Херувим,

Херувим,
не мешай нам жить.
Пена, пена
смыкается над пробором.
Белые, белые
облака сметают межи
над головами разномастными -
серый, черный
гром раздается над папертью.
С неземных
вершин
ты спустился молнией,
тихо, в шепот
твои письмена переходят,
ты господин
миллиарда пузырьков,
сомкнувшихся над головою.

Не мешай,
сами как-нибудь
кровью пальцев
вскопаем
гранита предгорье.
Мы въедаемся в камни,
моргая от света - пусть -
пусть, уплетая на завтрак
жизнь - сырую,
дуем
на раны секунду
и снова бежим.
Обрубки того,
чем хвалятся там, наверху,
ваши боги,
как-нибудь сами
сможем -
подкоп создадим
или просто могилу
под потной горой
пророем.

Ты несешь ореол
сизых песен,
летящих без перьев
над всеми
мнениями.
Синяком
под твердой каской.
броские - где вы?
А мы, голодные псы
верим, верим
гипнотическим трелям.
Бескрылые, нищие -
нам уж кажется,
в связках,
мы летим!
Летим.
летим.
Научил бы приземляться,
а.
Херувим,
ты принес нам рай,
возмутил
пустоту, чтобы сняться,
кинуть в чан праха
горстку крылатых
- крахом обернуть,
срезать пятки,
не глядя, без вздоха
(Гадки!)
улетать?
Улетай.

Скорее, скорее, пока
мы так тихи
и слушаем
речи,
в печку
суем рукописи, пока
пьем,
доходя до дна,
а по ночам,
прячась под кроватью,
слушаем лопающиеся
ратью
пузыри.
Лети,
Улетай, улетай же,
жди.