Дж. Х. Джебран. Пророк

Эссе

ПРИХОД КОРАБЛЯ

Заря дня своего, Аль-Мустафа,
возлюбленный и избранный, двенадцать
лет в городе Орфалесе корабль
ждал, чтоб, вернувшись, тот его доставил
на остров, где он родился.

В двенадцатый,
в седьмой день месяца айлуля,
(то месяц урожая), он, поднявшись
на холм за городской стеной, заметил
корабль свой средь тумана моря.

Врата сердца раскрылись, радость полетела.
Закрыв глаза, в тиши души молился.

Когда ж сошел с холма, немая грусть
его объяла и подумал в сердце:
"Как с миром, без печали мне уйти?
Нет, не оставить этот город мне,
дух не поранив. ДОлги в этих стенах
страданий дни и одиночество в ночи;
кто может распрощаться со страданьем
и одиночеством без сожаленья? Я рассеял
по этим улицам крупицы духа,
детей моей тоски ведь много бродит
нагих среди холмов - как откажусь от них
без боли Я легко. Ведь не одежду
сегодня сбрасываю, но сдираю кожу.
Не мысль после себя оставлю - сердце,
смягченное и голодом и жаждой.
Нельзя мне больше медлить. Это море,
которое все сущее зовет
к себе, зовет меня, и должен я отплыть.
Ибо остаться - как заледенеть,
замерзнуть, заковать себя в оковы
земли, хотя часы ночные и пламенны.
Хотел бы взять с собой всё.
Только как? Забрать не может голос
вместе с собой еще язык и губы,
что дали ему крылья - он летит один.
Так одинок орел, с гнезда летящий к солнцу".

Увидел, что его корабль близок,
матросы - сыновья его земли.
Душа воззвала к ним, и он сказал:
- О, сыновья праматери моей,
что оседлали гребни волн, о, сколько
вы приплывали в снах моих. Пришли
когда я пробудился, это -
самый глубокий сон. Готов,
и парус нетерпенья моего
ждет ветра. Лишь глотну еще
спокойный этот воздух, оглянусь
с любовью - и уже средь вас
как мореход средь мореходов буду.

О, море безграничное, о, мать
недремлющая, лишь в тебе находят
мир и свободу реки и ручьи.
Совсем последний поворот ручья,
его журчанье на поляне этой -
и капля беспредельная вольется
в тебя, о беспредельный океан.

Он видел издали мужчин и женщин,
с полей и виноградников спешивших
к воротам городским. Их голоса
вещали о приходе корабля.

Сказал себе: - Окажется ли день
разлуки урожая днем? Поймут ли,
что вечер мой моею был зарей?
Что дать мне тем, кто бросил лемех свой
на борозде, кто рукоять оставил
круга давильного? Окажется ли сердце
мое плодоносящим деревом, чтоб мог
собрать с него плоды и им отдать?
Желанья будут ли кипеть во мне ключом,
чтобы наполнить до краев им чаши?

Разве я арфа, чтоб его рука,
могущественного, и меня касалась,
я флейта разве, чтоб его дыхание
меня пронизывало? Тишины ищу,
но что нашел, чтоб обретенное раздать?
Коли настал день урожая моего,
что и когда засеял семенами?
Если воистину пришел тот час, когда
я подымаю свой светильник - не мое
гореть в нем будет пламя. Подниму
я свой светильник - он пустой и темный.
А страж ночИ его наполнит маслом,
зажжет его. Сказал он это вслух.

Осталось в сердце многое совсем
неизреченным, ибо он не мог
словами вычерпать всю тайны глубину,
ему ведомую. Когда вступил он в город,
навстречу ему вышел весь народ, и все
приветствовали как единый голос.

Старейшины Орфалеса сказали:
- Не покидай нас. Был полуднем ты
средь наших сумерек, и молодость твоя
дарила нам мечты. Ты не чужой,
совсем не гость здесь - сын возлюбленный. Глаза
по лику твоему тоскуют.
Жрицы и жрецы:
 - И не дай волнам
морским нас разлучить теперь, не дай,
чтоб годы, проведенные средь нас,
воспоминаньем стали. Ты блуждал
средь нас. И дух и тень твоя
здесь озаряли светом наши лица.
Мы так тебя любили! Молчалива
хотя была любовь и сокровенна -
сейчас к тебе взывает и открыто
встает перед тобой. Извечно было так,
что глубина любви лишь в час разлуки
бывает познана.
 
Приблизились, пришли еще другие. Никому
он не ответил, только голову склонил;
и те, кто были рядом,
как слезы капали ему на грудь, смотрели.

Пошел с народом к площади пред храмом.
И вышла из святилища Аль-Митра,
там прорицательница. Она самой первой
нашла его, в него поверив первой -
с глубокой нежностью смотрел.
Приветствовала речью:
- Пророк, ты, к беспредельному стремясь, так долго
искал корабль в дали. Корабль прибЫл, пора.
Тебя наша любовь не свяжет,
не удержат тебя и нужды наши.
Глубока твоя тоска к обители твоих
воспоминаний и желаний сокровенных.
Но мы просим,
чтоб пред разлукой дал ты нам вкусить
от Истины своей. Передадим
полученное детям, те - своим,
и истина вовеки не исчезнет.
Ты в одиночестве своем взирал на наши дни
и, пробуждаясь, слышал - мы смеялись
и плакали во сне. Раскрой нам нас самих,
скажи ведомое тебе о том, что существует
между рождением и смертью.
 Он сказал:
 - Народ Орфалеса, о чем могу сказать,
как не о том, что и сейчас тревожит ваши души?


 О ЛЮБВИ

Аль-Митра:
 - Расскажи нам о Любви.
Он поднял голову и оглянул народ.
И стало тихо. Он ответил громко:
- Любовь ведет вас - следуйте за ней,
хотя тернисты и трудны ее пути.
Коль осенит крылами, то внимайте,
пусть вас и ранил скрытый в перьях меч.
И если говорит вам - верьте ей,
пусть она рушит все ваши мечты
как ветер северный, что сад опустошает.
Ибо любовь венчает, распиная.
Она растит вас, подрезая вас.
К вашей вершине поднимается обнять
дрожащие под солнцем ветви ваши.
К корням спускаясь вашим, сотрясает.
Как в сноп пшеницу собирает вкруг себя.
И обмолачивает вас, чтобы обнажить вас.
Просеивает вас, от шелухи
освобождая. Мелет вас до белизны.
И месит вас до мягкости. Потом
вверяет своему огню святому,
чтоб стали вы уже как хлеб святой
для Божьего причастья святого.
 
Творит любовь над вами, чтобы вы
познали тайны сердца своего
и стали частью сердца Жизни чрез познанье.

Но если, убоявшись, лишь покой
с усладой будете искать в любви, то лучше,
прикрывши наготу, с гумна любви
уйти - в мир, что не знает года времена, -
смеяться там, но лишь не от души,
и плакать, но не всласть. Любовь дает
себя лишь, от себя беря. Любовь ничем
и не владеет и владеть не хочет,
не хочет, чтобы кто-нибудь владел ей,
довольствуется ибо лишь любовью.
Если ты любишь, то не говори:
"Бог - в моем сердце"; но "я - в сердце Божьем".
Не думай, что хозяин над путями
любви - если сама любовь
сочтет тебя достойным, то направит.
Желание любви одно - лишь выразить себя, свое.
Но если любишь,
не можешь отказаться от желаний,
желаниями будут: тая, походить
на речеек бегущий, песнь свою
поющий ночи.  Познавать
от бесконечной нежности, но - боль.
И, ранясь постижением любви,
и истекая кровью радостно, охотно...

И подниматься с окрыленным сердцем
к заре и возносить хвалу
за новый день любви.
И обретать полуденный покой,
предавшись мыслям об ее экстазе.
И благодарно вечером домой,
идти, и засыпать с молитвой
на сердце за возлюбленного,
с песней хвалы лишь на устах.


 О БРАКЕ

Аль-Митра:
- Что о Браке скажешь?
- Вместе родИлись. Вместе быть вам вечно:
когда уже рассеют ваши дни
белые крылья смерти; вместе даже
в безмолвной Божьей памяти вам быть.
Пусть близость ваша будет не чрезмерной,
Ветры небес пускай меж вами пляшут.
Любите, но не превращайте в цепи
любовь: пусть лучше будет морем
взволнованным меж берегами душ.
Друг другу наполняйте чаши,
не пейте же все только из одной.
Вкусить от хлеба своего давайте,
но не вкушайте лишь от одного куска.
Пляшите, пойте вместе, наслаждайтесь,
но пускай каждый будет одинок
как одиноки струны лютни,
хоть от них исходит одна музыка.
СердцА отдайте ваши, но не во владенье
друг другу. Жизни лишь рука
может принять ваши сердца.
Хоть стойте вместе, но не слишком близко
друг к другу стойте. Так колонны храма
стоят порознь, и дуб и кипарис....

 О ДЕТЯХ

Просила женщина, державшая ребенка:
- Скажи о Детях.
- Дети, но не вам. Но сыновья и дочери тоски
сей Жизни по самой себе. Приходят
благодаря вам, только не от вас,
Хоть с вами, но не ваши.
Дать любовь свою им можете, но только
не ваши мысли - у них есть свои.
Пристанище телам их, но не душам,
Ибо их души обитают в доме
дня завтрашнего - вы туда не вхожи
даже во снах. Вы можете стремиться
похожими на них стать; только их
не делайте похожими на вас.
Поскольку жизнь не может вспять идти,
в дне завтрашнем не может задержаться.
Вы - луки, из которых ваши дети
подобно стрелам посланы вперед.
Стрелок, цель видя на пути бескрайнем,
сгибает вас своею силой так,
чтоб его стрелы были далеки и быстры.
Изогнуты рукой стрелка, несите радость -
как любит он летящую стрелу,
так же и лук, что неподвижен, любит.

 О ДАЯНИИ

Богатый человек:
- Скажи нам о Даянии.
- Увы, лишь толику вы малую даете,
от состоньянья своего даря.
Даете истинно, коль от самих себя.
ЧтО ваше достоянье, как не вещь,
которую храните, стережете
из страха, что окажется нужна
она вам завтра? Что откроет завтра
проворнейшей собаке - кость зарыла
она в нетронутый песок, когда идет
вослед за караваном в святой город?
Что есть боязнь нужды - как не нужда?
А страх, что может жажда наступить,
когда колодец полон - не есть жажда?
Бывают отдающие немного
с того обширного, чем овладели сами.
Дают затем, чтобы прославиться, и это
желанье тайное и портит их дары.
И есть такие, что дают сполна
все малое, что есть у них. И верят
в жизнь, в щедрость жизни, потому
их сундуки вовек не опустеют.
Есть те, что с радостью дают, она -
награда им, есть те, кто с болью,
их крещенье - боль.
И есть такие, кто дают без боли,
не ищут радости и не дают в надежде,
что им зачтется. Отдают как мирт
свое благоухание долине изумрудной.
Руками им подобных говорит
Всевышний, их глазами
он улыбается Земле.
Дать хорошо, коль просят,
еще лучше без просьбы, предугадывая, дать;
для щедрого найти того, кто все получит,-
радость великая и больше чем даянье.
Есть что-то, что утаивать есть смысл?
Все, что имеете, когда-нибудь уйдет;
успейте дать сейчас - деянье будет вашим,
не временем наследников уже.

Как часто говорите: "Я бы дал,
но только лишь достойному". Деревья
в вашем саду и стадо на полях
не говорят так. Но дают, чтоб жить,
поскольку утаить - значит погибнуть.
Достойный взять земные дни и ночи
достоен всего прочего от вас.
Кто может пить из океана жизни,
из вашего ручья - достоин пить.
Есть ли пустыня больше той пустыни,
что в вашей смелости, уверенности, даже
и снисходительности до приятия людей?
Кто вы, чтоб люди раскрывались вам
и с гордости снимали свой покров,
дабы узреть их сущность в наготе,
их гордость, но свободной от смущения?
Достойны ль сами быть орудием даянья?
Воистину, лишь жизнь дарует жизнь,
себя дарителем считающий - лишь зритель.
Берущие даяния - а вы все принимающие - но
груз благодарности за это на себя не возлагайте,
чтобы не надеть и на дающего ярмо.
Но поднимайтесь вместе с отдающим
на отдаваемом подобно как на крыльях;
сверх меры беспокоиться о долге -
как сомневаться о великодушии того,
кого родили Бог и щедрая земля.

 О ЕДЕ И ПИТЬЕ

Просил старик, что содержал харчевню:
- Скажи нам о Еде с Питьем.
Сказал:
 - Как если бы могли вы жить, вдыхая
все запахи Земли, и вас питал бы Свет,
как те растения с воздушными корнями!
Но раз вы вынуждены убивать, чтоб есть,
детеныша лишая молока
от матери его, чтобы напиться,
то таинством тогда пусть будет это.
Пусть станет алтарем ваш стол, куда
с лесов, с равнин, и чистых и невинных,
приносят жертву большей чистоте,
большей невинности, что существует в человеке.
Зверя убив, скажите ему в сердце:
"Та сила, поразившая тебя,
сразит меня; поглотят и меня.
Ибо закон, тебя мне в руки отдающий,
он и меня вручает точно так же
в могущество могущественных рук.
И твоя кровь и кровь моя - лишь влага,
питающая дерево Небес".
Надкусывая яблоко, скажите
ему всем сердцем: "Твои семена
будут отныне жить уж в моем теле,
дня завтрашнего твоего бутон
распустится средь сердца моего,
твой аромат - мое дыханье, вместе
мы будем во все года времена".

По осени, когда вы виноград,
чтоб выжать сок, срываете, скажите
в сердце своем: "Я - тоже виноградник,
плоды мои под круг давильный лягут,
и, как вино, меня будут хранить
в вечных сосудах". И зимой,
вино черпая, воспевайте в сердце чашу;
да будет прославляться в песне той
та память о былых осенних днях,
о винограднике и о давильном круге.

 О ТРУДЕ

И пахарь:
- Расскажи нам о Труде.
- Труд нужен, чтобы вам не оторваться
и от Земли и от души ее. Бездельник
чужд года временам, и вышел
из жизни шествия, что к бесконечности идет
в смиренье гордом и величии своем.
Когда вы трудитесь, подобны флейте вы,
являющей мелодией на сердце
шепот времен, в нее входящий. Кто средь вас
хотел бы стать совсем простой тростинкой,
немой, безмолвной, когда все вокруг
поет в согласии? Вам всегда твердили,
что труд - проклятие, несчастие - работа.
 А я вам говорю: в своем труде
реализуете вы часть мечты Земли.
Жизнь любите вы истинно в работе.
Через работу ж полюбить её -
к самой глубокой тайне Жизни подойти.
Если в своем страдании зовете
рожденье - горем , плотские заботы -
проклятьем, что начертано на лбу,
отвечу: не сотрет ничто
начертанное, только пот на лбу.
Вам говорили: Жизнь есть тьма, и вы
в усталости своей передаете
услышанное от уставших. Говорю, что Жизнь
есть тьма, когда отсутствует стремленье.
Стремленье всяко слепо, коль нет знанья,
Знание - тщетно, когда нет труда,
а труд всегда бесплоден без любви;
с любовью труд увязывает вас
с самим собой, друг с другом, с Богом.
И как трудиться с нею? Это - ткать одежды
из нитей сердца своего, и так
словно возлюбленному ткете. Это - строить
усердно дом, словно в него придет
возлюбленный твой. Это - сеять
семена нежно, собирать плоды
с той радостью, с которой
ты для возлюбленного будешь собирать.
Дыханьем духа наполняешь труд,
благословенные усопшие стоят
возле тебя и смотрят - это знаешь.

Я слышал ваши речи как во сне:
"Ваятель, отдающий душу камню,
намного благороднее того,
кто пашет землю. Радуги ловец,
чтобы перенести ее на холст,
изображая человека, выше
того, кто лишь сандалии плетет"

Я ж говорю вам, не во сне, но полднем ясным,
что ветер разговаривает с дубом
могучим так же нежно,
как и со стебельком травы;
лишь тот велик, кто превращает ветер в песню,
нежнеющую от его любви. Труд - зримая любовь.
Когда вы трудитесь, но без любви, а с отвращениьм,
то лучше бросить труд, у храма сесть,
прося там подаяние у тех,
кто с радостью работает. Когда
вы равнодушно хлеб печете - горек он,
наполовину только голод утоляя.
Давя с недобрым чувством виноград,
им отравляете вино. Пускай поете
как ангелы, но петь не любите - тогда
не позволяете ушам людей услышать
и голос дня и ночи голоса..

 О РАДОСТИ И ПЕЧАЛИ

 Потом просила женщина:
 - Скажи
о Радости с Печалью.
Он ответил:
 - Печаль без маски - радость. Тот колодец,
из глубины которого ваш смех,
частенько полон вашими слезами.
Разве бывает по-другому? Чем печаль
сильнее проникает в естество,
тем больше радости вы можете вместить.
Та чаша, что хранит ваше вино,
была обожжена в печи гончарной.
Лютня, что слух ласкает ваш, была ножом
из дерева ведь вырезана. Если
вы в радости, вглядитесь в глубину
своего сердца, и увидите, что ныне
вы радуетесь именно тому,
что прежде вас печалило. Когда
печалитесь, вглядитесь в свое сердце -
увидите, что плачете о том,
что некогда отрадой было вашей.

Одни твердят :"Сильней печати радость",
другие: "Нет, ее сильней печаль".
Я говорю вам, что они неразделимы.
Приходят вместе, и когда одна
сидит совместно с вами за столом,
другая спит в постели вашей. Вы
колеблетесь как чаши на весах
меж радостью своею и печалью.
Когда пусты - уравновешены в покое.

Когда же взвесить злато-серебро
накопленное призовет хранитель,
то радость ваша или же печаль
естественно поднимется у вас

 О ДОМАХ

И каменщик просил:
- Скажи нам о Домах.
- В пустыне дом из образов постройте,
чем в городских стенах жилище ставить.
Как в сумерках своих идете в дом,
приходит странник в вас, далеко-одинокий.
Ведь дом для вас - большое ваше тело.
Растя под солнцем, спя в ночной тиши,
он видит сны. Не спит дом ваш ли ночью
из города под рощу уходя
иль на холм во сне?Коль б мог собрать
дома в свои ладони как сеятель,
их в поле разбросал бы!
И если б улицами были бы долины,
аллеями бы тропы стали бы,
как в виноградниках искали б вы друг друга
и аромат земли несли в одеждах.
Да время не пришло.
В подспудном страхе ваши праотцы
собрали вас так близко друг от друга.
Не сгинет быстро страх.
И городские стены
не сразу перестанут отделять
очаг в дому от поля на просторе.
И что храните в запертых домах?
Сколь безмятежен мир - основа вашей силы?
И помните ль мерцающие своды,
где разума вершины сведены?
Где красота, что сердце уведет
к святой горе от кучи барахла?
Скажите, есть ли это в вашем доме?
Или у вас покой и его жажда,
то потаенное, что гостем входит в дом,
становится хозяином его?
Желанья пылкие в игрушки превращая
кнутом и плетью.
Руки там нежны, да сердце из железа.
Укачает вас только для того,
чтобы глумиться, стоя у постели,
над плотью. Обсмеять ваш ум
и уложить его на мягких листьях,
как что-то хрупкое. Так душит страсть душИ
покоя жажда - ухмыляется потом,
идя за гробом.

Вы - пространства дети,
вы - беспокойные в покое, и
не заманить вас и не укротить.
Не якорем, но парусом - ваш дом.
Да не повязкой будет он,
лишь веком, что защита глазу.
Не складывайте крылья, чтобы в дверь
пройти с склоненной головой под низким сводом,
дыханье не придерживайте в страхе
обвала стен. Не станете ж в гробницах,
что мертвые построили живым,
существовать.Сколь бы великолепен,
величественен ни был бы ваш дом,
пусть не хранит он тайн и страсти не скрывает.

Ведь то, что не имеет в вас границ,
в обители небесной существует,
где дверь - туман под утро,
окна - песни,
да тишина под звездами в ночи...

 ОБ ОДЕЖДАХ

Ткач: - Об одеждах расскажи...
- Скрывают
они прекрасное, а некрасивое, увы,
не скрыть им. Хоть в своих одеждах
стремитесь свою тайну сохранить,
хомут найдете в них да цепи... Вы без них
встречали солнце с ветром кожей б, не хитоном.
Дыханье жизни - луч; и ветер - рука жизни.
Одежды ветер северный соткал? - Пускай,
но на станке стыда, и ниткой вашей неги;
когда закончил, долго он смеялся.
От глаз нечистых щит та ваша скромность,
но вдруг нечистых нет - не будет ли
та скромность лишь обманом для ума?
Земле приятны ваши ступни,
а с волосами играть хочет ветер.

 О КУПЛЕ И ПРОДАЖЕ

Спросил купец о купле и продаже.
- Земля плоды приносит - нет нужды;
лишь только знать, как наполнять ладони.
Обмен земли дарами придает
достаток и довольство.
Коль в обмене
любви и справедливости не будет,
то к жадности одних он приведет,
других же - к голоду. Когда
вы, с моря, с виноградников, с полей
встречаете на площади ткачей
и гончаров, к хозяину земли
взывайте, к духу, чтоб явился
меж вас и освятил весы вам и расчеты
взаимной ценности товаров.
Но не допускайте
к обмену тех, кто вовсе без товара,
кто лишь словами за работу платит.
Скажите им: "Идите с нами в поле
иль в море с братьями, закиньте свои сети.
Ведь так щедры и море и земля".

Коли придут певцы, флейтисты, плясуны,
купите и у них, они ведь тоже
сбиратели плодов и благовоний,
и хоть приносят выделку из снов -
то душам вашим одеяние и пища.
И, уходя, уверьтесь - без обмена
никто чтоб не ушел. Поскольку дух -
земли хозяин не заснет, пока
и малую потребность не наполнят.

 О ПРЕСТУПЛЕНИИ И НАКАЗАНИИ

И вышел городской судья, прося:
- О Преступлении скажи и Наказаньи.
- В тот час, когда ваш дух по ветру носит,
чините зло вы, одиноки, беззащитны,
другим, а, значит, и себе. И потому
вы будете стучаться лишь и ждать,
оставшись не замечены, у врат
Благословенного. Божественная сущность
подобна океану - будет чистой.
И, как эфир, лишь окрыленных поднимает.
Подобна солнцу ваша сущность; не знакомы
ходы крота ей, тьма змеиных нор.
Но не одна божественная сущность
лишь составляет ваше естество.
В Вас многое - еще лишь человек,
и многое - не человек, лишь карлик
уродливый, блуждающий в тумане,
сквозь сон ища возможность пробудиться.
О человеке в вас хочусказать.
Поскольку он - не сущность и не карлик -
о преступлении и наказаньи знает.

Я часто слышал, как вы говорили
о том, кто зло творил, как будто не из вас
он вовсе, гостем в вашем мире.
Но говорю: святые превзойти не могут
то высочайшее, что есть в каждом из вас
И так же злость и слабость ниже пасть
самого низкого, что в вас самих, не могут.
Лист ни один не пожелтеет без согласья
(пусть молчаливого) от дерева на то.
Зло причиняющий творить его не может
без тайной воли к злу творимому всех вас.
В едином шествии идете вместе вы
к своей же сущности божественной..
Вы - путь, и вы же путники.
Когда один из вас упал,
он падает за тех, кто идет сзади,
о камне преткновения собой
предупреждая; падает за тех,
кто впереди, за тех,
которые хотя бы и шагают
быстрей, уверенней, но камень не убрали.
И вот что я скажу еще, хоть слово
вам души будет тяготить: убитый тож
причастен к своему убийству,
и жертва ограбления - виновна.
И праведник в поступках нечестивца
повинен, честный тоже запятнАн
проступками злодея. Да, виновный
частенько - жертва оскорбленного,
но чаще осУжденный вес бремени несет
невинных с безупречными. Не выйдет
от нечестивца добродетель отделить
и справедливость от несправедливости. Все вместе
они перед лицом светила стоят,
как вместе сплетены нить черная и белая едино.
И черная коль рвется нить, то ткач
уже осматривает ткань и свой станок.

Если неверную жену на суд ведете,
то сердце мужа взвесьте на весах
и душу его мерою измерьте.
Обидчика захочет кто ударить -
пусть вникнет в дух обиженного. Если
кто вдруг из вас захочет покарать
во имя справедливости, вонзить
топор в худое дерево, пускай
посмотрит он на корни - воедино
хорошие с плохими сплетены,
бесплодные и плодоносные - все вместе
находятся в тихом сердце Земли.

Вы, судьи, к справедливости стремясь,
к чему приговорите вы того,
кто честен плотью, только вор по духу?
кто умерщвляет во плоти, сам духом мертв?
Как обвинять того, кто притесняет,
обманщик - сам обижен и поруган?

Карать тех, чье раскаянье ужЕ
превыше злодеяния?
Раскаянье - не тот ли правый суд,
законом, что вы с радостью судили б?

Раскаяться не можете заставить
невинного, избавить от него
сердце виновного - непрошено, оно
будет в ночи тихонько звать, чтобы люди
могли проснуться и в себя вглядеться.

Желая справедливость понимать,
что можете понять, не посмотрев
на все дела уже при ясном свете?
Тогда поймете, что поднявшийся и павший -
один и тот же человек, стоящий
пока еще средь сумерек своих
меж ночью сущности как карлика еще
и днем своей же сущности - от Бога.
Краеугольный камень храма возлежит
не выше камня в основаньи храма.

 О ЗАКОНАХ

Спросил законник: – О законах наших
что скажешь ты, учитель?
Он ответил:
- Охотно принимаете законы,
куда охотней попираете. Как дети
играющие на песке у океана,
что любят строить башни из песка,
потом, смеясь, их разрушают снова.
Пока вы строите, вновь океан
приносит нА берег песок,
когда же разрушаете, то он же
смеется вместе с вами.
С невинными смеется вместе, что же
сказать о тех, кому не океан,
а жизнь с законами – не башнями у моря,
где жизнь – скала, закон – резец,
каким свое подобье режут?
Что о хромОм, что ненавидит плясунов, сказать?
Что можно о волЕ, так любящем ярмо,
что мнит лесного лося и оленя
бездомными бродягами? Змея
от старости cменить не может кожу
и называет прочих остальных
бесстыжими и голыми... О тех,
кто рано приходя на пир,
пресытившись, с него уходит, говоря,
что отвратительны пиры и незаконны?
Что мне сказать о них, кроме того,
что все стоят под солнцем,
только кто-то к нему спиной?
И видят тень свою лишь,
и эти тени – вот для них закон. Что солнце,
как не плавильщик собственных теней?
Что значит признавать закон,
как не чертить, склонясь, свои лишь тени?

Идущих к солнцу может ли сдержать
начертанное на земле? Кто с ветром
уже летит - тем флюгер путь укажет?
Как человеческий закон повяжет вас,
коль без ярма, за дверью человеческой тюрьмы вы?
Каких законов убоитесь вы, танцуя
свободными от человеческих цепей?
Кто приведет на суд вас, коли сбросите одежды,
на человеческом пути их не оставив?

Народ Орфалеса, ведь можно
и барабан проткнуть, ослабить струны лиры -
но жаворонку петь кто запретит?

О СВОБОДЕ

У городских ворот и очагов в домах
я видел: вы молились на свободу,
но как рабы впотьмах перед тираном.
И самые свободные из вас
свободу носят как хомут и цепи.
Свободу обретете лишь тогда,
когда ее желание уже привычкой станет,
не только разговорами вокруг
предназначения и цели как понятий.
Вы станете свободны лишь тогда,
когда после своих дневных забот
вы будете полны желаний с грустью,
подниметесь над жизнью - лишь тогда,
хотя бы обнаженные - свободны!

Но разве можете подняться над собой,
не разорвав вериги, чем сковали
свое вы понимание вещей?
Зовете ведь своей свободой  вы
прочнейшую цепь, звенья той цепи,
блестя на солнце, взор ваш ослепляют.
Ведь что, как не кусочки собственного Я
вы удалить должны, чтобы освободиться?
Несправедливость всю, мешающую вам,
вы сами обрели.
Стирание законов - не вовне, а втуне.
Возможна тирания над рабами,
где под свободой - та же тирания
и в гордости хранится тот же стыд.
Коли хотите сбросить вы заботу -
ее вы сами выбрали, выбор этот - ваш.
Борясь со страхом, помните, что страх -
лишь в вашем сердце, а не в нападеньи.
Все - в парностях: хотите и боитесь,
и чтите и бежите. Вещи все -
как зайчики и тени, все попарно.
Но тень, сливаясь к свету, исчезает,
и результат собой являет тень
для света большего. Вот так же
освобожденная сейчас свобода
становится оковами для бОльшей...

О РАЗУМЕ И СТРАСТИ

Снова жрица:
- О Разуме и Страсти нам скажи.
- Душа частенько - это поле битвы,
где воля с разумомо ведут свою войну
против влечений и страстей. Если б я мог
стать миротворцем на полях души,
вдруг удалось бы превратить разлад,
соперничество в вас в напев единства!
Как этого достичь, пока вы сами
не сможете быть миротворцами, любя
частицы свои все?
Ведь ваша страсть и разум -
руль с парусами вашей же плывущей
души по морю. Если паруса
неуправляемы и переломлен руль -
по воле волн, течений вам носиться
или средь моря неподвижными стоять.
Поскольку разум, царствуя один -
ограниченье, страсть - самосжигающее пламя.
Поэтому душа да вознесет
ваш разум на вершину страсти,
чтоб он мог петь; направит страсть разумно,
чтоб ваша страсть жила, вседневно воскресая,
подобно птице Фениксу из пепла.
Хотел бы, чтобы вы считали
гостями дорогими в вашем доме
и вашу волю и влеченья ваши.
Не будете же гостю одному
выказывать вы больше предпочтений,
любовь теряя и доверие обоих.
Когда сидите среди холмов, в тени прохладной
от серебристых тополей, соразделяя
мир и спокойствие с полями и лугами,
пусть ваше сердце молвит в тишине:
"Бог в разуме покоится". Коль буря,
могучий ветер рвет в лесу деревья,
гром с молнией гласят величье неба,-
тогда воскликнет ваше сердце в благовеньи:
"Бог в страсти движется". Поскольку вы - дыханье
в миру у Бога, лист в Божьем лесу,
то в разуме покойтесь так же вы,
и в страсти - двигайтесь...

 О БОЛИ

- Скажи о Боли, - женщина просила.
- Раскалывание раковины, где
дар понимания лежит внутри.
Как косточку у плода
потребно расколоть, чтоб сердцевина
его увидела свет солнца, так и вы
должны познать боль.
 Если б ваше сердце
не уставало изумляться чудесам
от жизни ежедневной, ваша боль
была б не меньше изумительной, чем радость;
Восприняли бы года времена
своего сердца так как принимали
над вашими полями времена.
И безмятежны были бы в зиме
своей печали. Многое из боли
своей избрали сами вы. Как зелье
горьчайшее, которым лекарь в вас
вашу больную сущность исцеляет.

Доверьтесь лекарю, лекарство его пейте
в молчании, в спокойствии: его
тяжелую и твердую десницу
заботливо Незримого рука
ведет. Хоть чаша обжигает ваши губы,
которую подносит он; но сделана из глины,
размоченной слезами Гончара.

 О САМОПОЗНАНИИ

Спросил мужчина про самопознанье.
- В безмолвьи тайны познаЮт сердцА,
но уши жаждут слышать знанье сердца.
Вам хочется познать в словах что знали в мыслях
всегда, коснуться пальцами нагого тела снов.
Это - прекрасно. Родники души
должны излиться, истекая к морю,
открыть для взора тайники глубин.
Только неведомое взвесить не стремитесь,
измерить посохом сознанья глубину.
Ведь ваша сущность - безпредельна и безмерна.
Не говорите, что уже открыли всё.
Не говорите "путь души открыл" -
но только лишь "душу повстречал,
идущую моим путём" - душа повсюду ходит.
Она не вверх растет подобно тростнику,
но раскрывается как лотос - лепестками...

 ОБ УЧЕНИИ

- Расскажи об учении нам....
- Ни один человек не откроет вам больше,
чем лежащее в полусне предрассветного знанья.
И учитель вручает не мудрость отнюдь,
а лишь веру свою и способность любить,
человека к порогу его же ума подводя лишь.

Астроном пониманье пространства
свое нам расскажет,
но не в силах вложить его вам.
Музыкант может петь нам о ритме,
не в силах дать слух, чтобы ритм уловить,
или голос для повторения ритма.
Тот, кто сведущ в науке о числах,
вам расскажет о мире и мер и весов,
но не в силах ввести вас туда.

Потому что прозрение одного человека -
на другого, увы, крыльев не простирает.
В одиночку пред Богом стоит из нас каждый,
так же каждый, увы, одинок в своем знании Бога....

О ДРУЖБЕ

И юноша просил: - Скажи о Дружбе.
- Твой друг - твоих желаний исполненье.
Он - поле, что любовно засеваешь
и собираешь благодарно урожай.
Стол и очаг твой, ты к нему приходишь
голодным, ища мира у него.

Когда он поверяет тебе мысли,
не бойся "нет" сказать, "да" не таи.
Когда молчит он, сердцем его слушай,
поскольку в дружбе все желания, надежды
и думы разделяются без слов,
в безмолвной радости. Когда
разлука с другом - от разлуки не горюй;
то, что ты очень любишь в нем,
становится яснее от разлуки,
подобно как идущий в гору человек
яснее видит гору ведь с равнины.

Не будет в дружбе пусть ничто другое,
кроме проникновенья в духа глубину.
 
Посколь любовь, что ищет еще что-то,
кроме раскрытия своей же тайны - не любовь,
лишь сети с бесполезного уловом.
Пусть лучшее в тебе будет для друга.
Коль суждено ему узнать отлив твоих морей,
пусть и прилив твоих морей он так же знает.
Зачем друг нужен, если его ищешь
лишь для того, чтоб время извести?
Ищи его, чтоб время проживать.
Желания твои исполнить призван он -
не пустоту наполнить. Пусть же смех
и наслаждение взаимное идет
от дружбы сладости, ведь так же
предутреннюю свежесть твое сердце
встречает утром в малостей росе.
 
 О СЛОВАХ

Просил ученый:
– Расскажи нам о Словах.
– Вы прибегаете к словам, когда в разладе с мыслью
и обитать в пространстве сердца уж не в силах -
идете на уста: забавой звук, досугом...
В словах наполовину мысль убита.
Поскольку мысль – как птица в поднебесье,
хоть в клетке слов раскинуть может крылья,
взлететь же в клетке мысли не дано.
Стремленье к многоречью зачастую
из страха одиночества бывает.
В молчаньи одиночества глазам
нагая суть себя видна - и люди прочь
бегут. Рождая часто истину в беседе,
ее, увы, понять не могут сами.

Но есть, кто истину в себе без слов несет.
Сердца содержат дух в его молчаньи.
И где бы вы ни повстречали друга,
пускай дух ваш у вас губами движет,
повелевает вашим языком.
Пусть голос голоса у вас - для уха его уха;
тогда душа его воспримет правду сердца
как помнят давний вкус вина, когда
и цвет забыт и нет давно сосуда.

 О ВРЕМЕНИ

И астроном спросил:
- Учитель,
что скажешь ты о Времени?
Ответил:
- Пытаетесь измерить время вы
безмерное, неизмеримое, хотите
жить по часам и года временам,
и даже дух им подчинить стремитесь.
Из времени хотите ручей сделать,
чтоб сесть на берегу, за ним следить.

Вневременность у жизнь сознает
вневременнОе в вас, и знает:
вчерашний день - вчерашнего лишь память,
день завтрашний - пока мечта о нем.
Поющее и мыслящее в вас,
в мгновеньи пребывает изначальном
рассыпавшим в пространстве звезды. Кто из вас
не чувствует, насколько бегранична
любить способность?
Кто не чувствует при этом:
сама любовь, хотя и безгранична,
заключена в центр естества его,
а не является лишь просто вереницей
любовных мыслей и деяний? Разве время
не как любовь - неизмеримо, неделимо?

Но если в своих мыслях вы должны
время отмеривать по года временам,
пусть каждое из них объемлет все другие.
И да обнимет настоящий день
вчерашний - памятью,
влеченьем страстным - завтра!
 
 О ДОБРЕ И ЗЛЕ

И кто-то из старейшин попросил:
- Скажи нам о Добре и Зле.
И он ответил:
 - Я о добре могу в вас говорить,
но не о зле. Что зло, как не добро,
терзаемое голодом и жаждой.
Когда добро испытывает голод,
разыскивает пищу даже в темных
пещерах, воду в жажде пьет любую.

Добры вы, коль наедине с собой.
Но и когда вы не наедине - не злы.

Дом брошенный - не логовище татей;
всего лишь дом заброшенный стоит.

Корабль без руля может бесцельно
болтаться средь коварных островов,
но так и не пойти ко дну, однако.

Добры, когда стараетесь давать
от самоих себя. Но вы не злы,
в поиска выгоды себе. Ибо когда
вы выгоду стараетесь извлечь,
вы только корень, что, держась за землю,
сосет ей грудь.  Не скажет корню плод:
"Таким, как я, будь - спелым, сочным
вечнодающим с изобилия". Для плода
давать - потребность, получать - для корня.

Добры в речах, проснувшись ото сна.
Но, спя, не злы - пуста речь языка.
Косноязычие крепит слабый язык.

Добры, шагая к цели смело, бодрым шагом
Но вы не злы, когда идете к ней, хромая -
те, кто хромает, не идут ведь вспять.
Кто быстр, не имитируй хромоту
перед хромым, считая это благом.

Примерам вашей доброты числа несть,
но вы не злы, когда вы не добры.
Бездельничаете и ленитесь. И жаль,
что черепах не могут научить олени.

В влечении к своей же сути как исполина - ваша доброта:
оно - в каждом из вас.
В одних влечение - бурный поток, летящий с ревом к морю,
несущий тайны горных круч и песни леса.
В других - мелкий ручей: теряется, петляет
и иссякает прежде кромки моря.

Пусть жаждущий большого не спешит
малым довольствующихся толкать:
"Зачем ты медлишь и колеблешься?"
Ведь добрый не спросит голого:"Одежда где твоя?",
бездомного: "Что стало с твоим домом?"
 
 О МОЛИТВЕ

Просила жрица:
 - Расскажи нам о Молитве.
- Вы мОлитесь, коль в горе и нужде;
о, если б вы еще молились также
в наполненности радостью своей
и в изобилии своем! Что есть молитва
как не проникновение в живой эфир?
И если не сдержать вам слез, когда
душа зовет вас на молитву, то она
будет взывать к вам снова и сквозь слезы,
пока не Явитесь с улыбкой на устах.
Творя молитву, подымаетесь затем,
чтоб встретить в воздухе кто молится в сей час
и с кем встречаться можете во время
молитвы лишь. Потому входИте
в незримый этот храм лишь для экстаза
и сладости общенья. Если же пойдете
в храм только лишь для просьбы, то не выйдет.
Если, войдя в него, даже падете ниц -
не будете поднЯты. Даже если
просить добра войдете для других - то не услышат.
Довольно лишь того, что входите вы в храм
незримый. Не могу вас научить
из слов творить молитву. Слова Бог
услышит ваши, коль Он сам
влагает их в ваши уста. Морей,
лесов и гор молитве научить
вас не могу. Но сами вы,
рожденные горами и морями,
молитву их найдете в своем сердце.
И вслушавшись в ночную тишину,
услышите в безмолвии их речь:
"Господь наш, сущность наша, что с крылами,
твоя лишь воля в нас повелевает.
Твое желанье в нас желает. Побуждение твое
в нас превращает наши ночи, что
принадлежат тебе лишь, в наши дни,
которые тоже твои. Не можем мы
просить тебя, ибо тебе ведомы
все наши нужды прежде, чем родятся
они в нас: Ты - наша нужда; давая нам
все больше от себя, даешь нам все ты".

 О НАСЛАЖДЕНИИ

Отшельник, бывавший в городе раз в год,
просил:
- Скажи о Наслаждении.
Ответил:
- Да, это - песнь свободы. Не свобода.
Желаний ваших цвет. Но не их плод.
Да, это глубина, зовущая вас ввысь.
Не глубь, но ввысь.
Как в клетке пленница, что крылья расправляет.
Пространство же - не замкнуто в решетке.
Да, наслажденье - это песнь свободы.
Я б с радостью услышал, как
поете ее полным сердцем вы,
но я б не хотел, чтоб вы
в том пении утратили бы сердце.

Есть юноши средь вас, что его ищут,
но укоряют их и судят. Я б не стал
ни осуждать, ни укорять. Пусть они ищут.
Ибо найдут не только наслажденье;
У него семь сестер, и меньшая из них
прекрасней наслаждения.
Вы разве не слыхали
о человеке, что, ища в земле коренья,
нашел сокровища? И старцы есть средь вас,
что вспоминают наслажденья с сожалением,
как совершенный в опьяненьи старый грех.
Затменье разума - лишь только сожаленье,
никак не наказанье для него.
Им стоило бы вспоминать о них
подобно как об урожае - благодарно.
Но если сожаленье их утешит,
пускай они утешатся. И есть
средь вас те, что уж не настолько молоды,
чтобы искать, и не еще столь стары,
чтоб вспоминать: пред поисками страх
и до воспоминаний избегают
всех наслаждений, духом чтоб не пренебречь
и чтоб не оскорбить его. Но даже
их воздержание приносит наслажденье.
Так и они сокровища находят,
ища в земле дрожащими руками
коренья только. Но скажите мне,
дух оскорбить кто может? Разве оскорбит
ночную тишь поющий соловей
иль звезды - светлячок? Отяготят ли ветер
и ваше пламя и ваш дым? Иль думаете вы,
что дух - речная заводь в тишине,
что можно всколыхнуть дорожной палкой?

Отказывая в наслаждении себе,
вы прячете желанье в тайники
своего естества. Кто знает, может быть,
что кажется упущенным сегодня,
ждет завтрашнего дня? Ведь даже тело знает,
все, что завещано ему, что ему нужно,
и его не обманешь. Тело ваше -
арфа вашей души.  И вы вольны
извлечь из арфы музыку иль шум.

Сейчас вы в сердце вопрошаете: "А как
нам различить, что являет благо
 и что не благо в наслаждении?"
 - Пойдите 
в свои сады и на свои поля.
Узнаете,что пчелам сбор нектара
с цветов - как наслажденье. Для цветка
давать нектар пчеле - тож наслажденье.
Поскольку для пчелы цветок - источник жизни,
вестник любви пчела - цветку. И для обоих
и наслажденье приносить и получать
есть и потребность и экстаз одновременно.

Народ Орфалеса, так уподобься же
цветам и пчелам в наслаждении своем.

 О КРАСОТЕ

 Просил поэт:
 - Скажи о Красоте.
 И он ответил:
 - Где будете искать и как найдете,
если она сама для вас не станет
дорогой и проводником по ней?
Как говооить о ней, коль не она
будет ткачом для ткани вашей речи?
"Как красота нежна и ласкова, - рекут
обиженные, оскорбленные.-
Как молодая мать,
смущаясь своей славы чуть, она ступает
средь нас". Нет, пылкие считают, она
могущественна и грозна, как буря,
трясет она и Небеса и Землю.
Кто утомлен, устал, те говорят:
"Подобна шепоту, что в духе говорит.
Перед молчаньем отступает голос
ее как слабый свет, дрожащий перед тенью".
А беспокойные:"Слыхали, как кричала
она в горах. И вместе с криком
рык львиный был,
топот копыт и махи крыльев".
Стража ночная городская:"Красота
взойдет с зарею на востоке". В полдень
же труженик и путник: "Мы узрели,
как красота склонилась над Землей
в окнах заката". А под зимним снегом:
"Что красота придет с весной, шагая по холмам".
И в летний зной жнецы:"Как она пляшет
осенью с листьями, снег в ее власах".
Все они говорят о красоте.
На деле говорили не о ней, но о
неисполнении еще своих желаний,
А красота - ведь не желанье, а экстаз.
Не те уста, что жаждут, и рука
пустая, что лишь просит подаяние.
Она - как пламенное сердце, что горит,
душа, что очарована. Не образ,
что вам хотелось бы увидеть и не песня,
что слышать бы хотелось. Она - образ,
который видите, коль и сомкнете глаз,
и песня, что и в тишине поется.
То не смола, что на морщинистой коре и не крыло,
сомкнувшееся с когтем.
Но вечноцветущий  сад и сонм вечнолетящих ангелов.
Народ Орфалеса, смотрите, Красота
есть Жизнь, она покров снимает
со своего святого лика.
И Жизнь - вы, и покров тот - снова вы.

Смотрите, красота
есть Вечность, в зеркало смотрящая. И Вечность -
ведь это вы, и зеркало - ведь вы.
 
 О РЕЛИГИИ

И старый жрец просил:
- Нам о религии скажи.
И он сказал:
- Но разве говорил о чем ином?
Что, не религия - дела и мысли ваши?
И то, что и не дело и не помышленье,
но удивленье с радостью, что вечно
являются в душе, даже когда рука
обтесывает камень или
работает за ткацким за станком?
Кто в состояньи веру отделить
от действий, убежденья от занятий?
Кто в состояньи время разостлать
свое перед собой, при том рекя:
"Это - для Бога, это - для меня;
то для моей души, для тела - это"?

Ваши часы - подобны крыльям, что
своими взмахами пространство рассекают.
Лучше б нагим был тот, кто облачился
в свою мораль как в лучшие одежды.
Ветер и солнце вред не причинят.
Кто этикой ровняет поведенье,
сажает в клетку птицу певчую свою.
И никакая песнь свободы не прорвется
через решетку клетки. Для кого
чужое поклонение - окно, которое
откроют и закроют,
еще не побывал в доме души
своей, чьи окна - от зари
и до зари. Жизнь ежедневная - религия и храм.
Когда б вы ни вошли, свое с собой берите.
Берите плуг и горн, молот и лютню,
Все что произвели
вы в удовольствие, в необходимость вы.
В мечтаниях своих вам не подняться
выше успехов, ниже неудач не пасть.
Берите всех людей с собой. Вы, поклоняясь,
над их надеждами не можете подняться,
отчаяния их пониже пасть.
И если б вы познали Господа, то вам
разгадывать загадки б не пришлось.
Гляньте вокруг, смотрите, как играет
он с вашими детьми. По облакам в пространстве
ступает, простирает иолниями руки,
дождем спускается. Как улыбается в цветах,
как поднимается, в листве рукою машет.

 О СМЕРТИ

Аль- Митра:
- Расскажи о Смерти.
Ответил:
- Тайну смерти хочется узнать.
Но где найдете, как не в сердце жизни?
Сова, глаза чьи завязала ночь,
не может снять покров с таинства света.
Коли хотите смерти дух узреть,
откройте сердце перед плотью жизни.
Едины жизнь и смерть так как река и море.

В желаний и надежд глубинах ваших
всё знанье запредельного таится,
и как под снегом дремлют семена,
сны о весне так видит ваше сердце.
Доверьтесь снам, ведь в них - ворота в вечность.
Ваш страх пред смертью - трепет пастуха,
стоящего перед царем, который
возложит вскоре руку на него
в знак милости.
Под трепетом там радость.

Не трепет разве беспокоит вас
больше всего? Что значит умереть
как не раздеться на ветру,
под солнцем в жаркий полдень не растаять?
Что значит перестать дышать,
как не убрать приливы и отливы
дыхания, чтобы оно, поднявшись,
расширилось до поиска Творца?
Испив лишь из молчания реки,
петь сможете вы истинные песни,
и восхождение начнете лишь с вершины.
Тогда исполните свой настоящий танец,
когда земля потребует к себе
всю вашу плоть...

 ПРОЩАНИЕ

Спустился вечер. Молвила Аль-Митра:
-Благословен день, место, дух твой,
что говорил нам.
                Он ответил ей:
– Я говорил? Не я ль внимал вам?
Затем спустился по ступеням храма,
(народ - за ним), на палубу взошел,
возвысил голос:

– Народ Орфалеса, уже тебя покинуть
велит мне ветер. Не спешу, как он,
но все же должен. Ищущим подобны
вечно пустых дорог, восхода не встречаем
мы никогда там, где ушел закат.
В пути мы и тогда, когда уже всё спит.
Как семена, коль зрелы, сердце полно -
разносит ветер нас.

                Дни среди вас
были совсем недолги, их короче
только слова, что я вам произнес.
Коли забудете и глас мой и любовь -
вернусь, и с сердцем, еще больше полным,
с устами, воздающими больше духу,
вновь буду с вами.

Да, вернусь с приливом,
Хоть может смерть сокрыть и тишь объять меня,
но понимания у вас искать я снова буду.
И не вотще. Коль что-нибудь с того,
что я сказал - есть истина, она
открыта будет голосом, но лучшим,
словами, более созвучными для вас
и ваших мыслей. С ветром ухожу,
но в пустоту не кану; если в этот день,
увы, не суждено сойтись
вашим желаньям и моей любви,
пусть пока побудет обещанньем
прихода дня другого. Мимолетны
желанья человека, не любовь,
желаний утоления любовью
он жаждет вечно. Знайте поэтому,
что я еще вернусь из большего безмолвия.
Туман, что тает на рассвете, оставляет
росу в полях, поднимется потом,
сберется в облако и упадет дождем на землю.
И я был как туман.

                Среди ночной тиши
по улицам бродил, и дух мой
входил в ваши дома, биенье сердца
сердец биенье ваших принимало,
дыханье ваше – на моем лице,
и знал всех вас. Да, знал
и вашу боль и радость вашу,
и, когда вы спали,
сны ваши были и моими снами. Часто
я был средь вас как озеро средь гор,
вершины ваши отражая, склоны и даже
стада из ваших мыслей и желаний.
И в тишину мою сбегал ручьями
детей смех вуаших, реки бурной страсти
вливались юношеской. В глубине моей
ручьи и реки не переставали петь.
Но нечто сладостнее смеха, больше страсти
пришло ко мне. То беспредельное, что в вас;
тот Великан, в котором вы – лишь мускулы и клетки;
тот, в песне чьей все ваши – тихий трепет.
Вы именно в том великане великИ,
и, глядя на него, я полюбил вас.
Ибо каких просторов, что нет в этой сфере,
может любовь достичь? Видения какие,
надежды, помыслы может полет создать?
В вас этот великан подобен дубу,
что в яблоневом цвете исполин.
С землей связует его сила вас,
в пространство поднимает аромат его цветов,
несокружим он, ну, а вы - бессмертны.

Вам рассказали, что если вы - цепь,
то в вас слабейшее звено - вот ваша слабость.
Тут половина истины. Поскольку крепкость ваша -
крепчайшим в вас звеном... Оценивать по делу
малейшему вас – так же как судить
об океане силе лишь по пене волн.
По неудачам вас судить – как возлагать вину
на года времена за их непостоянство.
Все вы как океан - пусть на мели
стоит корабль, ждя прилива,
вы не в силах прилив поропить в себе.
Как года времена, зимой
вы отрицаете весну, однако
весна, покоясь в вас, с улыбкой не таит обид.

Лишь говорю словами
уже известное вам в ваших мыслях.
Знание в слове - это просто тень
от знанья бессловесного,  волна
от памяти, где память о минувшем.
 
От мудрости своей давали мудрецы. 
Я взять пришел от вашей. И нашел
я большее, чем мудрость - в вас пылает дух,
все более горящий, пока вы,
не замечая возрастанья духа,
горюете на угасанье ваших дней.
 
То - жизнь, что ищет жизнь в телах, страшась могилы.
Здесь нет могил.
Горы, равнины – колыбель, ступени. Всякий раз,
как идете мимо родовых могил, вглядитесь -
увидите себя с детьми своими в хороводе, в пляске.
Вы веселитесь часто, хоть не ведая того
 
Другие приходили к вам; за обещанья,
что вашей верой стали, вы отдали им
богатство, власть и славу. Я вам меньше,
чем обещанье, дал; великодушны вы ко мне -
Вы жажду жизни мне вернули снова.

Нет дара человеку более, чем тот,
что его цели в запекшиеся губы превращает,
жизнь – в родник неоскудеющий. И в том
моя награда, честь, что, к роднику придя
всегда напиться - вижу, что вода живая сама жаждет;
И пьет она меня, пока я пью ее.


Иные посчитали: робок я, чтоб принять дары. Я слишком горд,
чтоб плату взять, не дар. Хоть ягоды лесные
среди холмов я собирал, когда
я мог бы быть усаженным за стол,
И спал на галерее храма я,
когда вы с радостью меня бы приютили,
все ж разве не забота ваша обо мне
делала еду мне сладкой, сны давала?
Даете много, хоть не ведая того,
и я благословляю вас за это.

Та доброта, что в зеркало глядится, та станет камнем.
Проклятье порождает доброта, что упивается собой.
Кой-кто из вас  меня назвали нелюдимом, опьяненным
своим же одиночеством: «Он держит
совет с деревьями, но не с людьми. Сидит
он на холмов вершинах и глядит на город».
Все верно. Как еще увидеть вас, как если не с высот и издалека?
Воистину, как можно близко быть,
не будучи далеко?  А другие
из вас меня безмолвно звали,
и говорили:
«Незнакомец, возлюбивший
высоты недоступные, зачем
живешь среди вершин,
где лишь орлы вьют гнезда?
Недосягаемое ищешь почему?
Какие бури хотел ты поймать
в свои сети, призрачных каких
ты ищешь птиц на небе?
Будь одним из нас. Спускайся,
спустись, насыть свой голод нашим хлебом
и жажду утоли нашим вином».

Слова рождались в одиночестве души.
Но будь их одиночество поглубже,
они бы знали, что я тайну лишь искал
вашей и радости и боли на охоте
на ту часть вашей сущности,
что по небу блуждает. Был добычей
охотник сам; как много стрел
покинули мой лук, чтобы затем
мою же грудь найти. Летающий и  ползал;
когда под солнцем крылья расправлял я,
тень на земле от них была лишь чроепахой.
И, верующий, сомневался я; как часто
я вкладывал свой перст в свою же рану,
чтобы более поверить в вас, узнать вас.
Вот с этой верой, знанием о вас я говорю:
Не узники в телах вы, и дом и поле не удержат вас.

Суть ваша обитает над горами,
блуждает с ветром. И она не тварь,
что выползает греться на свету
или во тьме ходы копает, чтобы
опасности избегнуть. Но свободный дух,
что обнимает землю, двигаясь в эфире.

Если слова туманны, не пытайтесь
пока их прояснить. И смутно и туманно
начало всех вещей, но не конец.
Я буду рад, запомните коль вы
меня как некое начало. Жизнь, все живое
в тумане постигается, увы, а не в кристалле.
И, хотя, кто знает, может,
предутренний туман и есть кристалл?

Мне хочется, чтоб, вспоминая обо мне,
вы помнили: что кажется самим
в вас самым слабым, смутным - то
самое сильное и ясное.
Не ваше ли дыханье
подъяло ваши кости, укрепив их?
Не сон ли, который вы не помните, построил
ваш город, облик дав всему, что есть в нем?
Если б вы могли дыхания того приливы видеть,
вы перестали бы смотреть
на остальное все. И если б вы могли
услышать шепот того сна, то вы
другие звуки слышать не смогли бы.

Но вы не видите, не слышите, и пусть
так будет. Пелену, что застилает взор,
поднимут руки, что ее соткали,
и глину, закрывающую уши,
те пальцы снимут, что ее же и месили.

Тогда увидите. Услышите тогда.

Не будете раскаиваться в том,
что были глухи, и себя жалеть,
что слепоту познали.  Ибо
в тот день вам ьбудет суждено узнать
скрытые цели всех вещей. И тьму благословите
вы, как благословляли свет...

Сказав, глянул вокруг: и кормчий у руля
и смотрит то на паруса, то вдаль.
"Как терпелив вожатый корабля.
Уж веет ветер, неспокойны паруса;
и даже руль желает направленья;
Спокойно ждет вожатый. Моряки,
морей хор слышавшие, слушали меня.
Теперь уже не нужно больше ждать.
Готов. Ручей впадает в море, мать
великая к груди опять подносит сына.

Прощай, народ Орфалеса! К концу
приходит день, пред нами закрываясь,
как закрывается кувшинка перед ночью.
Что было здесь дано, мы сохраним,
И если будет мало - соберемся,
к дающему протянем вместе руки.
Не забывайте, что я к вам вернусь.
Еще мгновение, и страсть
песок и пену для другого тела
сберет. Еще мгновение,
покой еще минутный на ветру -
другая женщина уже родит меня.
Прощай, народ Орфалеса
и юность, проведенная с тобой.
Вчера лишь только встретились во сне.
Вы пели в одиночестве моем -
из устремлений ваших
я строил башню в небе.
Мелькнуло сновидение, окончен сон
наш и заря минула. Полдень.
Днем ясным стало полупобужденье,
и нам пора расстаться. Если мы
найдемся в сумерках у памяти опять -
то вновь заговорим, и вы споете
мне более проникновенную, другую
песнь. В сне другом сойдемся вместе -
построим башню в небе мы другую.
Сказав, он дал знак морякам; подняли якорь,
и на восток пошли. Крик вырвался народа,
поднялся сумрак и прошел над морем,
как глас трубы. И лишь одна Аль-Митра
молчала, провожая взглядом
корабль, пока он не исчез в тумане.

Когда все разошлись, она одна
стояла на молу. И память в сердце:
"Еще мгновенье, минута лишь покоя на ветру,
и женщина другая вновь родит меня".