив с собой горилки,
(Спьяну страх не так страшон),
Был я заперт  снова  в  храме,
В сумрак церкви погружен.

Пробежав по ней, я разом,
Свечи тут же запаля,
Чертыхаясь, прыгнул на пол,
Круг Святой, быстрей чертя.

И, обведши белым мелом,
Я, трясущейся рукой,
Как бы глянул между делом -
Гроб стоял. Царил покой.

Книгу я раскрыл святую.
Вокруг - ризы, образа.
Отхлебнул горилки-водки,
И рукой протер глаза.

Все же есть мне утешенье -
Ночи две осталось мне
Лишь читать здесь по усопшей,
И заплатят мне вдвойне!

Вдруг, три кошки пробежали.
Кошки - черные, как ночь.
Началось! Пробила полночь.
  -  Уходите бесы, прочь!

Вот и панночка ожила.
И, зубами скрежища,
Заклинанье сотворила,
С громкой бранью, зло веща.

 Вдруг, неведомая сила
Подняла тот гроб, кружа.
Ведьма в нем вокруг кружила.
Я стоял, едва дыша.

Билась им во Круг Священный.
Не пробить нигде его.
И от злости зеленея,
Вся тряслась вокруг него.

Ночь умчалась. Вот и утро.
Резко панночка легла -
Со спасительной зарею
Крик ворвался петуха!

Вот и двери отворили.
Забирать меня пришли.
На полу в пыли застали,
Стал седым. От пыли ли?

Я пойду, с прошеньем к пану,
Что читать уж не смогу.
Тяжело все с каждым разом.
Можно двинуться уму.

Сотник принял меня хмуро,
Я рассказ весь изложил,
Что творится ночью в церкви.
Отпевать нет больше сил.

  -  Таких страхов натерпелся!
     Страсти страшные всю ночь!
     ( Отпустите меня в Киев).
     Все творит, пан, Ваша дочь!

  -  Видно, много нагрешила,
     Раз  продалась Сатане.
     Пусть не я. Пусть поп читает.
     Плату, пан, не надо мне!

Батька  умершей,  устало,
Грозно выслушав, сказал:
  -  А не врешь ли ты, философ?
    Мой наказ – чтоб ты читал!

    -  Волю доченьки, голубки,
       Я исполню. Понял, нет?
Пригрозил  старик  тут жестко.
Был суров его ответ.

-  Продолжай свою же службу!
   Одна ночь всего, поди.
   А не станешь – так получишь
   Кожаные канчуки!

   -  Воспротивишься - враз,хлопцы,
      ТАК запарят,отдерут,
      Что и в бурсе не секут так.
      Кожу со спины сдерут!

Я не стал перечить боле.
Против порки не попрешь.
Плети -  то не розги в школе.
До крови секут, как нож.

Что ж! Одно мне остается.
Только  задать стрекача.
Убегу. Проклятый хутор.
Рука пана горяча.




Потихоньку  улизнул я,
Словно заяц, через сад.
Все! Ищите ветра в поле.
Оступился, содрал зад.

Я, споткнувшись, пал в колючки.
Свое платье изодрал.
С горы кубарем свалился.
Куст шиповника  держал.

Я бежал. Бежал ТАК быстро,
Вырвавшись, тут  припустил.
По тропинке, что петляла,
Из последних своих сил.

В голове (мне показалось?)
Голос злобный проскрипел:
 -  Ты куда? Куда? Попался!
Я стрелой вперед  летел.

Это что за наважденье?
Крюк большой напрасно дал.
Тропка вновь меня вернула,
В сад тот, с коего сбегал.

Ухмыляясь, стоит дядько,
Седовласый черт Явтух.
Видно, проклято здесь место.
  -  Зря писал такой ты круг!

Ничего не получилось.
Мой побег был пресечен.
ТРЕТЬЯ НОЧЬ. Служить осталось.
Под конвоем я введен.

В этот вечер  выли волки.
Очень жутко, страшно так.
Вой стоял вокруг селенья,
Даже напугал  собак.

Старый же Явтух послушав,
Покачал седой главой.
  -  Нет, не волки это.
  -  Кто же? – я спросил. – Чей это вой?

Козак странно  мне ответил,
Пробубнив  под нос себе:
  -  То к покойнику  на утро.
     Все! Пойдем. Пора тебе.

Идя вновь к страшенной церкви,
Я едва чуть не упал.
Сердце сжалось. Отпустило.
Вой в ушах еще стоял.

Было  что-то в нем иное.
И уж, верно, не к добру.
Ну, да бог с ним. Третью ночь то
(Я привычный), проведу!

Вечером,  хвалился в кухне.
Говорил, что я – козак!
И бояться мне негоже.
Пьяный, днем плясал тропак.

Танцевал его так долго,
Что народ устал смотреть.
  -  Непременно музыкантов!
Прокричав, я  стал свистеть.

Словно бес в меня вселился.
Нервный срыв произошел.
Но никто не догадался,
Даже усом не повел.

Вот и церковь. Краска слезла.
Вся запущена стоит.
По крутым ступеням к двери
Поднялись. Крыльцо скрипит.

Да, не чествовали бога
Поселяне тут давно.
Потому  гуляет  ведьма.
Жатву жнет. Немудрено…

Меня в спину подтолкнули
Козаки, дверь отворя.
Разом все перекрестились.
Поскорей бы уж заря!

Двери с грохотом закрылись.
Церковь мрачная стоит.
Ну, теперь на божью милость
Уповать лишь предстоит.

Солнце село. Хутор сонный.
Все село, поди, чай спит.
Только панночка во гробе,
Одиноко, тварь, лежит.

Вот псалтырь я открываю,
И читаю его вновь.
Люльку б выкурить! Да жаль, нет.
Полночь близко. Стынет кровь.

Свечи тают, оплывая.
Вновь лампады, образа,
И святые грозно пялят
На меня свои глаза.

Полночь! Вот! Она настала.
Озираюсь я кругом.
Снова ведьма, тварь, восстала.
Снова начался дурдом.

Ой, ты, Господи Иисусе!
Круг забыл я начертать!
Мел схватил, рисую спешно.
Ведьма стала подступать.

Тьма под сводами сгустилась,
Паутину теребя,
И покойница тряслась вся,
Заклинания шепча.

Насылала наважденья.
Весь ее нечистый дух
В злобе страшной бесновался,
Колдовство, творя вокруг.

Видя тленность всех проклятий,
Ото всюду, из щелей
Призвала она на помощь
Вурдалаков, упырей.

Разлетелись в щепы двери,
Ветер внутрь ворвался тут.
На пол пали все иконы.
Защити меня, мой круг!

Своды деревянной церкви
Утопали в темноте.
Тут чудовища слетелись,
На погибель, видно,мне.

Гроб летал по церкви разом,
Ставни хлопали, скрипя,
И нечистая вся сила
Вокруг бегала меня.

Смрад наполнился повсюду.
Страх сковал меня извне.
Я стоял, остолбеневший.
Все тянулись в Круг, ко мне.

За что выпало мне это?!
Как, скажи, бежать отсель?
Ведьмин труп грозил мне пальцем.
Испарился тут же хмель.


Хохот здесь гремел повсюду.
Полный зал и ввысь, и вширь.
Нечисть вся тянула лапы.
Пролетел вдруг нетопырь.

Скрип когтей. Удары в стекла.
Разбивались витражи.
На пол сыпались осколки.
Как здесь выдержать, скажи?

Все кружилось и вертелось,
Круг Святой меня хранил.
Сколько б нечисть не старалась,
А пробить - не хватит сил.

  -  Вот вам всем! - Под вой и хохот,
Улюлюканье и рев,
Я подумал, сквернословя.
Осквернил, жаль, храм богов.

Вот уже и зорька близко!
Вам меня не одолеть!
В шум и гам зловещий с писком,
Крикнул:  - Вам в огне гореть!

Какофония нечистых
Раскалилась добела.
  -  Приведите ко мне Вия!
Ведьма в гневе изрекла.

Где то выли жутко волки.
Тут главенствовал мертвец.
Демоны, Исчадья Ада
Предрекали мне конец.

Круг таинственный, как будто
Для меня был колпаком.
В нем никто меня не видел.
Твари мерзкие кругом.

Вдруг, раздались в ночной церкви
Тяжеленые шаги.
Шло чудовище. Под руки
Его твари подвели.

Смолкло разом все, застыло.
Вий пришел. Подземный гном.
Только он один укажет
Мертвым путь к живым гуртом.

Руки, ноги – словно корни
Черной весь покрыт землей.
Лицо было из железа.
Боже правый! Страх какой!

До земли набрякли веки.
Тварь поднять не в силах их.
Может быть, мое спасенье
Уже близко, от всех них?

Только бы не глянуть в очи!-
Голос внутренний шептал.
Я боролся с искушеньем,
Отвернувшись, трепетал.

 -  Поднимите мне, не вижу!

Веки подняли ему,
И зловещий дикий возглас
Огласил всю Злую Тьму!

  -  Вот он! - Рык громоподобный
У меня стоит в ушах.
Боже мой!Вот это Ужас!
Господи!Вот это Страх!

Я не выдержал, и глянул.
Прямо в недра его глаз.
Не смотри! Но было поздно.
Сердце Страх порвал тотчас

Грозно поступью ступая,
Указал он на меня...
Круг пробив, напала нечисть.
Поздно началась заря!





Ведьма восторжествовала.
Твари бросились все, враз.
Дух из парубка  от страха
Вылетел здесь,  в сей  же час.

Он лежал, выпав из круга,
За рисованной чертой.
Чудища терзали тело,
Облепив. Шел пир горой.

Шелестели  вокруг крыла.
Рыла, когти и рога
Все мелькали. Вдруг,  раздался
Крик в селеньи, петуха.

Петушиный крик  прослушав,
Кинулись  тут прочь  взлетать
Злые демоны и духи,
Стали в окнах застревать.

Двери утром отворили,
В церковь старую вошли,
И от ужаса застыли.
Тело мертвое нашли.

Погубила Нечисть  Душу.
Не услышит теперь слух.
Так пропал Хома философ...
Опоздал с Зарей петух.

Заглянув сюда, священник
Панихиду не провел.
Храм господень осквернен был.
Потрясенный, поп  ушел.

Так навечно и застряли
Твари в окнах, в дверях там,
Крылья страшные раскинув.
Всех рассвет убил к чертям.

В церковь ту забыли тропку.
Бурьяном все заросло,
Диким лесом. И сейчас уж
Не найдет ее никто.

Когда слухи дошли в Киев
Тут об участи Хомы,
Богослов Халява принял
С Горобцом по кружки три.

Когда выучились в бурсе,
Стал Халява звонарем.
Был философом Тиберий.
Пил, курил, класс вырос  в нем.

Отпустил усы с бородкой,
И шинки стал посещать.
За версту разило водкой,
Табаком.Он стал гулять.

Помянули  друга  дружно.
Горобець   в шинке  сказал:
  -  Если б он не побоялся
     Этой ведьмы б, не пропал!

  -  Я - то знаю, что с ней делать.
     А ответ здесь очень прост.
     Надо лишь перекреститься,
     Затем  плюнуть ей на хвост!

  -  Ведь все бабы на базаре
     В Киеве, где кинешь взор -
     Одни ведьмы, друг Халява!
Тот кивал,  весь разговор.

Затем молча он поднялся,
Так как был изрядно пьян.
И, стащив подошву с  лавки,
Завалился спать в бурьян.



Конец.




Создано:

Часть  вторая -  15.09.10.

Переписано, расширено и дополнено:

Часть первая  /Часть  вторая
 
20.01.16 г. – 24.03.16 г.