АНЯ 13. Красные маки

Аня 13. Красные маки

Дубоссары в начале марта 1992 г. Здания горсовета и райсовета в 10 метрах друг от друга. На одном – флаг Приднестровья, на другом – Молдовы. Силовые ведомства, правоохранительные органы подчиняются Кишинёву. По решению городского Совета в Дубоссарах образована своя… приднестровская милиция. Она расположилась в здании горсовета.
После 1 марта 1992 г. – война во всех смыслах этого слова: вначале автоматы и гранаты… потом пулемёты, включая крупнокалиберные… Пришёл черёд машинам, обшитым броневой сталью, самодельным гранатомётам в виде детской рогатки, миномётам с вышибным зарядом в виде охотничьего патрона…  БТРы, танки, артиллерия... Вырыты окопы, в которых сидят люди в гражданской одежде. У них разные образование, возраст, специальности, национальности: русских и украинцев практически поровну, молдаван лишь немного меньше.
Когда у нас появилась артиллерия, военкоматам пришлось выписывать повестки бывшим артиллеристам (до этого никаких мобилизаций не проводилось). Нередко приходилось вручать повестки в окопах.
Помню, пришёл ко мне мой товарищ, бывший старший научный сотрудник НИИ (он проходил срочную службу в артиллерии), положил передо мной повестку и извиняющимся голосом произнёс:
- Ты же знаешь, я – за Приднестровье. Но на той стороне Днестра мои родители, брат, наверно, призван в армию. Ну, как я могу стрелять по младшему брату? Да и, наверно, с меня будет больше пользы, если я организую производство яиц и мяса птицы и буду кормить тех, кто в окопах сидит… Я, конечно, пойду, если мне не найдётся замена, но пойми меня! По брату стрелять…
Пошли мы с ним в военкомат. Военком ко мне:
- Какие проблемы?
- Брат у него на той стороне в окопах, а у него повестка… артиллерист он…
- Давай её сюда! Замену нашли. Иди, продолжай людей мясом снабжать! – и удалился.
Теперь, когда встречаемся, вспоминаем тот случай.
В окопах, кто завсегдатай, уходящий на короткое время домой помыться, повидать жену, детей, родителей, выспаться… и опять в окоп. Кто-то пришёл после дневной смены, а утром опять на работу. Война войной, а хлеб надо печь, воду в дома подавать, электричество, технику ремонтировать, зарплату выдавать, борщи варить и окопников кормить…
Люди искали себе применение. Я – тоже. Как-то приехал на позиции, спросил, нет ли свободного автомата…
- Тебе зачем? – спросили меня.
- Ночь у меня свободная.
- Нехрен тебе здесь делать! Тут мы как-нибудь без тебя… Твой язык – пушка. Тебе яйца оторвут во вторую очередь, а вначале язык. В окопе твои выступления по радио – отдушина. Кто там с тобой голосом Брежнева разговаривает? Когда начинается ваша передача, у нас война передышку устраивает: обе стороны стрельбу прекращают. Говорят: главный Геббельс Приднестровья… Рассказывай, что там вы в Тирасполе решаете…
В моём кабинете четыре стула рядом, напротив – ещё четыре таких же, сверху матрац. Тут же радиоприёмник, магнитофон, факс, пишущая машинка. Работаю преимущественно по ночам, когда факсы везде стоят на автомате.
Во внутреннем дворе антенна радиостанции: вначале совсем маломощной, а потом на военном автомобиле. Исполняю все функции сам в течение 7 недель. Кишинёв сообщает, будто мой голос идёт в эфир из радиостанции «Маяк», расположенной в 25 км от Дубоссар, который, между прочим, контролировала тогда Молдова.
Спасибо Президенту Молдовы Мирче Снегуру! Он так долго показывал по телевизору мой факс о предстоящем нападении на Дубоссары, что телезрители успели записать номер, затем звонили, сообщая, сколько и куда повезли матрацев, простыней, одеял, мисок, ложек. Так мы узнавали когда, куда и сколько прибудет личного состава. Но особая благодарность Президенту Мирче Снегуру за то, что он сообщил длину волны и время выхода в эфир.
31 марта я уже садился в машину чтобы сопроводить международную миссию «Красного Креста» в пригород Дубоссар – Коржево. Там сгорел 8-квартирный дом после попадания в него ракеты «Алазань». Мама Ани попросила подвезти дочку. Приехали на пост у ЖБИ–9. Нас остановили.
– А ну, вылезай, – скомандовал постовой, – тебя же каждая собака знает! Твою серебряную голову ни с какой другой не спутаешь. С правого берега видно. Тебя снайпер снимет! Ты живым не вернешься! Не пущу!
Его поддержали и другие, находившиеся поблизости. У нас автоматы, а у тебя пушка. Народнофронтовцы тебе язык вырвут. Ты же для них, что Левитан для Гитлера.
Вмешалась в разговор и Аня:
– Виктор Васильевич, я их сама довезу. Покажу, где погорельцев разместили.
Я посмотрел на неё и подумал (вы уж меня извините за откровенность!):
– Девочка, ты же ещё живого ... не видела. Куда ты под пули? Тебе детей рожать надо. Молодая, очень красивая, 91–60–90. И представил её, в чём мать родила.
– Вы же знаете, я до своего 18-летия беречь Вас должна! Вам нельзя под пули! Я поняла, о чём Вы сейчас подумали... я хоть сейчас...
Узнав в чем дело, изменившись в лице, представители «Красного Креста» запротестовали против нашей совместной поездки.
– Вылезайте! Мы с Вами не поедем!
Пришлось подчиниться. Миссия уехала, а мне советовали:
– Тебе тут стоять нельзя. Оттуда, с Коржево стреляют.
На следующий день я сообщил о гибели дубоссарского атамана Сазонова на том самом посту. Было это 1 апреля. Такой совсем не смешной «день смеха» получился.
Передав Ане миссию, по дороге домой я подумал:
– Как же быстро война делает детей взрослыми! Эта девочка даже прочитала мои мысли.
В 1992 г. часто ездили мы в Тирасполь на сессии Верховного Совета ПМР по полям, лесам, объезжая Кошницкий плацдарм. Там дорога несколько возвышалась, поэтому проезжающий транспорт попадал под обстрел. Однажды к нам в машину попросилась Аня и её мама – Яна. Президент ПМР рекомендовал нам ездить с охраной. Ополченец с автоматом появился в самый последний момент, когда женщины уже погрузили вещи в машину и заняли его место. Я решил узурпировать роль охраны. Ополченец спросил, умею ли я обращаться с автоматом.
Я взял автомат. Мозги помнят, а руки не слушаются. Отвыкли. Держат оружие, как дубину. Потренировался прицелиться. Присоединил, отсоединил рожок с патронами. Передёрнул затвор.
– Три года служил, из них три последних месяца в ГДР.
– Вижу. Не забыли, как автомат держать.
– Голова знает, а руки забыли. Автоматизма нет, - озвучил я свои мысли.
– Если бы я диверсию устраивал, то здесь. Сплошные повороты, дорога плохая... не полихачишь среди кустов. Вы бы патрон в патронник загнали, - поделился мыслями водитель.
Так я и сделал. С оружием чувствуешь себя увереннее. То ли потому, что судьба в собственных руках? Нет. Она в руках тех, кто не прислал на эту лесную дорогу диверсанта, который выстрелит прицельно, раньше, неожиданно, с близкого расстояния. Поэтому ездили мы с охраной в первый и в последний раз, так как решили, что от засады на машине не уйти. И сообразить не успеешь, как тётка с косой к себе позовёт.
– А страшно было в Германии служить? – спросила Аня.
– Был у нас пост, на котором часовой стоял только ночью. До обеда там сушили костюмы химзащиты. Вечером мы заступили в караул. Слышим автоматные очереди. Потом опять. Прибежали на пост. Спрашиваю:
– Что случилось?
– Я ему по уставу: «Стой! Кто идёт?», – а он идёт… Я ему: «Стой! Стрелять буду!», а он идёт, за проволоку дёргает и по кустам стучит. Я в него один рожок. Дёргать перестал, но по кустам стучит. Я в него второй… Да вон там он и сейчас стоит.
Подходим к тому, кто стоит. Высохший костюм химзащиты. Ветерок по нему ветками постукивает. А проволоку дёргал кабан. Отвезли мы его на кухню.
 Сосны вокруг пулями исцарапаны. Как ни как, 60 пуль.
– Наказали часового?
– Нет. Он по уставу действовал. Пожурили только.
– За что?
– В костюме химзащиты ни одной дырочки. Нашарахали молодых. Мы за границей… мы за границей. А оказалось, что у нашей части забор был лишь с двух сторон, но с колючей проволокой. И на КПП службу чётко несли. По уставу. А в нескольких десятках метров гуляй – не хочу. Комбайны пшеницу убирают. Приходили на КПП пацаны лет 10–12 поговорить с нами по-русски. А через отсутствующий забор не ходили. Немецкий порядок. Мы привыкли довольно быстро. Это 20 километров к востоку от Берлина, Альтрюдерсдорф.
Мои попутчицы повеселели, немного расслабились.
– А что ещё забавного было? – спросила Яна.
– Рассказывали, что на складе азотной кислоты (она в ракетах окислителем служит) под утро задержали парня и девушку. По мокрым волосам видно было, что они недавно купались. Спросили, может, заблудились.
– Нет, – спокойно ответили они, – мы цветущий папоротник искали, а часовой нам помешал.
Обыскали «шпионов». Нашли пару презервативов.
– Это у них праздник в самую короткую ночь... Парни с девушками голыми купаются, – экспертом выступила Аня.
– А почему мы по полям–лесам? – продолжила она.
– Вчера ехал наш мэр напрямик около «Пионера». Их обстреляли. Выскочили они из машины, залегли в кювет неподалёку от отхожего места. Мина попала прямо в очко. Зашёл мэр в свой кабинет, отряхивая костюм. Запах, конечно, не цветочный.
В машине дружно засмеялись.
– А вообще-то, очень сильно разбавленные растворы дерьма цветами пахнут. Скатол – есть такое химическое соединение.
– А тут с дозой непорядок вышел, – отозвался водитель, и все опять рассмеялись.
Мы выехали из леса. Было уже довольно светло. Необычно много маков с необыкновенно сочными и чистыми оттенками, как напоминание о человеческой крови. Поле пшеницы. Море маков. Море крови. Как крови в Бендерах и Дубоссарах.
Женщины уже не волновались и комментировали увиденное приблизительно так:
– море крови, пролитой по вине тех, кто ради удовлетворения собственных амбиций, из стремления к внешним эффектам пламенными речами прорастил семена национализма, ощутил чарующее действие этого наркотика, одурманил и превратил в зверей;
– крови, пролитой по вине жаждавших стать вожаками этой обезумевшей стаи хищников, в наркотическом опьянении возомнившей себя «высшей расой»;
– крови, пролитой по вине тех, кто права нации поставил выше прав отдельно взятого человека, личности;
– крови, пролитой по вине негодяев, взобравшихся когда-то на вершины власти, эксплуатируя коммунистическую идею, и решивших остаться у власти, поливая ее грязью;
– крови для удовлетворения ненасытной жажды людоедов и кровопийц.
Я лишь отредактировал из высказывания.

 Приднестровье девяностых.
По дороге по асфальту
Ехать нам опасно очень
Днём. Конечно, также ночью.
И водитель Димка просит
Быть предельно осторожным.
Чтоб надгробье из базальта
Не стояло нам в полроста.
Объезжаем полем. Маки.
И пшеница колосится.
Эти маки – крови знаки.
Как солдаты в форме хаки…
К ним, видать, пришла проститься
Вся природа в форме мака,
Выбрав место для погоста
Недалёко от форпоста.
Упокоился защитник -
Казачок, пришедший с Дона.
Он – известный в мире ратник!
Ну, а рядом виноградник.
Дальше тоже красны маки
На пшеничном поле в космах.
С ярко-красным цветом тоста
Поминают злаки маки.

Три ордена. Я ими тоже награжден.
Оценен вклад мой в Приднестровье.
Скажу вам честно, без присловья:
Я не храню их в изголовье.
Их не примерил даже у зеркал… ни разу.
Ведь враг чего-то ждет, еще не побежден.
В безмолвии друзья - священное сословье.
Богатыри не мы. Оставьте пустословье!
Признание страны – вот это их условье.
Как только ДА, надену ордена я… сразу!

Настоящие мужчины работали на своих предприятиях, а потом вторая смена… в окопах. Женщины увидели в мужчинах мужчин. К ним пробудилось тёплое женское отношение. В городе не было пьяных. Женщины собирали медикаменты, перевязочные материалы, пищевые продукты, теплую одежду, матрацы, одеяла, готовили пищу, развозили ее по постам.
Не забуду глаза женщин, ждавших от меня по приёмникам и вживую обнадеживающих вестей.

Глаза. О! Сколько сказано о вас! Глаза
Героя, злюки и артиста,
Из бирюзы, из аметиста,
Они – фреза. И ядовитая гюрза.
Взглянуть на вас ваш враг боится.
Глаза туманят, ввысь взмывают птицей,
И каждой складкой правды говорящий облик
Плевать хотел он на угрозы, дикий окрик.
Ты подчинил сознание людей, мечты.
Один твой взгляд, и стихла площадь,
Один твой взгляд ее полощет,
Надеждой людям служит. Повелитель – ты.
Харизмою зовется одурь. Тая,
Она, любовь и ненависть вздымает.
Читай «Старуха Изергиль»! Почти что – Данко.
Ответь, страшна тебе теперь судьбы болтанка?

Выходил я с мегафоном на ступеньки «белого дома» и гнетущая, молящая тишина воцарялась на площади. Почти у каждого на фронте были отец, муж, дети, любимые. Каждый молил:
– Ой! Не дай Бог!
Почти мгновенно замолкали тысячи людей, неизвестно откуда появлявшихся у входа в здание горсовета. Помню тысячи пар нетерпеливых глаз. О, глаза! Хотите понять человека? Посмотрите в них. Они лучше всего выражают любовь и ненависть, доверие и презрение, преданность и подлость, горе и радость. Это внутренний мир человека. Это зеркало его души.
18 мая 1992 г. ракета «Алазань» попала на лестничную площадку четвёртого этажа нашего дома. Вышибло все двери. На первом этаже под моей квартирой ракета попала в квартиру, и там возник пожар. Там жил до войны детский врач, рьяный националист, который даже растущие под его окнами берёзы (символ России в его представлении) считал ущемлением его «молдавского» достоинства, хотя ратовал за всё румынское и на националистических сборищах говорил, что молдаван и молдавского языка никогда не было. Люди перебрались в подвал дома. Заглянул туда и я. Послушал свой голос по радиоприемнику.
Когда тебе за шею капает вода из затопленной пожарными квартиры, свой собственный голос воспринимается совсем иначе. В подвале он – глоток надежды. Я даже вырос в своих глазах и понял, откуда вдруг у людей появилось неподдельное выражение благодарности.
Мама Ани и её помощница–дочь кормили нас – «ночных завсегдатаев здания горсовета». Однажды Яна собрала своих помощниц и сказала:
– Так, девочки-красавицы! Верность своим любовникам будете хранить после войны! Тут у мужиков яйца опухли. Попрутся домой к жёнам, их поймают и по тем яйцам ррраз! Делайте выводы!
Мама Ани сказала мне:
– Не ходите домой! Вас там наверняка ждут. К Вам любая придёт. И моя Аня тоже. Чего женщины не сделают, чтобы вас не убивало. И мужья им простят. Даже мой ревнивец. Я Вас очень прошу. Не ходите на ночь домой! Не удивляйтесь, что я – мать – так об Ане говорю. Она готова все Ваши мужские потребности удовлетворить. Проклятая война! Женщины готовы на всё пойти, лишь бы вы, мужики, живы остались.
Я ответил, что все свои проблемы решу сам.
К середине июня 1992 г. на фронте изменилось многое и вовсе не благодаря командиру 14-й российской Армии генералу А.Лебедю, о чём уже почти четверть века пишут, кому не лень. Мы сами сделали его освободителем Бендер. Сегодня сложно в этом переубедить даже приднестровцев.
А.Лебедь вступил в должность командарма 28 июня, то есть через 9 дней после того, как Кишинёв утопил безоружные Бендеры в крови. Гарантами мира выступала четырёхсторонняя международная комиссия, которая 19 июня разбежалась, как крысы с тонущего корабля. А большая часть Бендер была освобождена 22–24 июня армией ПМР. А до этого женщины стояли у воинских частей на коленях, просили помощи. Когда это не помогало, шли тысячами и брали оружие. Дети не посмели стрелять в своих матерей в самом прямом смысле этого слова. После того как Кишинёв расстрелял людей на улицах Бендер в день выпускного вечера, некоторые танкисты послали по-русски своих командиров и поехали на свой страх и риск защищать безоружный народ. У кого-то погибла любимая в выпускном платье, которую даже не могли похоронить, поэтому просто прикопали в сквере.
В июне ПМР еще уступала в количестве боевой техники, но ей принадлежала инициатива. Человек, защищающий свой дом, родных, близких, любимых воюет лучше делающих это по приказу.
По ночам, особенно в сырую погоду, дубоссарская канонада была слышна даже в Одесской области. Тут выбитые окна, автоматные очереди уже не в счет. Война приняла другие измерения. Военное искусство постигали вчерашние рабочие, колхозники, служащие.