конфабуляционное

Жизни топила в омуте полыньи,
с ветром кутила, в косы вплетала стынь,
солнце баюкала, грела в снегах хлеба.
Кровью моей помазаны снегири.
Ночью, в объятьях милых, сгорали дни.
Прятала непогодь в душу его – тайник
и превращалась в терем моя изба.

Шалый в ногах ютился да сладко пел,
как он любим, обласкан да сыт и смел,
как он в объятьях снежных холён да свеж
и что зима – последний его рубеж.
 
Верила. Крепла. Только худа броня:
речи красивые, внутренность – болтовня.
Пустошь во взгляде, в сердце – дурманный хмель,
манкий румянец видится как изъян –
ветер порывом новым согрет, объят.

Щериться стал, волком протяжно выть –
больше не гоже царство седой зимы.
Не исцеляет отныне рябины лёд
и тишина лесная морит живьем...

А бабья доля обыденна и проста:
что не твое – положено отпускать.
Скинула мех песцовый с белесых плеч
да позволила солнцу себя изжечь.
Только в снегах не схоронить зерно
и на проталинах снова взойдет оно.