Романы

в городе не верят таким мелочам,
как женские слёзы. выходило сухо:
свобода не иметь своего ключа
ценилась не меньше свободы духа.
миром, скандалом – но насовсем
они уходили, зализывая раны.
сюжеты, осколки непрожитых схем,
ложились под угол очередного романа,
остальное на выброс, и – дальше сквозь ночь,
дальше сквозь город, призрачно-хитрый,
где свет фонаря режет тени, как нож –
бегущие тени. бегущие титры.

город старел, и завтрашним днём
становился строкой, пронзительно тонкой.
голодных чернил немой водоём,
ветер и пыль бесконечной гонки,
сердце метро, ледохода рёв,
взлетевшие с детской площадки птицы:
среди тысяч и тысяч других городов
мне пришлось со столицей креститься.

идти вдоль плотно сомкнутых шеренг
кирпичных колоссов под небом в цвет флага,
стараясь не думать, что чувств фейерверк
станет всего лишь стопкой бумаги.
я их не менял, оставляя себе
изгибы запястий, родинок точки.
будто единый собирал портрет.
будто однажды его мог закончить.

в городе, скованном сотней орбит,
они меняют причёски, привычки, платья.
высластив горечь, сняв пену обид,
я в один день могу не узнать их.
будет спутанным цвет, пустым полотно:
другие духи, в улыбках новые тайны.
только город, огромное слепое пятно,
вяжет в узел меридианы.

любовь, пожалуйста, храни их всех,
пусть не нашлось для сердца дома.
слово, которым зовётся их смех,
ни одному словарю ещё не знакомо.
но мне дан шанс. сквозь липкий шум,
сквозь залпы красок, пропасть звуков
я его пронесу, сохраню:
запишу.
выпишу в лист – до последней буквы.