Безымянная поэма

I
Я любви хлебнул, как стакан стопроцентного спирта;
Глотка словами грубыми окислится.
А дальше? Признав, что поглотила мой мир Ты,
Меня, наверное, не возьмёт даже виселица…

И кровь из вен не выпущу блеском лезвенным,
И кулаков о стены не стану портить!
У стола буду корчиться над еще одним безвозмездным,
Разбегающимся кипятком по аорте.

Может, насильно всё это спланировано
Каждой новой строчки ради?
Тогда любой мною слог выроненный
Не больше, чем сарафанное радио.

Опять прячусь в тетрадные коконы;
Чернил не жалея, бумагу царапаю.
А лучше бы скрыться в твоих локонах,
В тебе растянуть улыбку зубатую.

Балконных балов я не приветствую.
Мне злата дороже мрак в комнате,
Одинокая лампа, джаз по соседству и
Сажа лёгочная в гневе и ропоте.

Милая, скелет мой трещит по швам,
Велюр кожный неизбежно старится.
Ты, как сверхновая в небе, взошла,
Омыв слезами мою гарь лица.

Мне мало твоей нежной вязи!
В груди жжётся желание твоего присутствия.
Взбунтовала меня, как Стенька Разин;
Во мне устроила чувств революцию.

Опять праздный запою песнь последнюю.
Закрою вопли в скопища одеяловые.
Малюю портрет твой палитрами бедными,
Молю дать еще сил Дьявола.


II
Любимая, слёз не лей попусту.
В душу не плюй мою и не затаптывай!
У меня в голове один голос тут -
Твой. Ищущий во мне виноватого.

Я сам в себе изъяны не раз искал,
Это не трудно. Видишь, полон ими!
Слышала б ты, как мой оскал
Ненавидит и любит лишь твоё имя!

Каждую ночь тебя представляю рядом я,
Грея в объятиях атрибутику своей постели.
Для тебя это то же, что воробьям
Объяснять, что уже грачи прилетели.

Ночи не сплю – меня в это время режет так,
Что слеза огрубевшая сама здесь расставит точки.
Не подумайте, что я какой-нибудь неженка.
Лицо само высохнет. Не надо мне ваших платочков!

Если бросите – сдохну внутренне!
С виду жив, а душою сгинутый.
Без тебя в моём небе утреннем
Нету Солнца меж туч раздвинутых.

Я, по правде, безмерно добрый,
Хоть и сердце оплавлено пластиком.
Голова моя, руки, рёбра… -
Всё переходит во власти к Вам.

Сижу над блокнотом опять, как проклятый,
Исписываясь до мигрени и бреда пьяного.
В меня столько Ваших амуровых стрел воткнуто
В краткострастном порыве буяновом.

Вестей нет вот уж вторые сутки.
Что делать – не знаю. Паника душит!
Бросила? Успокаиваю: «Дудки!
Должно быть, нет времени… (Развешивай уши!)»


III
У меня душ больше, чем у кошки дворовой жизней!
Каждую бесам продал дважды.
Душа – проститутка Дьявола капризная,
Измученная телесной жаждой.

Время? Летом уже светало бы…
Когда я наблюдаю – не гаси света в комнате!
Всё сходит на «нет». Безответно. И, стало быть,
Скоро, наверное, Вы меня и не вспомните…

Меня трясёт и колеблет, как стрелку компаса.
Планы на годы вперёд расписало воображение.
Я у сердца нашей истории тромбом стал,
Но этот удар принимаю без сожаления!

Я в тетрадные полосы расположил Вселенную,
Я себя усадил в тьму бетонных коробок.
Быт в апатии вырыгал грёзы забвенные.
Я преклоняю колено – жалок и робок.

Если кончится – мир заненавидится сызнова,
Вопли отныне сдерживать будет нечему.
И вновь я непогоде бросаю вызовы.
Дождь? Прикажу мне на плечи лечь ему!

Глухо колышется мой мотор в груди,
Глаза, как Чёрные Дыры, свет впитывают.
Когда-нибудь, близ разбитого фонаря, у изгороди
Увидишь, как мои стихи вычитывают!

Боль за болью в голове занимают очередь.
Пройдёт. Мне сказали, что нужно всему проходиться.
Я совсем так и не изменил почерк ведь -
Почерк одинокого проходимца.

Вас не возьмёт ни одно моё «-клятие» -
Хоть «за-», хоть «про-» приставить к началу.
Пропади она пропадом – любовь, мать её!
Я опять в плену у её причала…


IV
Но что это? Отчего опять в груди заёкало?
Почему вдруг краски яркостью наливаются?
Дребезжат перезвонами подрёберные стёкла,
Во мне «Это самое» вновь начинается.

И думать не смейте, что я, хоть на миг, отрекаться пробовал!
Я – думал. Оттого мне и быть хуже!
Много-ли надо? – Лепета гардеробного
И этого… как его… «ЛЮБЛЮ» на день по дюжине.

Пусть каждый читает эти строчки в оцепенении,
Не в силах вымолвить даже «Ах!»
Заклацали челюстями цепи мнений,
Тебя воспевая на моих устах.

Плачь, душа, с надрывом, как труба чернокожего,
На мостовой до крови барабань чечётку!
Я опять улыбаюсь. Ну, так что же Вам,
Милая, любовь не выкрасить в алость чахотки?

Провода в миллионы метров тебя на минуты явят.
Когда-нибудь, слышите? Когда
Не станет мочи, я ведь
Зашагаю по этим проводам!

Рифма придёт переменной ночью,
Изломанной строчкой закрутится.
И я захочу непременно, точно
В твой ворох волос закутаться.

Произрастает вера о фатальности завтрашних дней,
В ней мне не разгадать твоей масти рук.
В такие минуты выходит, что Ведьма вдвойне нужней
Мне – затерянному в веках Мастеру.

Я любви хлебнул, как стакан стопроцентного спирта,
Преподнося скопления своей дури Вам.
И, вот, признав, что поглотила мой мир Ты,
Мне грудь выжгло от изжоги, любви и курева.