Карин. - СПК. 2

Программа «СамоПодготовка в Классики».
  Карин И.
Моменты духа: Избранное.- Новосибирск,1998.-  545 с.
     Аннотация.
    В книге Карина читатель найдет философские, психологические, саркастические, политические, эротические произведения, комплименты, поздравления и пр. Но главенствует здесь тема Любви (девяносто сонетов, несколько поэм, лирических циклов и многое другое) – к Женщине (порой это жесткие или «солёные», мужские строки), Родине (иногда до полного отрицания, как это было, например, у Щедрина), ближним вообще (сложные чувства: от боготворения до сарказма). И всё это написано виртуозно, искренне и даже исповедально: автора отличает такая беспощадность к себе, аналоги которой почти невозможно отыскать в мировой литературе.
    Книга адресована психологам и философам, новым русским и старым ценителям истинной поэзии, родным и знакомым поэта.
           (Аннотацию Карин писал сам, но редактором книги был заявлен Ю.П. Беккер… Этот условный редактор выступает далее и как автор предисловия к книге под названием «Слово к Читателю», которое я собираюсь перепечатать, ибо осознание скорой победы над читающим народом из «Слова» так и выпирает.
      Карин ожидал, что книга пойдет нарасхват, что ее тут же заметят в местном отделении Союза писателей и примут в этот Союз безотлагательно. Но прошли десятилетия, а в Союз поэта не пригласили, книги никто не заказал, тираж осел на стеллажах личной библиотеки  – и Классик не состоялся. Да послужит это утешением другим, рвущимся в классики!
        Высокий штиль самоуверенного Маэстро отличает и «Слово к Читателю», писанное им самим, но по классическим же образцам, и прежде всего – Повестям Белкина, в чем читатель, пожелавший прочесть это Слово, вскоре убедиться сам. Но пойдем далее).

           Слово к Читателю
    Издавая стихи моего давнего и единственного друга, я просто обязан обратиться к Читателю с некоторыми пояснениями. ПЕРВОЕ: эти стихи я издаю на свой страх и риск, ибо  друг мой бросил их мне на полное моё усмотрение. ВТОРОЕ: стихи и просты, и сложны для понимания. Сложны потому, что требуют немалой культуры вообще и культуры восприятия стихов в частности. Просты потому, что главная идея их проста: «Всё в мире – Любовь!». Карин любил всё: философию, музыку, поэзию, людей (без различия полов), но эта любовь доставляла ему постоянные страдания, ибо «во многой мудрости много печали», классическая музыка горька, высокая поэзия потрясает до слёз, а люди еще малосовершенны. ТРЕТЬЕ: Карина нужно воспринимать и как лирика, и как  сатирика одновременно. Его стихия – ирония, сарказм. Почти всегда его стихи многозначны. Вместе с тем Карин всегда избегал «чистой поэзии», ибо его кумирами были Некрасов, Лермонтов, Байрон, Гейне, Вольтер и им подобные, все великие сатирики. И кредо Карина изложено в стихотворении «Читателю», открывающем раздел «Моменты духа» (прошу прощения у «неискушенного читателя»).

                Немного биографии
      В давние социалистические годы душевные порывы молодого Карина никак не вписывались в официальный настрой «строителей коммунизма». Он плохо тогда переносил коллективы, тосковал при воздействии на него огнедышащих  комсомольских вождей и «вождиц», ненавидел «нашего дорогого Никиту Сергеевича», не умел испытывать восторг в процессе социалистического соревнования. Все эти нестандартные  его чувства  венчались тоской и хандрой, плоды осмысления которых никак не могли быть принятыми в печать.
      Армия стала для Карина большим университетом, хотя он и не сделался простым элементом монолитной системы. Три года службы в литовском городке Пабраде он посвятил самообразованию и самоизучению, что в те времена чаще всего именовалось «самокопанием». Неудивительно поэтому, что первые его армейские иронические произведения, обнаруженные ротным в его солдатской тумбочке, были преданы анафеме перед строем. Но другу вскоре повезло стать безраздельным хозяином нескольких мастерских, где он мог писать стихи и поэмы порой день и ночь.
  После армии мой друг пришел на завод и … заработал туберкулез в совершенно немыслимых условиях труда и быта.  Долго лечился, тосковал еще более, не имел возможности жениться или завести любовницу и по всему по  этому  был недалек от самоубийства. Представление о том периоде его жизни и творчества могут дать сонетные циклы «Лебедь» и «Аэлита». Эту Аэлиту Карин встретил на туберкулезном курорте. И понятно, что их роман никак не мог обрести нормального завершения в его комнатушке площадью в «восемь квадратов», где поэт к тому же обретался не один, а страна обещала «решить жилищный вопрос» в самом неопределенном будущем.
      Некоторым просветом для него стал первый брак, который повлек за собой поступление в университет и вступление в партию, а также попытки  закрепиться на работе в советской «партийной» печати. В эти годы друг мой стал широко известен в малых кругах своего завода: «сатирой стал я знаменит, Работал всякую сатиру, Какую партия велит…», как он опять-таки не очень удовлетворенно отметил.
      Стоит сказать, что и брак не сделал друга довольным жизнью: его высокообразованная жена никак не сочувствовала его поэтическим устремлениям, не похвалила ни одной строки и полагала, что мужу лучше стать ученым  со стандартной тогда карьерой, которую сама завершила кандидатской диссертацией. Друг снова метался и искал забвения в женщинах и вине, но ложь измен тяготила его несказанно.
      Став работником философской кафедры и пылким общественным деятелем на ниве просвещения, он вскоре привлек внимание одной особы, и это завершилось новым и весьма скандальным браком, после которого партия лишила его права преподавать кому-либо и что-либо. Тут друг мой поставил крест  на себе как на ученом и поэте и говорил, что отныне смысл его бытия – в любви к его дорогой Валентине, столь дорогой ценой ему доставшейся. В новом своем качестве он, однако, не прекратил тосковать, но эта была уже «тоска по трансцендентному», как он позднее прочел у Бердяева. Проще говоря, друг мой всегда стремился куда-то в запредельные дали, жаждал мировой гармонии, братской любви землян друг к другу, что не могло не отвращать его от многих интеллигентов того и сего времени, как и их от него.
     К чести моего друга нужно сказать, что у него было великое множество живых и почивших кумиров, перед которыми он склонял голову в мыслях и чувствах своих. С ранней молодости его остро занимали человеческие характеры и поступки. Он обожал мастеров – будь то плотник или химик, поэт или сантехник, спортсмен или композитор. Но вот друга моего не обожал никто и даже  вмале не отдавал ему должного. С годами это не только не стало ранить его, но даже перестало удивлять.
     Обрадовавшая было перестройка, вскоре повергла Карина в еще горшую тоску, и вот тут-то он махнул на всё и махнул неведомо куда, оставив мне все свои тетради и папки.
          (Сим кончается биографический раздел. Уповаю на то, что некоторым друзьям Карина он покажется интересным… Но далее пойдут разделы: «Немного эстетики» и «Немного психологии», без которых можно бы и обойтись, хотя они не лишены своих достоинств.
        А пока прошу оценить то, как этот Карин подает себя устами некоего друга. Думал ли он выйти в классики в то время, с точностью сказать невозможно.. Но предостережением для молодых да ранних сказанное послужить может. И это в  известной мере утешает меня как машинистку).