Перепутья

   Первый путь: к обрыву.

Кажется, осень с ветрами вернулась, в окно стучится, но мне от этого, почему-то,  ни жарко, ни холодно.
Осталось, вот, только в серебро и багрянец облачиться, и контрастировать на улицах с собаками и непогодой.
Ад свой все лето вскармливала лелея, только теперь что с того, раз сердце опять закрыто?
Ты - далеко, я - еще дальше: к обрыву, вниз и левее, чрез край бред и абсурд оставила, сбросив в гнилое корыто.

Струны уже утихли - серебру все никак не поется, стихи, проклятые, моду взяли - прячутся за камнями.
Лучше, наверное, глаза закрыть, да как взять - и оступиться, вот, правда, из виду тебя потерять навсегда не реально.
Вроде розовые очки я разбила на прошлом еще перепутье, почему же тогда все же вижу тебя, хоть и издали, но гротескным?
Казалось бы человек: вот изъян, вот грешок, вот добро расползается ртутью, но, увы, сердце ноет, как после ударов палашем легковесным.

Потому и осталось: бреди со своими мыслями, не раставайся, за спиной - тяжкий груз из гитары истертой да полупустой катомки.
А по ту сторону ты: что вокруг - ерунда, хоть весь мир в пух и прах рассыпайся. Могу лишь наблюдать - роль у меня, увы, только в массовке.


   Второй путь: к облакам.

Ветер нежно коснется плеча, позовет за собой, в тишину летней ночи - туда, где видно обрыв.
Звезды пусть ослепляют и тянет гомон людской, заткну уши, лечу, шире глаза раскрыв.

Для кого осень в тягость, кому и зима мила, кто-то теплых весенних ждет дней, мне же - летнее солнцестояние.
С ветром мы знакомые старые, вместе растили крыла, вместе падали в пропасть, летели огромные расстояния.
В этот раз все иначе. Не держит людская молва и не держат привязанности оковы чугунные.
В этот раз все по детски, наивно-чудные слова и под руку пляшут легенды и сказки подлунные.
У обрыва стояла, смотрела на облака, ветер летний увел - слава богу! - с опасного перепутья.
Он не дал шепоткам за спиной отрубить мне крыла, и не дал сердцу вольному о стальные разбиться прутья.

И пока это сердце в такт дикому джамбэ стучит, и пока это сердце свободы огнем пылает,
Весь мой мир навсегда для вас позабыт, а юдоль моя с радостью странников ветра к себе принимает.


   Третий путь: в город.

Закат алой лентой оставит след на белом перламутровом шелке, но вместо ответа услышит лишь смех шифоновый - будто  секундные стрелки.

Не выбирая путей и дорог, и не свернув с изначальной цели, прозрачная, быстрая, как мотылек, на самый извилистый путь шагну смело.
Вдали прогрохочат раскаты грома и скрежет не нового механизма, в свете софитов вокруг все серо, и люди безликие маски выставят.
Но все расцветет под нетвердым шагом босых белых ног, весну призывая,
И, кажется, в душах чужих всколыхнет забытое чувство, вспетое веками.

Одам себя им всю-всю-всю, без остатка! Пусть смотрят как на безумную смело, мне дела нет до людского тлена, я его вымету прочь из их тела!
И стая бабочек-мотыльков, подруги и верные спутники жизни, меня подбодрят, и путь на восток покажется светлым, лазурно-чистым!

Да только весна - капризная дама, своих не жалея дождей и огней, спалит мотыльков, вместе с ними и души, что верили безоговорочно ей.


   Последний путь: в пустоту.

Метель шепчет песни свои холодные, льдинки тихонько в сердце дрожат. Иней в глазах - только иллюзия, кровь на губах - только закат.

Сев на холодную землю, прищурившись, выдохну шумно пар изо рта, там, за спиной, снегопад стелит землю, чернеет за белой стеной темнота.
Прошлое, вроде бы, и отпустило, но тонкие нити никак не сорвать, и дергает их кукловод "ах, как было!", не допуская "как должно стать!".
Путей впереди - огромное множество, дороги петляют, уходят в туман, за ним - неизвестность, и чаще все кажется, что страх разливается, словно дурман.
Мысли мешаются, как в каламбуре и не дают разобраться в себе. Вроде,  и дальше идти тоже хочется, но проще вернуться к старой судьбе.

Крылья растаяли в дымке холодной, бабочка вылетит из кулака, сброшены в море гитара с котомкой... и остаться лишь пустота.