Железнодорожную церковь я ещё застал

Железнодорожную церковь я ещё застал. Был ещё мал и не понимал, что это бывшая церковь.
Значительно позже отец напомнил мне об этом и я вспомнил это круглое деревянное строение - всё, что осталось после разрушения барабана с куполом и, если была(?), колокольни. Последнее время перед окончательным сносом там располагалась камера хранения. Здание было бревенчатое, обшитое досками с резными платками, дверными блоками и наличниками, в стиле "финский дом", как и вся привокзальная и околостанционная застройка.
Находилась бывшая церковь примерно перед современным отделом линейной милиции (теперь уже полиции), построенным в конце семидесятых - начале восьмидесятых.
На месте этой бывшей церкви-камеры хранения грунт выбран метра на четыре при расширении привокзальной площади и устройстве третьего (нынче второго въезда на площадь, до этого второй въезд был немного правее гранитных ступеней, ведущих от остановки маршруток и через площадь к главному входу вокзала).
В наше время принято считать, что новая железнодорожная церковь построена на месте старой. Но это не так. На том месте в советское время была огромная столовая, устроенная в дореволюционном здании, предназначенном для каких-то общественных собраний, с высочайшим, более шести метров потолком и залом такого размера, что столики были расставлены там очень редко, как грибы в лесу в неурожайный год, а при входе высилась колоссальная буфетная стойка (народный дом?).
В 1969-ом, в конце апреля мы, десятиклассники, одноклассники и соседи - мы жили в одинаковых, четырехкомнатных квартирах с противоположных концов длиннейшей "улучшенной" хрущевки - с Мишкой Герштейном (тогда ещё Сосновским, его записали в школу под материнской фамилией - вроде и еврейская фамилия, но не такая еврейская, как Герштейн) часа в четыре дня заглянули в эту столовую: ни одного посетителя, на стойке пятилитровый чайник разливного вина (уже два года кавказцы продавали на рынке и прочих "точках" это , с виду, "вино", обильно поженённое с водой и подкреплённое денатуратом, отчего оно было ядовито-малинового цвета), так нам с Мишкой немедленно захотелось пропустить по стаканчику.
"Долгие крики" ни к чему не привели.
"В ответ - тишина".
Не задумываясь я схватил чайник, Мишка стакан и выскочив из столовой мы ринулись в сторону вокзала - пересекли Революции 1905-ого, промчались по виадуку, пересекли Борсоева, Смолина и побежали по кривым переулкам тогдашней, деревянной ещё застройки.
Почувствовав себя в безопасности сели на лавочку перед чьими-то воротами и пропустили по полному гранёному. Отдышались, осмотрелись: сидим через неширокую пыльную дорогу как раз напротив тюрьмы (тюремный замок, памятник архитектуры второй половины 19 века). Похохотали на эту тему, но от греха подальше встали и побрели назад. Забыли на лавочке стакан и допивали вино из носика. Допив, выбросили чайник в придорожный бурьян. Избавившись от главной улики, почувствовали себя в полной безопасности. Пьяно и весело побрели на заплетающихся ногах восвояси.
Добравшись до дому я завалился спать до позднего вечера и проснулся с дичайшей головной болью. Всю ночь не мог заснуть, ворочался, пытался читать, тайком от родителей выходил покурить на лавочке перед подъездом.
Более крепкий и активный Мишка не сомлел, а пошел играть с девками в волейбол во дворе. Растряс похмелье и спал, по его словам "прекрасно".
Впоследствии он не сразу, но очень преуспел в жизни.