Лови

— Тварь. Сказал же, гнида, пусти её! Отпусти, она же почти не дышит!
А он дышит, к горлу прижав стекло. А он душит. Тише. Сильнее. Тише.

— Так нужна? Ну ладно. Давай, лови, — и толкает с лестницы мне под ноги.

***


Без конца — минуты, часы и дни, а она всё также в глубокой коме.

— Говорят, без шансов… Не отключать? Ты никто: не родственник или типа.
— Прекращал бы с мёртвой уже торчать. Универ закончил. Пора на выпуск.

Разве можно? Выпустить, упустить? Отключить дыханье от аппарата?
Сердце бьётся.
«Бьётся, но без обид… Ты ведь сам не знаешь исход и дату».

Отпусти её!
Ну давай, лови.

— Вора… Вора так ведь и не поймали?
— Хах, логично, он же убил почти. Срок другой, наверное, ждал вначале.

По спине подошва сапог, и вниз, через семь ступеней слетая с жизни, попадает в сотню моих «Очнись!».

Ненавижу. Господи, ненавижу.

Эта память мнёт мне постель и сны, пахнет мятой, кровью и невезеньем. Не прощаем прошлое мы одни: я и память рвём на двоих терпенье.
«Первый раз, когда я пришёл к тебе: двадцать лет, февраль и второй семестр. Третью зиму здесь — в этой белизне. Почему твой дом… Теперь. Это место?»
А она, опять не открыв глаза, побеждает хитро меня в молчанку.
«Проиграй хоть раз».
Почему нельзя всё забыть и вывернуть наизнанку?
Ухожу, на вечность дробя шаги. Обмани меня. Я совсем не храбрый. Обмани, пожалуйста, обними. Дай поверить снова в другую правду.

Ночь встречая, думая в темноте, всё ища концовку своим надеждам, я нашёл его, не искав нигде, и решил вернуть то, что должен прежде.
Серо-синий взгляд отражает сталь, без изъянов кожа, сухие губы.

— Говорил «лови». Я тебя поймал. Моя роль — настолько же быть «негрубым».

Я хватаю пряди его волос — пахнет мятой — бью головой об стену. Раз за разом, снова, ломая нос, до нуля и ниже сбиваю цену. Он даёт отпор, но такой слабак. Я ногой толкаю его на землю, бью в живот, расстёгивая пиджак. Пахнет кровью. Жарко, смешно и скверно. Поднимаю тело, прижав к стене. Мой удар не мимо, как в добрых фильмах. И костяшки мажутся не в вине… Да и сам я… Кровью мараю силу.
— Тварь, — смеётся, падает на асфальт, утирает кровь с идеальной кожи, — посмотри, что сделал. Твою же мать, чем ты лучше, парень? Да ты такой же.
— Ну, а ты что сделал? Ведь знаешь, да? — сапогом вбиваю слова под кожу. — Я такой же? Ладно, твои слова. Для тебя я хуже, а не такой же.

Разливаю кровь из открытых ран, обнажаю душу, сжимаю шею, я настолько трезв, что как будто пьян, я настолько сильно себе не верю. Навредить, избить, причинить бы боль, довести до комы и полусмерти. Мне так страшно, грустно, я очень зол. Кто из нас сегодня в личине жертвы? До победы, хрипа. До тишины. Я вгрызаюсь шавкой в его молитвы, в крик, в угрозы, просьбы, что так смешны. Я вгрызаюсь в шею тончайшей бритвой. Умирай…
Умри.
Заслужил, ведь так?
Весь в крови, упал, как мешок с картошкой.
Я упал? Упал.
Победил? Мой враг.
Тихий шелест.
Чёрт!
А, всего лишь кошка.

Страшно, жарко, холодно. Весь вспотел. Интересно, скоро меня поймают? Не нашли его, даже зная цель, а меня… Как быстро приставят к краю? Спрятать тело или бежать быстрей? А улики… Боже, какая глупость… Я убил его. Человек. Злодей? Заслужил? Ведь он заслужил быть трупом?.. Я сижу напротив: глаза в глаза. Где же выход? Где же? Куда мне выйти? Голубые… Страшные небеса. Как котёнок спутался с длинной нитью. Да, бежать отсюда… Бежать и всё. В подворотне тело найдут не сразу. Взять лишь бритву. Дальше, как повезёт. Не поймут… Ведь правда? И не докажут.

Поскорей домой, только сбавить шаг: здесь всегда найдутся глаза и уши. Остановок? Сколько там? Вроде пять. Лучше уж пешком, чем такси с «прослушкой».

Отмывать с одежды, с ладоней кровь. Задыхаюсь, колются в душу нервы. «Ты такой же, тот же…» — опять и вновь. Он ведь был последним, не только первым..? Так, что делать? Спать? Уже шесть часов. Не засну. Да ладно, с восьми работа. Не пойти? Нельзя. Всё поймут без слов, я и сам не знал про чертей в болоте. Но ведь он виновен? Да, виноват. Почему не вызвал 02, убийца? Я убийца. Думать не надо вспять. Разве я жалею, что мне не спится? Мне его не жалко. Совсем. И всё. Я боюсь тюрьмы. И чуть-чуть себя же. То, что сделал, это моё. Клеймо. Совесть хуже жалости. Очень даже.

На работе… Сложно играть себя. А какой я был до вчерашней ночи? Я играл прилежного слабака, или был немного тупей и жёстче? Да неважно — время уже прошло. Как обычно к ней прихожу в палату.
«Улыбнись, ты знаешь, всё хорошо: нам с тобой теперь не нужна расплата».
Ты такой же. Чем же ты лучше, а?
Интересно, чтобы она сказала? Похвалила, что отплатил сполна? Отбежала, будто бы от кинжала?

Почему же так, разбивая ночь на минуты, мысли, страшнее крови, я себе никак не могу помочь, я дрожу в ознобе: то жар, то холод. День за днём. Как страшно. Я так боюсь! Я боюсь — так сильно боюсь себя же! Ты такой же. Выдержи этот груз. Не могу. Спасите. Кота из пряжи.

Прихожу, жалея, что не вчера, отыскав, где выход, я всё же вышел.

Я убил его. Вот — ловите - я.

Я спокоен.

Даже,
пожалуй,
слишком.