Клеопатра
превратив красоту в изваянье.
Голос, нежно ласкающий слух,
для нее - инструмент обольщенья,
вызывает одно восхищенье,
и зовущее взглядом сиянье
исторгает чарующий дух.
Через полуприкрытые веки,
словно памяти дивные реки,
сквозь ресницы плывут в небесах
запоздавшие птицы надежды,
как же были они безмятежны.
И гребут обнаженные греки
у судьбы на галерных часах.
Развалясь на парчовых подушках,
Клеопатра шептала на ушко
что-то грустное кругу друзей
про любимого Марка-кумира,
(для нее покорил он «полмира»),
среди жриц в невеселой пирушке,
помянув покоренных царей.
За вином, вспоминая о прошлом,
пронеслось: «Может это оплошность
в упоении страстной любви
ожидать неминуемость краха?»
Не унять неуемности страха,
от тревоги становится тошно,
что во многом успех на крови.
Промелькнул в сновидениях Цезарь,
он в сенате врагами изрезан,
а на смену Антоний, любовь:
Гелиос, Птолемей и Селена -
мои дети. А в чем же измена?
Август Риму капризному предан,
угрожая Антонию вновь!
Флот разбит и, спасая галеры,
Клеопатра бежит, как гетера,
лишь к Антонию послан гонец.
Ожиданье томительной веры
не имеет пределов и меры.
Растеряла царица манеры,
предвкушая бесславный конец.
Нет у Августа пленной царицы,
заперлась она в темной гробнице.
Лишь застыли на милых губах
уходящего счастья страницы,
и летели ее колесницы,
словно ярко-небесные птицы,
заблудившись в несбывшихся снах.
фвраль, 2016
Свидетельство о публикации №116022702591