Give me your heart and your soul

Когда мимо меня провезли на санках огромный вырванный язык, я понял, писем больше не будет. Она уже пришла в крайнюю деревню и сеть вынуждена сокращаться. Эльфы вырвали язык местному почтовому агенту и теперь увозят его по новому адресу. Маленькие фигурки, закутанные в серое бабское тряпье, хаотично клубились, продвигаясь по узкому коридору, пока не исчезли перед массивной дверью – переходом в следующую локацию. Я опять остался совершенно один на берегу бездомного океана. Тихий голубой свет луны, разливавшийся по округе, переставал существовать, достигая воды. Эта вода была настолько тяжела и неподъемна, что любой луч полностью поглощался ею, не имея ни малейшего шанса преломиться. Из-за этой особенности создавалось впечатление, что океана просто нет.
Несколько мгновений назад мы претерпели существенное поражение. Поникли великие воины. Их отполированные доспехи, в которых совсем недавно отражался весь город, провожавший своих лучших сынов, были заляпаны ее отпечатками. Но прежде, чем стало совсем поздно, я успел срезать несколько черенков. Теперь я возвращался в город и вез с собой не полное поражение, а эту новую надежду. Стоит добраться до города, и их посадят в специально приготовленный субстрат, где они быстро пустят корни. Было два способа попасть в город: пройти через гоблинский лес или перейти бездомный океан. Гоблинский лес, обвешанный белыми лишайниками, таинственное место. Глупо соваться туда, не зачистив локацию. Но бездомный океан представлялся еще более таинственным. Засветло в лес перешли мои разведчики – коренастый неандерталец и поджарый австралопитек с белым попугаем на плече. Они ребята опытные, бывали в лесу и знают, что лишайник растет вниз головой, несет в себе зеленые зерна света и имеет волокнистую структуру. Мне остается лишь дождаться их возвращения. Я кликнул по рюкзаку и извлек оттуда хлопчатобумажный сверток, развернул и осмотрел черенки. Твердые, холодные. Могут пролежать еще неделю. Всегда важно правильно сделать срез, не захватить омертвевших тканей. У меня в городе была большая практика. Рука набита. Срез удачный. Черенки могут пролежать еще неделю. Я аккуратно обернул их влажной тряпицей, перевязал сверток бечевкой и убрал в рюкзак.
Когда она только зародилась, то являлась в дневном свете, сопровождаемая пением кузнечиков, ароматом махрового шиповника да садового жасмина. В ней виделись великие человеческие открытия, индивидуальная избранность, свобода действий, жажда бесконечности. Но она все больше проникала в наш мир, вплеталась в речь собеседников, принимала очертания дачного дома и газопровода, обзаводилась потомством и движимым имуществом. Метаморфозы, происходившие незаметно для широко распахнутых глаз, постепенно смещали время в полночную зону. Открытия приобрели имена собственные и собственные же судьбы. Избранность обернулась обобществленной уникальностью, свобода – трехкомнатной квартирой. Но лишь когда жажда утратила приставку «бес», безрукий ангел возвестил, что пришла беда.
Сначала я услышал душераздирающий крик попугая. Он бесперебойно доносился до моего сознания, не меняя ни своей интонации, ни своего положения. Тревожный крик положенный на несколько продолжительных часов. И только потом перед массивной дверью материализовались мои разведчики – надрубленный неандерталец и подкошенный австралопитек с обезглавленным попугаем на плече, чья висящая на волоске голова продолжала истошно орать. Утонувшая в апатии парочка двигалась по коридору прочь от меня. Туда, откуда эльфы привезли вырванный язык. Они ни разу не обернулись. Лишь болтающаяся из стороны в сторону орущая голова попугая смотрела на меня своим широко раскрытым немигающим глазом. Больше они ничем не могли мне помочь.
Теперь у меня оставался только один путь – перейти океан. Я закинул рюкзак за спину и подошел к самой кромке воды. Я смотрел вдаль, на горизонт. Но как бы долго я ни смотрел на горизонт, я не увижу летящих за горизонтом. Я шагнул в воду. Чем глубже я погружался, тем меньше от меня оставалось. Мрачное человеческое существо длинным шестом взбалтывало муть на самом дне моего сновидения.