Поминки по старому халату

  В маленьком хуторском магазинчике пахнет горячим хлебом, только что привезенным. Из угла, где дородной купчихой расположился огромный рулон оберточной бумаги, тоненькими струйками пробивается душок несвежей селедки. Завезли в магазин бочонок, лишь бы завезти, а что народу в хуторке кот наплакал и съесть им эту махину не под силу, никого не волнует.  Вот и стоит невостребованный продукт, ржавеет, как выражается невозмутимый продавец Капитолина, которую почему-то в хуторе все зовут Полиной.
   В магазине суетно. Толкотня, возня  ребятишек, смех и ядреный говорок  женщин. Все, в основном, сбежались за свежим хлебом. Мало-помалу народ расходится. Остается только несколько женщин, которые живут неподалеку от магазина. Они не торопятся по домам: хоть здесь дать себе передых от каждодневных бесконечных женских забот. Кто-то присел на  рулон обертки, свесив усталые ноги и сбросив с них тапки, сидит, раскачиваясь из стороны в сторону, подперев скрещенными руками грудь. Кто-то примостился  спиной к огромной печке-буржуйке, которая приятно холодит спину в этот душный день. Красивая статная Александра, самая молодая из оставшихся здесь женщин, облокотилась на прилавок, уложив на него свое женское достояние - пышную грудь.
 Мария, ее соседка, женщина общительная, бесцеремонная, хлопнула Александру пониже поясницы ладонью:
- Шурань, подбери корму-то, не обойти тебя, не объехать.  И как твой Витек, такой ледащенький,  справляется с тобой?
- А ты не завидуй на чужое добро, а то, хоть и староват для меня твой Петр Иванович, крутну своей кормой, и поплывет он  по моему курсу. У тебя-то от твоей круженой жизни от кормы одна основа осталась!
   В магазине – хохот. Мария не обижается на соседку. Давно живут рядом, знает незлобивый характер Шуры. А женщины наперебой, как будто только и ждали сигнала, словно взведенные ответом Александры, стали сыпать остроты, шутки-прибаутки.
   Необычное везение - оказаться кому-то постороннему, да так еще, чтобы незаметнее как-нибудь,  в такие минуты в тесной компании  женщин, родившихся в одном хуторе, заимевших семьи, работающих на виду друг у друга,- удача просто! Чего только не выдаст женская душа под настроение!
 - Какого рожна надо моему Витьке?  Ему не до меня сейчас. Три часа, а его рабочий день закончен. Готов! Как зюзя! И так почти каждый день. Эх, бабоньки, а ведь какой был до женитьбы. И красавец, и ухаживал не как все хуторские. А теперь… Продерет с утра глаза и на меня орет. Дескать, узнаю я рано или поздно с кем ты шляешься!
  Женщины вздыхают сочувственно: и чего мужику надо. Жена – красавица, двое детишек подрастают, в доме порядок.
-Эх, бабы, да они, почитай, все каждый день под мухой. Каждый день что-нибудь обмывают.- заметила Матрена, самая старшая из женщин.
-Вчера мой тоже вечером хорошенький явился. Мотоцикл, говорит, Иван Моисеев с Дударевки пригнал, вот и обмывали.
- А мой на днях так наобмывался, что домой босиком приполз. Не  помнит, где сапоги посеял. Часы купил. Хорошо, что часы в кармане уцелели, - продолжила тему худенькая робкая Нина.
   Загомонили бабы, возмущение и смех опять вперемежку. Слышали бы мужики, какие они бессовестные, безответственные, ленивые. Бабы и детей обиходят, и дом в порядке держат, и скотину кормят, и огород растят…
  Через вздохи и ропот женщин из уголка магазина от бочки с вонючей селедкой донеслись тихие всхлипы. Все примолкли и обернулись. Плакала Рената,   женщина, привезенная  в свое время местным парнем то ли из Мордовии, то ли из Чувашии. Она тихонько растирала не очень чистыми ладошками по щекам слезы. Только тут все заметили под правым глазом Ренаты синеву.
- Ты что? Что он - опять?
Та кивнула головой, опустила стыдливо глаза.
-Э, подруга, не стыдись, не прячься, редко какая из нас не отведала подобного пряника. Ну, что там у вас на этот раз?
Ренату будто прорвало:
- Говорила же я ему, когда сватал меня, что жду ребенка. Не  от него. Я его тогда и не знала еще. А он клялся, что воспитает, как своего, ничем не обидит. А теперь  видеть Пашку не может. Любое зло на нем срывает. Вчера Пашка ключи разбросал, с велосипедом возился, так этот мотыгой в дитя запустил. Пашка, конечно, убежал, а я под горячую руку попала, вон и халат разорвал даже, так схватил за шиворот меня…
На минуту в магазине повисла скорбная тишина.
- Бабы,- блеснув металлическими зубами, воскликнула Якуниха,- если им, паразитам, все позволено, если они находят каждый день, что обмыть, давайте и мы что-нибудь отметим. Пусть они на нас посмотрят потом. Давайте Ренаткин рваный халат   помянем!
    Неожиданный поворот в разговоре не обескуражил еще минуту назад скорбящих. Они радостно встрепенулись. Продавец Полина-Капитолина расплылась в улыбке, развела свои пухлые красивые руки в стороны и стала прищелкивать пальцами. И опять в магазине – хохот, суета, шум. Вмиг сплотившаяся компания стала подыскивать место для предстоящего сабантуя.
- А зачем искать, давайте здесь, у меня в магазине, - предложила продавец, видимо очень желающая повеселиться, но боящаяся покидать не ко времени рабочее место. Она широким жестом смахнула тряпкой с прилавка хлебные крошки, протерла снятую с полки бутылку водки и уважительно и бережно, но с многозначительным выражением на лице поставила ее на прилавок.
За бутылкой последовали баночки с килькой, фасолью, дробью рассыпалась горсть гремучих карамелек, банка березового сока явилась заключительным аккордом в немудрящей сервировке. Но явно чего-то не хватало в этом импровизированном застолье.
-Я щас!- махнула цветистым подолом Александра и исчезла за дверью.
Через минуту на прилавке лежал пучок зеленого лука, шмат сала, несколько вареных яиц.
- Ну, Полина, разливай. Выпьем мы за Ренаткин халат,   помянем его.
  В чайные чашки, снятые тут же с магазинных полок и протертые оберточной бумагой, забулькала беленькая. Взяли  бабы в руки чашки, на минуту примолкли. Как, оказывается, все просто. Придумал повод – выпил. Но долго размышлять не пришлось, Матрена зычно крикнула: «Девки, не грейте водку-то. Выпьем, за то, чтоб все старое и рваное от нас отстало, чтоб все у нас было хорошо.»
Выпили… Кто-то залпом, кто-то, морщась, мелкими глоточками… И вновь –взрыв хохота. Где же это видано, чтобы женщины вот так, среди бела дня, не в праздничный день, не по большому поводу, а в хуторе серьезным поводом считались свадьба, проводы в армию, дни рождения, одни, без мужей пили водку!
   Хрустели луком, закусывали салом, нарезанным на бумаге, и килькой.  И опять говорили, говорили…Только теперь уже не про пьющих мужей, обижающих порой ни за что, не про тяжелую женскую долю, не про Ренаткин рваный халат. Говорили про успехи сыновей в армии, про умную курицу-наседку, приведшую на двор пятнадцать цыплят из левады, про засол огурцов, про новые тюлевые занавески, привезенные кумой из города, про то, что Маруся Митькина беременна в шестой раз, может, хоть на этот раз девочку родит…
  Разговор под рюмочку ладится, сердца женские наполняются добротой. Никто не помнил потом, да это и не важно, как кто- то из женщин снял с витрины яркий легкий халатик, и под дружные возгласы женщины сорвали с Ренаты «раненый» халат, а ее обрядили в новый.
  А потом запели…  «… виновата ли я…», сначала тихо, а потом все громче и громче, дружнее, веселее. Как и полагается на поминках по старому халату…