Приляг поудобнее, родной незнакомец

Приляг поудобнее, родной незнакомец,
Закрой глаза.
Вот: одеяло, подушка, скорая –
Всё для тебя
Мысленно, явное, я не богата,
Чтобы дарить
Каждому слушающему – одеяло
Или цветы.
Но слушай, не думая, пылью осевшие
Больные слова,
Пока ещё – эту секунду – свежие,
Как и вчера:

Ходит по миру огромными лапами,
Давит траву,
Огромное, страшное, волосатое,
Будто в Аду
Родилось на рассвете страдающих
Рваных веков.
Ходит, когтистыми пальцами лапает
Корни кустов.
Рвёт всё клыками от ноющей жажды
С ночи до дня.
Берегись! Нету на свете пожарищ
От желчи огня.

Глазами ворочает внутренность Матери –
Круглой Земли.
Кровь ему – явство, плоть ему – сладостно,
Плач ему – дым.
В каждой тени, в каждом крае Земельном
Тихо сидит:
Ждёт, обезумевший собственной тенью,
Чьей-то судьбы,
Чтобы змеёй ядовитою вклиниться
В стаю цыплят,
Дабы никто из кольца не вырвался.
Змеиный яд

В каждом, стоящем на земле чернеющей,
Молящей о всех,
Кто ещё не закопан в её поверие,
В замёрзший век;
В каждом, уснувшем в надежде лучшего,
Кто не раскрыл
Глаза на стыке лучей и тучного.
Как Миру – мир,
Любому из ныне живущих стаями,
Стадами, толпой,
Высечено – нету защитного пламени,
Ибо тухнет огонь;

Высечено – нет очистительной силы
В хладной воде.
Единственное место, где жару – могила –
Это в земле.
Но, как и любое разумно-живое
В защите – себя,
Будет бороться за место под горем,
За пламень – вода.
Идёт чудовище с большими глазищами –
И нет преград.
Молчи, не дыши, не вой и не хнычь,
В тени – беда.

И да, имя есть у любого несущего
Разруху, смерть,
Что не раскрылось пред жизнью душами –
Уже не есть.
И вот же, лапой огромной цапает
Всё, что живёт,
Что не живёт – накликает царствами
И разгребёт.
Приляг поудобнее, родной незнакомец,
Закрой глаза.
Вот: одеяло, подушка, скорая –
Всё для тебя,

Чудовище.