Николай Рыленков. 1909 - 1969

ДУМАЯ О МАТЕРИ

Думая о матери, я иногда вижу её теперь
в дни семейных торжеств и праздников
той урядливой, домовитой хозяйкой,
которая, принимая степенных гостей,
всё примечающих и всё запоминающих в доме,
умела сказать каждому самое нужное слово.
Вижу я её также в дни сенокоса и жатвы,
на лугу и в поле,
где, такая нарядная и загорелая,
овеянная запахами трав и хлебов,
она мимоходом ласкала меня,
ловко подбрасывая то на копну, то на только что навитый воз
и награждая хорошими шлепками, если я цеплялся за её подол.
Но чаще всего я вижу её совсем другую:
притихшую, измождённую долгой болезнью,
с лицом, на котором остались только глаза,
большие, тёмные, глубокие глаза,
смотревшие куда-то далеко-далеко.
Была ранняя осень, убирали яровое,
но мать никуда не отпускала меня от себя,
и я весь день сидел у её изголовья
в пропахшей лекарствами избе,
читая вслух рассказы из букваря.
Но в то, запомнившееся мне навсегда, утро,
налитое светом, словно спелое антоновское яблоко,
она вдруг сказала, что ей стало немножко лучше
и что я могу пойти с приятелями в поле
либо поехать на луга,
где теперь пасли коней и жгли весёлые костры.
Я не мог скрыть своей радости.
Ведь я уже так давно не бегал с ребятами,
не ездил верхом,
не сидел у потрескивающего костра,
не ел печёной картошки с салом.

Мать заметила это и улыбнулась,
улыбнулась, как только умела улыбаться она,
очень грустной и очень доброй,
всё понимающей улыбкой,
и облегчённо вздохнула.

Она взяла мою голову,
пригладила лёгкой, почти невесомой рукой вихры,
поцеловала в лоб, перекрестила
и, отвернувшись к стенке,
прошелестела пересохшими губами:
— Ступай, мой мальчик.

Мне стало стыдно, что я оставляю её,
хотелось стать пред ней на колени,
сказать: — Прости, мамочка,
я никуда не пойду от тебя…—
Но я ничего не сказал
и до сих пор не могу простить себе этого.

Мать умерла без меня.
Когда я вернулся, её уже обрядили в последний путь.
Только потом мне рассказали,
что самым последним словом,
которое она произнесла, прощаясь с жизнью,
было моё имя.

И тогда я понял,
почему она не хотела,
чтобы я видел её умирающей.
Она хотела, чтобы я жил,
думая о жизни, а не о смерти.