А стихи - это то, что стихийно...

***
Сорвалось с языка — не поймаешь,
как какого-нибудь воробья.
И сама потом не понимаешь,
ну зачем это ляпнула я?

Не сдержалась — и нет мне покоя.
Буду впредь молчаливее рыб!
А стихи — это нечто другое -
помраченье, наитье, порыв...

Будьте сдержанны в жизни цивильной,
придержите любовь или злость.
А стихи — это то, что стихийно.
То, что с сердца сейчас сорвалось.


***
Лебеди вы мои адские,
мой лебединый стан:
Рильке, Блаженный, Анненский,
Хлебников, Мандельштам...

До ваших перьев падкого, -
взвившихся в небосклон, -
вам от утёнка гадкого
через века - поклон.

Я обожаю каждого.
Чувствую неба вкус.
Как я всегда их жаждала,
этих волшебных уз!

И, захлебнувшись в лепете,
пробую голосок...
Белые мои лебеди,
киньте перо с высот!

***
Писать безудержу не лень же,
но — говори — не говори -
всегда слова на номер меньше,
чем настоящее внутри.

Ты прав, навеки прав был, Тютчев,
мысль изречённая бледна.
Как это мучит, мучит, мучит -
невысказанное сполна.

Слова — за пазухой лисёнком -
мне душу раздирают в кровь.
А если вырвется бесёнком -
то вновь оно не в глаз, а в бровь.

О слов безудержная нежность,
неизречённость бытия!
Несбыточность и неизбежность.
А между ними — жизнь моя.


***
Как бы жизнь ни точила резцов,
суетнёю мышиной ни грызла, -
я живу, улыбаясь в лицо
тупорылого здравого смысла.

Постигая секреты пружин,
что владеют, незримые, вами,
прищемила не палец, а жизнь,
и теперь истекаю словами.

Чтоб ими растапливать лёд,
добавляя то соли, то перца,
ускоряющих бег и полёт
низкокрылого вашего сердца.


***
За пределами любви — мрак и холод.
За пределами любви — беспредел.
Там Наташи первый бал правит Воланд.
Там безрыбье добрых дел, душ и тел.
Там по ласковым словам вечен голод.
Одуванчик их давно облетел.

За пределами стиха — пусто-пусто.
За пределами стиха — жизнь глуха.
Там неведома летальность искусства
и шестое чувство там — чепуха.
Там не смог бы говорить Заратустра.
У души б не развернулись меха.


Старые поэты

У обречённых на старость поэтов
нет утешенья терновых венцов,
вздохов поклонников о недопетом,
прерванном лезвием или свинцом,

слёз сожалений толпы над могилой -
ах, как он молод, как рано ушёл!
Образ, легендой овеянный, - милый,
ибо о мёртвых — всегда хорошо.

Им так бессмертно средь мифов, сонетов,
гибель во цвете — красна на миру...
У обречённых на старость поэтов -
участь забившейся крысы в нору.

Им одиноко, бесславно, бессонно
ночи свои коротать за столом.
Призрак Альцгеймера и Паркинсона
их караулит за каждым углом.

Только они лишь остались на свете.
Пишут и пишут дрожащей рукой...
Быть им в ответе за всё на планете
и защитить нас чеканной строкой.


***
«Ты краски дал, что стали мне судьбою!» -
воскликнул в небо некогда Шагал.
Там с розовым мешалось голубое...
И он шагнул в открывшийся прогал.

И две души, что вырвались из мрака,
взметнулись ввысь, соединясь в одно.
Все тайны, что открылись взору мага,
он перенёс тогда на полотно.

И охрою окрашивались тучи,
на лужах серебрился блеск зеркал...
Как сказочно звучит, как сладко мучит
волшебное созвучие: «Шагал»!

Не красками рисунок тот, не тушью...
Он был его посланием богам.
О как бы так суметь пришпорить душу,
чтобы влекло её вослед слогам
по шпалам, бездорожью, безвоздушью -
как он тогда в бессмертие шагал!


***
Один талантливый поэт
ушёл неслышно, незаметно.
Другой – крича о муке смертной,
чтоб содрогнулся белый свет.

Не знаю, кто из них правей
и чей уход считать мудрее.
В ветвях невидим соловей,
а ястреб гордо в небе реет.

Один у мира на устах,
другого все давно забыли.
Милей – признание толпы ли
иль безымянность певчих птах?

Стучать в сердца, не пряча вой,
патронов не жалеть в обоймах?
Молчать, как высь над головой?
Не знаю я... Мне жаль обоих.


***
Поэты гибнут от непонимания,
от невнимания и от тщеты
усилий быть, тогда как графомания
воинственно нацелила щиты.

Играют механические клавиши,
но нет души, и пусто без неё.
А город без поэтов – это кладбище,
где вороньё кружит – графоманьё.

Их ублажают критики и спонсоры.
«Спой, светик, не стыдись». Но нет стыда.
Никто и никогда не даст им по носу.
Обидно за державу, господа.

 
***
Луна или жизнь на ущербе?
О, только себе не соврать.
И месяц, как маленький цербер,
мою караулит тетрадь.

Охота поплакаться Музе,
но тщетно молю я: «Сезам...»
Мы жаждем не истин – иллюзий,
что нас вознесут к небесам.

Но корчится в муках Россия,
но где-то стучат топоры...
Поэзии анестезия
спасает меня до поры.

***

Порой то явь они, то небыль,
в оправе скобок, запятых...
Они спускаются мне с неба
на тонких нитях золотых.

Они на ножках эротичных
вбегают в пушкинскую речь...
И я люблю их фанатично,
мечтая холить и беречь.

Они бесценны и бесплатны,
их свет чуть брезжит впереди.
Они как звёздные заплаты
на месте пропасти в груди.

Слова, как туфельки хрустальны,
алмазы выплаканных фраз,
что не круты и не брутальны,
без ухищрений и прикрас...

Стихи мои, застав с поличным,
выплёскивают боль и смех.
Они всегда о самом личном,
и потому нужны для всех.