1. 2. Последний человек на земле

(согласно плану Эпидемии)

Наш мир был когда-то широким и праздным,
Теперь же поставлен был в жёсткий цейтнот.
Так пряталась в малом большая опасность,
Всех нас изменившая; помню прекрасно,
Глобального бедствия первый звонок:

В тот день, в воскресенье, по парку гуляя
С большим и лохматым, но вежливым псом,
Впервые увидел повязку из марли –
У самых фонтанов девица стояла
С печальным повязкой закрытым лицом.

А вот в чём проблема – всего лишь наутро,
Пока шёл до вуза, встречал там и тут
Прохожих в повязках, уставших и хмурых.
Казалось, что вдруг родилась субкультура,
А может быть, тряпочный марлевый культ.

Но нет – с каждым днём закрывались ей лица
Обычных хороших и мирных людей:
Друзья и соседи, в ларьках продавщицы,
Водители, грузчики и проводницы;
Родители в марлю рядили детей.

За пару недель растянулась по миру
Большой эпидемии белая шаль:
О городе нашем прослышали СМИ, и
Тут вспышка – раз! – переросла в пандемию
И в марлю одетым стал весь земной шар.

С экранов теперь непрерывно слетали
Потоки тревожных навязчивых фраз
О важности, смысле повязки из марли,
И эти слова прямиком попадали
В сознанье широких запуганных масс.

И вот, как обычно проснулся я рано,
Съел творога пачку и выпил яйцо,
Умылся, уставился в зеркало в ванной –
И в эту секунду пришло осознанье:
Я в мире – последний с открытым лицом.

Теперь на меня возмущённо смотрели
И злились, едва я ступал на порог.
Теперь все – в повязках и спали, и ели,
Верней, через трубочку пили коктейли,
Чтоб марлю с лица не убрать, не дай Бог.

Детей непослушных в детсаде пугали,
Что тряпочку снимут у них в тихий час.
В народе буквально молились на марлю.
Улыбкой морщинки теперь называли,
Которые сложатся около глаз.

Во всём белом свете никто уж не курит,
В аптеках – заказы на годы вперёд.
Встречал я повязки из фетра, велюра,
С рисунком зубов, кирпича и купюры,
Короче... Совсем обезумел народ.

Меня в целом мире считают опасным,
Мой дом все обходят давно стороной.
С друзьями забыты контакты и связи,
Отчислили с вуза практически сразу,
Как я «всем пример подавать стал дурной».

Сегодня – пять лет, как живу вне закона,
Живу, словно клякса на белом листе.
Я злой и ко всем поворотам готовый,
А пес без намордника ходит по дому,
И ждёт агрессивных незваных гостей.

Питаюсь своим доморощенным просом,
Да пёс мой – он умница, черт подери! –
С поселка ближайшего уток мне носит,
А я, капюшон натянув аж до носа,
В Ашане ворую ему «Педигри».

Я в городе часто – наушники в уши –
Не слушать рекламы назойливых слов,
Которая грифом над городом кружит,
Мол, наши повязки полезней и лучше,
А все остальные толкают фуфло.

И я с каждым разом – всё дальше от дома,
Всё движим единственной целью давно:
Весь мир обошёл поперечно, продольно,
Повсюду ищу особь женского пола,
С лицом, не поверженным этой чумой.

Ищу и как прежде неистово верю,
Что, пусть и немалое время пройдёт,
Как феникс, сгорев, обретает вновь перья,
В руинах закутанных в марлю империй
Мы с ней воскресим человеческий род.