Елизавета

Началось почти банально,
Рядовой переворот.
Анну, тёплую буквально,
Понесло в водоворот.

Императора Ивана,
Мужа Ульриха, … ну, всех
Взяли ночью. Где охрана?
Да, охрана просто смех.

«Брауншвегское семейство»
Так теперь их стали звать.
Надоело их злодейство,
По-другому не назвать.

Власть взяла Елизавета,
Дочь Петра, нарышкин род.
Тридцать лет, как пик расцвета,
Красотой пленит народ.

Родилась она в Коломне,
Самой младшей из сестёр.
Карлу Пётр, как раз сегодня,
Под Полтавой нос утёр.

«Отложить гулять победу!
Я поздравлю свою дочь!»
- Пётр писал: «Я к вам приеду!»
И примчался в туже ночь.

Назвав дочь Елизавета,
Он не требовал совет.
Шняву первую в те лета
Он назвал тогда «Лизетт».

Он любил свой создание.
Анна, Лиза – просто класс!
И своё очарование
Пётр показывал не раз.

Было ей четыре года.
Незаметно, так сказать,
Ассамблей вдруг стала мода,
Собиралась только знать.

И она с сестрёнкой Анной
Выходили поплясать.
Анна всё ж была жеманной,
Лиза – трудно оторвать.

Даже носик, чуть курносый,
Не влиял на внешний вид.
Рыжий волос, свитый в косы,
Говорил, кто индивид.

Но к учёбе не радела,
Изучила лишь язык.
И ещё немного пела
По-французски – он велик.

Трон французский Лизе снится,
Там Людовик её ждал.
Но с Бурбонами родниться? …
Пётр и слушать не желал.

Мать её, Екатерина
Всю безграмотность свою
Словно в Лизу воплотила
И во всю свою родню.

На уме лишь развлечения.
Кони, скачки с ветерком.
А племянник Пётр значения
Не предал, понял потом.

Мысль была, женить их надо,
Но и это сорвалось.
Дочка Меньшикова рада …
Стать царевной - не сбылось.

Карл Голштинский рад был кушу,
Да и тот, похоже, зря.
Богу вдруг он отдал душу,
Не дойдя до алтаря.

После этого удара,
Пыл у Лизы как-то сник.
Стал «галант», хоть и не пара,
Но красивенький денщик.

Трон, когда не ей достался,
А двоюродной сестре.
Круг её нигде остался
Так, прислугой при дворе.

Наступило это время,
Когда только ей решать.
По-плечу ли это бремя?
Русь былую возвращать.

И в казарме гренадерской
Обратилась к тем, кто был:
«Не боитесь воли женской?
Или полк меня забыл?»

«За тобой в огонь и в воду!»
Вдруг услышала в ответ.
«И за русскую свободу!
От Голштинцев спасу нет».

Всё! Забыла про идиллию.
Развиваться вглубь и вширь!
Брауншвейгскую фамилию
Всю отправила в Сибирь.

И туда же фавориты;
Остерман, Ливонвольде.
Карты их, похоже, биты,
Не нужны теперь нигде.

Коронацией затмила
Всю Европу, может мир.
А амнистией открыла
Титул новый свой – кумир.

Пушки сутки грохотали!
Вот такой был дан салют.
Люди радовались, знали,
За Петрову дочку пьют.

На балах она любила
Надевать мужской костюм.
Образцы со всех стран мира
И изысканный парфюм.

И соперницам велела
На мужчин пускать туман.
Преимущество имела,
У неё был классный стан.

В первый дней и объявила:
«Пётр Великий всем нам брат!»
Всех министров сократила,
Восстановлен был Сенат.

Провела, весьма успешно
Перепись всех живших душ.
Может где-то и поспешно,
Но бесспорно, что не чушь.

Были подняты налоги,
В лидерах вино и соль.
Уклонистам – меры строги,
Отбирали всё под ноль.

Выражаться запретила,
За похабность брали штраф.
Не хотела, не любила,
Пить вино на брудершафт.

Фаворитов уважала,
Разумовский первый друг.
Недостойных не держала
И друзей был узкий круг.

 Вспомнив первого «галанта»,
Приказала разыскать.                               
«Розыск» был не без таланта,
На Камчатке смог достать.

Шубин вызван был с Камчатки,
Там повинность отбывал.
Был наказан, знал порядки …
Лизу он не забывал.

Тут же звание генерала
У царицы заслужил.
Землю и имение дала,
Там в имении и прожил.

И вообще, все фавориты,
Если с теми … – день и ночь.
Все красавцы, башковиты,
Погулять всегда не прочь.

Граф Шувалов – все идеи
Просто били, как фонтан.
Школы новые, музеи
И «виной» тому Иван.

И гимназии впервые
Появились в городах.
Просвещение отныне
Стало явью, не в мечтах.

Ломоносову опора
Был Шувалов – тет-а-тет.
И, как плод усилий, спора,
Стал и университет.

Сколько сделано открытий,
Рихман жизнью заплатил.
Жизнь дороже всех событий,
Математик Крафт учил.

Академия художеств,
И Зимний дворец …
Уходили от убожеств,
Всё менялось, наконец.

Перестроена вся Стрельна,
Петергоф и не узнать.
Как жемчужина Расстрельна,
Петербург весь должен стать.

Стиль ампир и стиль барокко,
Стал везде преобладать.
Государево же око
Не давало долго ждать.

Просвещение и наука
Стали во главу угла.
Не в чести была та скука,
Жизнь кипела, как могла.

Доверяя, проверяла.
Подпись же «Елисавет»
Нарицательною стала,
А кому-то и ответ.

Внешне вроде бы простая
И не прочь и пошутить.
Но при дерзости – крутая,
Враз могла и нос разбить.

Донесли, в Киле родился
Сын сестры, племянник ей.
Петер Ульрихом крестился.
Немец по отцу, скорей.

Внук Петра он в то же время!
Не дошло, … не поняла.
Значить есть Петрово семя …
И на ум себе взяла.

Через месяц сообщили:
«Анну Бог к себе прибрал».
Но у Карла средства были,
Чтоб мальчишку воспитал.

А в России жизнь кипела.
Малоросский казачок
Стал вельможей духа, тела …
Императорский сверчок.

И Алёша Разумовский
С юных лет был Лизы друг.
Он не мягкий и не жёсткий,
Не вспылит так сразу вдруг.

Все приличные награды,
Ордена, … он все имел.
И свиданиям были рады,
Он всегда её хотел.

Брата зависть не душила,
Он политикой стал жить.
Так  что гетманство решила
Для него восстановить.

И, как гетман Разумовский,
Он в Историю вошёл.
Как хозяин Малоросский,
Он от дружбы не ушёл.

И опять дурные вести,
Умер герцог Фридрих Карл.
Петер Ульрих, жили вместе,
Сиротой стал и он знал.

И тогда Елизавета,
Мудрости не занимать,
Он родня, пусть немец это,
Раз племянник, надо брать.

И одиннадцатилетний
Петер едет в Петербург.
Как во сне, как в дождик летний.
Хоть и теплый, всё же хмур.

Стал, как надо, православный.
Имя стало его – Пётр.
С тётей жил и город славный,
Просто оторопь берёт.

Шведы стали волноваться,
Хлеб не дали вывозить.
Это повод – разобраться,
За Полтаву отомстить.

Отобрать всё Беломорье
Вместе с Ладогой назад.
Петербург, как лукоморье,
И Карелию взаклад.

На такие аппетиты …
Это что ещё за пир?
Шведов били! Недобиты?
Бить, пока не скажут: «Мир!»

Всё же мир мы заключили,
А Стокгольм не стали брать.
Короля там заменили.
Лучше честно торговать.

Генерал-аншеф Румянцев
Был там явно на коне.
Не оставил шведам шансов,
Будут помнить о стране.

С юга новость сообщили
Прямо в стольный Петербург.
«Средний жус» в состав включили,
Основали Оренбург.

Казахстан стал весь российский,
Как подбрюшье – южный форт.
Хоть до центра путь не близкий,
Страха нет уйгурских орд.

Пётр подрос, пора жениться,
Как-никак семнадцать лет.
Не успел ещё влюбиться,
Но есть тётя – даст совет.

Ангальт-Цербская - невеста,
 Софии – мать, уже все здесь.
Пётр не вышел в знак протеста …
Пожалел, … он тётин весь.

А потом была помолвка,
Там и свадьба, всё путём.
Впереди ещё размолвка,
А пока что внука ждём.

В срок и внучек появился.
Павлом стали величать.
Пётр ещё чуть не женился,
Но есть время помолчать.

И опять война в Европе.
Снова Пруссия блажит.
Фридрих, как в шальном галопе,
Взял Саксонию, спешит …

То, что Австрия с Россией,
Фридрих всё прекрасно знал
И война его стихией
Стала, как и ожидал.

Ну, и что Елизавета?
Только объявлять войну.
Так две женщины, без смеха,
Зрили Фридриха в плену.

Там австрийская Мария
И Терезия к тому ж.
Здесь, конечно же, Россия,
Для которой он не дюж.

Кенигсберг конечно взяли,
Но Апраксин оплошал.
Чуть всю армию не сдали,
Сам со штабом убежал.

Здесь Румянцев отличился,
На себя команду взяв,
С окружения пробился,
Никого, не потеряв.

Салтыков подвёл итоги,
Войско Фридриха разбил.
И вели пути-дороги
Русских только на Берлин.

А австрийская Мария
Взяла Дрезден, там был штаб.
И Саксония – святыня
Снова взята, сдался враг.

Взят Берлин и эстафета
В Петербург мчит, как стрела.
Но молчит Елизавета,
Она ночью умерла.


29 февраля 2016 года.