Стихи о Петербурге

Город манит меня колдовскими дворами...

Город манит меня колдовскими дворами,
Колдовскими домами, протоками рек.
Шумом льда под мостом, разбивающем сваи,
И вступающих в спор, в оспоримый наш век.

И в большой толкотне, вдруг сбиваясь с дороги,
Но, а может, познав в этот миг, и не вдруг 
Что-то важное, льды разбивают тревоги,
И, шурша, расплываются в первый свой круг.

Кто проносится мимо потоком течения,
Не боясь, не сбиваясь в торосов гряды.
И плывет, оседая  под солнца свечением
До конца принимая потоки стихий.

Но, а кто, погружая   в свои измышления,
Возвращаясь,  ломаясь, теряясь в воде
Выплывает на новый, не властный течению
Круг… и снова… скрывается с шумом  в борьбе.

И от шума борьбы, колдовские напевы 
Поднимаются выше в серьезность домов
И рождают в них мир, словно всем на потеху,
Закружившихся  вкруг и  незнавших кругов.

И за строгостью лиц, городских великанов
Заколдованный город колдует свой  град.
А на Мойке, у Певчего, в плоскости странной
Люди плоские  утром над чаем  ворчат.

А волшебные арки уводят в «колодцы»,
Где мой стук каблуков устремляется ввысь,
И колдует меня, в стенах  отблеском солнца
В восемнадцатый век и классический стих.

И знакомит с гусаром, на бал в экипаже
Собираюсь помчаться, но арочный вход
Завлекает в другой…  И пора возвращаться
В свой стремительный вьюжный  летящий поток…

Город манит меня колдовскими дворами,
Колдовскими домами, протоками рек… 
Он умеет вплести мою жизнь в свои грани,
Помогая создать мне мой значимый век.

***

А в Питере, мосты разводят ночью...

А в Питере, мосты разводят ночью.
Как прежде, много-много лет назад.
Так будут и потом…Скрипят  цепочки,
в себя вбирая мощь  ночных громад.

Зеркалят воды нервные  пролеты,
в полете представляющих себя
орлами в небе лунном, искрометном
не скромно или скромно…... Иногда,

подъемы кажутся, прохожим слишком часты,
привычны, что ли, горожанам. Нам,
в них больше уж не слышится участья,
влюбленного в подружку паренька.

Не видится романтики сюжета
двух встретившихся  здесь в мгновенной тьме
бледнейшей ночи, обогнавшей летом
спортсмена, рвущегося к финишной черте.

А, при удаче в небе растворяясь,
проемы держат  вертикали звезд,
с поверхности воды, чуть вдохновляясь
свечением из золотых полос.

Ах, Питер… уж позволь – несправедливо
в привычке растворять твои слова -
нашептыванья, выдохи… любимых…
Мечтания юных… и не очень…да!

Мосты разводят ночью, как и прежде…
не только для движенья грузных барж,
не только для белеющих кортежей,
солидно проплывающих в водах,

свинцово-вязкого, холодного объема.
Не только для стоянки автострад
большого города, дарующего строгость,
плывущим по фарватеру домам.

Мосты разводят для большого Града,
слагающего,  в краткий важный  час,
истории,  наполненные правым 
или не  правым пафосом, про нас,

живущих здесь,  у северной границы
большой страны Великого Петра,
про нас,
которым – мирно, мирно спится
от вечера до самого утра,

под светлым  небом, освященным блеском
до самых дальних северных  широт.
Поверьте, так лишь спиться только в детском
далеком сне, где все наоборот…

Мосты разводят ночью, как и прежде…
И будут,  много, много, много лет,
их разводить… в свечении ночи нежной,
храня с любовью питерский  завет.
***

Засугробился город,  завязнув в метелях. ..

Засугробился город,  завязнув в метелях.
От ветров задыхаясь,  в белесых постелях,
Он надеется вспомнить уютность в истоме
Мягких впадин перинных  и мыслей  о доме.
О далеком забытом, со множеством комнат.
Шумной кухней транзитной,  что запахи помнит
Сковородок  шкварчащих  удушливым чадом,
В пустых схватках у врат коммунального ада.
            Что бывало так  часто… Но хочется  вспомнить,
            Шум кипящего чана…  в звуках муз коридорных…
               
Засугробился город открывшись метелям,
В белоснежных холмах, словно в теплых постелях, 
Растревожились сны.  О прошедшем, не боле… 
Трудных днях, да  и легких,  и близких до боли,
Перешедших в другое уже многодомье.
В двор со множеством окон квартирного роя.
И с бензиновым чадом машинных вздыханий,
Детских звонких площадок...  В безличье бескрайнем.
                В столь безличном порою, что хочется вспомнить
                Шумный гул новостроек, в восторгах  бездомных …

Засугробился город в заснежье  навязшем, 
Ему хочется верить, как в сказке однажды   
Он почувствует гордость в величии новом.
Не известном давно уж, но… очень знакомом.
Он  почувствует силу в своем многогранье,
Он увидит Себя, как на первом свиданье
С удивленным Кремлем, Златоглавой державы.
Вспомнит силу в граните колонн величавых,
Вспомнит силу в стремлении прочерченных улиц,
В перекличке мостов, что как стрелки  сомкнулись 
В торжестве  тишины  в час безлунности  ночи,
В предречение святости дня и порочности.
И в заснежье, в сугробах, в метелях парящих 
Разукрасится новым своим, настоящим,   
Не безликим, вобравшем в безличие формы, 
А свободным, дарующем выход за нормы.
Засугробился город, застыл величаво
В ожидании дремлет в предвестии славы.
Дремлет годы… Но шпилями смело пронзает   
Синеву непростого, сурового края.
                Ждет любви, веры ждет, ждет ростков вдохновенья,
                Как февраль ждет весны, и ручья пробужденья.

 ***

Он ветки, опуская низко – низко... 

            (каштану северной столицы,
                растущему на набережной Невы ...)

Он ветки, опуская низко - низко,    
как будто плачущая  ива, в стороне,   
стоял в прохладе  северной столицы,   
мечтая, о непознанном тепле.   

В плакучести его скрывалась смелость
таить невзгоды, от пытливых глаз,   
капризной северности, восхвалявшей  нервность, 
к гармонии  взывая диссонанс.   

Он листьями – ладошками смешливо, 
украдкой хлопал ветер по щекам, 
надутым стылостью Невы, неукротимо,   
несущей лед свинцовостью в волнах.

Сверхтонкость веток, сквозь прозрачность кроны
являли ствол, в полуторный обхват. 
Уродство веря искусам природы, 
Гордилось хваткой северных Инфант.
 
Амбициозно выдувая силу 
своей любви к засаженным садам, 
Стихии севера встречали торопливо   
фронты ветров, несущих  диссонанс. 

В наивности, под ложною любовью,
Он ветки низко, низко опускал…
И, наполняясь пресловутой ложью,
В фальшивости, игру свою играл…

***

Я горожанка...

Я горожанка –    
Я иду и слышу
В гуле машин  далекий детский  шум
Моих друзей и недругов - 
Мальчишек,
Они бегут  ватагой по двору.
Бег ускоряют сменой поколений.   
А я иду  и слышу
Шаг отца,       
Уже  уставшего, хмельного,
К сожалению
Так и не видевшего взрослою меня, 

А где-то там, 
У Пискаревки, в строгом 
Платке,
Закрывшем ровно пол-лица,
Среди сугробов, 
Слышу осторожно
Скользнул Бабулин валенок, 
И я
Ей протяну через пространство руки.
И поддержу…
Ей тут упасть нельзя...
Иначе правнуки не смогут слышать звуки
Большого города. 
Иначе не пищать 
Всю ночь  Праправнучке,
Сжимая в одеяле
Два кулачка,
В свои пятнадцать дней.

А я иду,   
И в городском урчании
Слышу себя, 
Бегущую своей,
Своей,
Тогда казалось не серьезной,
Своей дорогой к счастью и беде.
И мама, нежно,
Очень осторожно
Глазами путь мой освещает мне.

Я горожанка. 
Много поколений
Мне согревают стены и асфальт.
Я знаю этот уголок.
А в этот верю.
А здесь уютно мне без слов,
Без лишних фраз.
Я чувствую везде родных  дыханье.
Я чувствую их силу и напор.
Они не знали о моем призвании –
Быть горожанкой
В городе своем!
Они дарили мне любовь и знания.
В Большом искать гармонию души…
А в Эрмитаже, 
Просто покаяния,
Под взглядами, смотрящими в тиши,
Просторных залов 
Живописцев давних
А в Лавре,
Лишь покорности  судьбе!

Мои родные, знали вы о главном!
Когда пойму, как не хватает мне
Всех вас  - 
Я буду слушать звуки,
В которых время сохранит ваш бег.
Не бег куда-то, 
Просто так, от скуки.
А бег в пространство 
Параллельных вех.
И я, как вы,
Когда-то,
Не специально, 
Оставлю в них 
И мой неспешный шаг,

Чтобы праправнучка 
Сжимала в одеяле
Два кулачка,
Полночи прокричав.

***

Пыль кружиться по городу...

Пыль кружиться по городу,
Зазывая в весну.
Это ветер и гонится
С ветром пыль по стеклу,

По прохожим, заботливо
Закрывающим нос,
Пыль весенняя гонится
И целует взасос,

Встречных женщин и девушек,
Монолиты витрин,
Светофоры прикрывшие
Пеленой свои рты.

Заплетается в волосы,
Покрывает дома.
Визажист и художница
И хозяйка тепла.

Как кружится, как бесится.
Вниз вбиваясь и вверх
Устремляется веером
В спектре солнечных рек.

Омывается лужами
В дождевой суете
И разносится бутсами
В тротуарной толпе.

Знает, праздник столь короток,
День, другой и везде
Понаклюнутся липкие,
Но  в своей новизне

Ароматные, свежие
Долгожданные здесь,
В стороне этой Северной,
Щедро дарящей блеск,

Своих шпилей заоблачных,
Своей строгой воды,
И шуршание огненной,
В парках жгучей листвы,

Нежной зелени парубки
Старых лип и дубов
И сережки, что барышни,
У плакучих берез.

И закружатся в городе
Миражом  бытия…
Свежей зелени горькости,
Вольнодумности дня.

Романтичности вечера,
Не дающего тьмы,
И ночные прозрения
Светло-желтой луны…

Пыль кружиться по городу,
Зазывая в весну.
Видит  мудрость…
А молодость? Ей еще ни к чему…

***

Залит проспект дыханием весны...

Залит проспект дыханием весны.
Лучами солнце камень согревает.
В больших витринах цвет голубизны
Пронзительное небо растворяет.

Потоки несмолкающих машин
Гудят, перекликаясь с птичьим звоном.
И старых правил, строгий господин
Подмигивает глазом озорно-зеленым.

Спешит толпа –
В стучании каблучков
Прослушивается стремленье к счастью.
И разноцветность сумок и платков
Дарует городу устойчивость к ненастью.

Девичий смех, порою дерзкий взгляд,
Безумие коротких юбок -
В весеннем разноцветье вешний Град
Несет проспектами влюбленность Юных.

И к юным примыкают старики,
И дети, и солидные прослойки.
Май ветром раздувает огоньки
Влюбленности на северной застройке.

И в шпилях золотистых стройный Град,
Запомнивший и радость, и невзгоды,
Несет влюбленность Невским на Парад,
К дворцу, видавшему парад в иные годы.

Безумие открытых животов,
Манящих маек, озорных улыбок,
Ворвалось в город, царствующих львов,
И разметалось в каменных их гривах.

Суровый город принимает май,
И поддается разноцветью красок,
И превращается, с согласья, в балаган,
Освобождая горожан от масок.

***

Выкрикну громко, как женщина...

Выкрикну громко, как женщина:
«- В подземном тоннели, в метро,
Цветы продают женщинам,
А мне не купил никто».
Трогательные создания
Из параллельных миров,
Забыли благоухания
С собой взять в тоннельный ров.
Расцвеченными подвенчиками
В люминисцентности ламп.
Там наверху не замеченные
Сбивали подземный нахрап.
Стояли букетами ровными,
Кто соло, кто хором пел
Свою красоту в уродливом
Тоннели – метро-по-ли-тен.
Решительные решительно
Сбавляли тоннельный рок,
Но деньгами унизительно
Никто оскорбить не смог.
Замерло на мгновение
Привычное колесо.
Сбились двери с намеченных
Постов: «Остановка! До!»
Ритм эскалаторов строился
Под сбившийся ритмостоп.
В подземном тоннели россыпью
Цветы предлагают без слов.
Здесь в этом мире очерченном,
Где властвует Сатана.
Божественные неуместностью
Мешали моим глазам.
И чувствуя звук ненужности
Их соло стихало. В круг
Примолкнувшими старушками
Теснились головки подруг.
Окрашенные подчеркнуто
В пронзительные цвета.
Из жизни подземки вычеркивал
Их смуты бог – Сатана.
В душное подземелье
Вырванные из вне,
Цветочницей, параллели
Пересеклись на дне.
В смешении одиночество
Пронзило до дрожи губ.
Цветочница миг пророчества
Невольно бросала в круг.
И содрогаясь холодом
Избранностью цветов,
В подземном тоннели рокотом
Обиду мою несло.
Выкрикну тихо, как женщина:
«- В подземном тоннели, в метро,
Цветы гордо держат головы,
В пересечении миров.
И я прохожу не избранницей
В празднике Сатаны.
Раскрашенные проказницы
В нелепости вы смешны».

***

Свинец тягучий, как дурманом...

Свинец тягучий, как дурманом,
стараясь опьянить волну,
Вволакиваясь перевалом,
с землей равняет глубину.
Но многолетние граниты,
сжимая тянущую мглу,
В шеренги, выстроив защиты,
в молчании ведут борьбу.

И не сравнить ни с чем стихию,
ее навязчивый напор.
Где только камни вековые
дают безумию отпор.
Природа мстит, она рокочет,
волнуясь, устремляет бег.
И ищет путь, и словно хочет,
прорвать заслон, свершив побег…

Но ночь, заваливаясь на бок,
впускает нехотя зарю.
И ветер, выпустив отвагу,
сменяет вой на болтовню.
Под тяжестью подъема волны
ослабевают, стих напор.
И блеск свинца меняют ровно
на рыже-желтый солнца тон.

***

По лестнице медленно...

По лестнице медленно,
Языком вниз,
Спускаются судьбы,
Опущенных лиц.

Улица мечется гомоном,
Под землю тоннели полные.
Смех превращается в визг,
Ступеней, ползущих вниз.

Потоками серых роботов,
Друг с другом ничем не скованных.
Идут и идут тела,
Из гомона в царство – Мгла.

Под землю, как глупые гномы.
В торбах – судеб сугробы.
Глаза, прикрыв от других –
В свой мир - не впускать чужих.

Глупость, безумие.
Смех –
Молодость сплющила треск
Тягучих ступеней.
Толпа -
На смех повернула глаза.

В чьих-то участия нет.
В чьих-то запрятанный гнев.
В чьих-то тревога и мрак.
В чьих-то: «Смолчи – дурак.

Это сейчас они вниз,
Там по прямой без виз.
Есть варианты пути.
Но тупики взаперти...».

Вздохнули чьи-то глаза,
На веке блестит слеза:
«Но ведь потом наверх.
И вырвется к свету смех!»

По лестнице медленно
Языком вниз,
Спускаются судьбы
Опущенных лиц.

Усталостью опорошены.
Осанки чуть-чуть подкошены.

Но рядом близнец,
Фонарями держась,
Бежит, как гонец,
Вверх на свет стремясь.

Глупость, безумие, смех.
Глаза устремились вверх:
«Выход из-под земли!»
Словно смысл обрели.

В чьих-то участия нет.
В чьих-то заманчивый грех.
В чьих-то надежда и свет:
«Смелей, набирай разбег!»

***

Над зимнем городом навис ...

Над зимнем городом навис
Бездонной ночи властелин.
Мосты оделись желтизной
Домашнего торшера.
В витринах ярких манекены
Разыгрывают в сериалы жизнь.
В обрывках музыки пиров
Над городом кружит химера…

Мне город чужд, в холодном обличении,
Завесив стройность лампами огней.
Угарный дух, в полночном развлечении,
Отбрасывает меня стенами камней.

И я, отброшенная, остаюсь в смятенье.
Где я? И почему одна?
Я так люблю ночное восхищенье
Подлунных бликов вод!
И, вдруг,
Стоит стена…

Я ночью, в шуме брызг иллюминаций вялых,
Бродила, счастье, рассыпая с ярких глаз.
Где я? Что от меня осталось?
Где радости пожар? Он, почему угас?


Над зимнем городом навис
Угарной ночи властелин.
Антенна, в бликах грузных вод,
Огнями яркими размыта.
И я,
Как будто бы, убита.
Я собираю в страхе,
Старый хлам…

Я в городе чужом, знакомом мне до боли.
Я в городе блужу, но мне не суждено
Здесь заблудиться. Вместе с ветром вою.
Я в городе своем, чужой быть не могу.

Над зимнем городом навис
Волшебной ночи властелин.
Мосты оделись
Яркостью торшерной.
И я брожу.
В витринах с манекеном
Танцую вальс,
Перебиваясь в твист.

В угарности огнями озаряясь,
Химерой, разлетаясь в площадях.
Я разбиваю стройных стен упрямость,
Я принимаю город желтых ламп…
 
Я здесь, я в нем.
И много мне осталось.
Я в шуме окриков,
И скрипок из окна.
Я принимаю город,
И его усталость усталость
Проходит в блики вод,
Через меня.

Над зимнем городом – ночная мгла…

***

Под Брамса луч прорезал воздух...   

                (филормония с Брамсом)
Под Брамса
Луч
Прорезал воздух,   
Нашел меня,
И, вмиг затих.               
И, слыша скрипки
Вздох истомный,   
Виолончель,
Звук, подхватив,               
Запутавшись
В хрустальном блеске,            
Оркестром
Вырвалась в окно.               
В тот узкий вход,
Лучом очерченный,         
Соединив миры
В одно               
Большое,
Вечное
Наследие, 
Что Брамс,
Услышав,
Записал 
Сто лет назад.
И мне наметил он 
Проход в миры
На небеса.       
Виолончель
Срывалась скрипкою,               
А скрипка,
Выдав флажолет,               
Соединила  мир
В единую               
Струну души,
Пронзая свет.

***

Маем рядится сирень...

Маем рядится сирень
В нашей северной столице.
Ароматом льется день,
Ночь белесая -не спится.
Расстилает белый снег
Тополиное цветенье.
И застывший во мне смех
Ожидает возрожденья.


Как холодная весна,
Холодятся во мне мысли.
И была совсем одна,
А теперь тобой раскисла.
Приоткрылась пелена,
Словно ветер сдул пушинки.

Я в весну вхожу одна
Вновь нехоженой тропинкой.

Вновь приняв секрет в себе,
Тайну, важную в себе  лишь.
Я в весну опять  войду.

Наши взгляды опустели.
Что причиной, надо ль знать,
Надо ль мучить свою душу?
Я не буду обнимать
Тебя больше.
И не слушай
Ты себя в счастливый миг
Маленькой моей занозой.
Я любила.
Ты постиг
Силу чувств.
И не возможной
Стала ноша для тебя.
Я тебя не осуждаю.

Как то встретила  Тебя…
А теперь тебя я  Знаю.

***

Осень ветром сбросила радость...

Осень ветром сбросила радость
В реку листьями, листопад...
Звонкий смех, голых плеч упрямость,
Закружила в серебряный взгляд.
Разбросала коленок голость
В гололед в предрассветной дымке.
И закутала живость, стройность
В шерстяные чулки – косынки.
Как старалась помочь подруге
Заметелить бег в лабиринты.
Осень, осень сквозь ветра фуги
Слышен голос весенней скрипки.

***

Лето в городе...

Тело, тело, тело –
Как хорошо, когда загорело.
След под бретелькой скрыть успело.
Зимнего цвета – белое тело…

Тело, тело, тело –
Бронзовый цвет источает умело.
Жара перерезала стрингами смело
Надвое стройное сильное тело.

Тело, тело, тело –
Юбка едва удержаться сумела,
Разрезом, прилипнув под взглядами глаз,
Прикованных к движущимся ягодицам масс.

Тело, тело, тело –
Его всюду много, земля обалдело
Под солнцем беспомощно держит мужчин
Последней из притяжательных сил.
 
Тело, тело, тело –
Глаза вожделят, страсти нет уж предела.
В расплавленной дымке сквозь стоны толпы
Движутся плотно нагие полки.

***

Потягиваюсь, леностью согрета...
                (Городское утро)

Потягиваюсь, леностью согрета.
Как хорошо в предутренней тиши 
Лежать – без мыслей,
Загулявших  где-то.
Без совести, без дел, без суеты.

Как хорошо…
В прозрачности пространства
Не созерцать унылости грехов.
И наслаждаться мигом,
Без убранства,
В тягучести
Мелькающих часов.

Как хорошо.
Без острых разговоров, 
Без колких фраз, без угловатой лжи, 
Лежать, как в колыбели,
Без опоры 
На прошлые и будущие дни.

Как хорошо…
Но миг остался мигом, 
А лень  пугливо обернулась в труд
И разогнала милую унылость, 
Хранившую предутренний уют.

***
Счастье гуляет простуженное...

         из цикла: «Материнская плата».

Под острым дождем лужами
Счастье гуляет простуженное,
Счастье гуляет промокшее,
Счастье гуляет оглохшее.

Не шумом, оглохшее, города,
Не шорохом листьев вороха,
Не ливня журчания стоном,
Сердечным своим перезвоном.

Своим неспешащим шагом,
Своим говорящим взглядом.
Своими сплетенными пальцами,
Губами друг к другу тянется.

Под колким дождем лужами
Счастье гуляет простуженное,
Счастье гуляет новое,
Манящее - не целованное.

***
Городское утро...

Утром бросила чашечку кофе.
Вдогонку сухой бутерброд.
Быстрый шейпинг, полтомика Гете…
В пустоту, что сосет и сосет…
Улыбнулась родному туману.
Сочинила нужность свою.
Я себя подарила обману,
В пустоту, запустив суету.
И шурша суетой, как бантами
Разноцветных подарочных лент,
Прижимаю ее и швыряю
В пустоту, не давая ответ.
Отчего, словно стоном печальным,
Разливается радостный смех?
Отчего сердце рвется отчаянно
Средь забот и домашних утех?
Бесконечность открыта, конечно,
В числах, в макро и микро мирах,
Неужели вселенская вечность
И в моей пустоте прижилась.
Утром бросила чашечку кофе,
Вдогонку сухой бутерброд,
И тебя, вместо томика Гете,
В пустоту, что сосет и сосет.

***

Сон ложится, мир устал...

Сон ложится, мир устал, разливается истома.
Хорошо тому, кто дома, кого дома сон застал.
Шум машин, в полночной мгле, убаюкать очень трудно.
Ничего что многолюдно, сон поселится везде.
Сон забрызгает весь город, окнами погасших ламп.
Ты уснул, ты очень молод. Ты уснул, ты очень слаб.
Даже в дом, где мыслей тяжких бесконечный хоровод,
Выстроил забор из чашек, с черным кофе, сон вползет.
Сон застанет мать над сыном, колыбелькой зазвеня.
Сон войдет в твой мир шкодливый, юный отрок, до утра.
Сон окутает девчонку, волшебством своим маня.
Он старается, он тонко защищает нас от дня.

***

Для тех, кто остался ...

Для тех, кто остался
Опустели перроны.
Быстро мелькают,
Мелькают вагоны.
С шумом уносят
Надежды сердец.
Тот, кто остался,
Стал стар, иль юнец?
Память томится,
Память болит.
Там, где потеря,
Сильно горит.
Лишь ожиданьем,
Холодом стон
Можно унять.
Опустевший перрон
Снова заполнится
Судьбами, смехом.
Новыми лицами,
Новым успехом.
Но катапульта
Сработать не сможет.
Боль загустеет.
Смех потревожит
Память – она,
Где потеря горит.
«Больно мне,
больно!» - она говорит.
Для тех, кто остался,
Перрон опустел.
Сторож обходит
Ночной свой удел.
«Эй, посторонний,
Уйди, здесь нельзя,
Тем, кто не едет,
Стоять до утра!».

***

Нет. В городе трудно тебя  воспевать...

Нет. В городе 
Трудно тебя  воспевать.
Опушка на елке застыла 
Несмело,
И с шумом упала
В блестящую гладь,
Растаявших раньше… 
И в брызгах
Столь смелых
От мчащихся с шумом 
Властителей трасс 
Чернеет в бессилии,
Новая снежность,
Которая ветром в углах 
Намелась
Уверовав в спешке в свою
Безмятежность.
Деревья и скверы
Стараясь сменить, 
Согласно природе,
Картину сезона, 
Лишь только сюжетно, 
Рисуют эскиз 
В подрамниках строгих 
От дома до дома.
Зима, колдовская,
Заснежье полей,
Лесов белизна, 
Рек искрящихся бисер,
Ты в городе -  плакса,
С зонтом от дождей, 
С простуженным носом 
И норовом лисьим…