Таланту А. М. Горького. Эльбрус. Земля

    Летит  степью  ветер  и  бьёт  в  стену Кавказских гор;
Горный хребет – точно  огромный  парус! Кругом простор
и Земля  со  свистом несётся среди бездонных голубых  пропастей, 
оставляя  за  собою изорванные ветром облака всех конфигураций и мастей,
а тени их скользят  по  земле,  цепляются  за  неё,  не  могут  удержаться и – плачут, стонут.
Деревья  гнутся  долу,  словно  бегут. 
     Кусты  встряхивают ветвями, как собаки  шерстью, и стелются по чёрной земле сухой, 
она дымится вся в пыли, течёт, не  умолкая – сухой  шорох, свист, вой;
щёлкают аисты, крякают сытые вороны, немолчно  трещат  степные  сверчки
и, словно командуя всем, раздаются крупнорослых, солидных станичников крики.
     Торопливо  появляется  Солнце,  быстро  исчезает, 
точно оно гонится за бегущей  Землёю  и  устало уже – отстаёт, в тучи попадает,
тихо падает с неба в дымный хаос на западе, где тоже горы в снежных вершинах
и краснеют сырые тучи – тяжёлые, как вспаханная земля в долинах.      
    Порою   между  массами  туч  ослепительно  сверкает  седло  Эльбруса, 
хрустальные  зубья  других  гор вцепились в облака и пытаются удержать их, как паруса! 
Так ясно чувствуешь бег Земли в пространстве, что трудно дышать от напряжения  в  груди, 
от  восторга,  что  летишь  вместе  с нею, красивой и любимой, – впереди! 
   Смотришь на эти горы, окрылённые вечным снегом, и думается, что это корабли,
что за ними  бесконечно  широкое,  синее  море и в нём гордо простёрты иные чудесные земли 
или  просто  –  голубая  пустота, а где-то далеко, чуть видные в ней, вдали,
кружатся разноцветные шары неведомых планет – родных сестёр моей Земли.   
   А рядом хороводом стоят приземистые белые хаты – хоровод красивых дворов;
стоят они, опоясавшись кручёными поясами плетней, пышно окутанные шелками садов,
покрытые выцветшей  парчою камышовых крыш, выглядевших когда-то, как весенние грации, 
а над крышами качаются серебристые тополя, вздрагивает кружевная листва  акации, 
тарахтят, как детские  погремушки,  сухие  стручья, слышные издалека, 
тёмные  ладони  каштанов  треплются в воздухе,  точно  желая  схватить  быстро  бегущие  облака. 
  Прошелестел сухой камыш на крыше хаты,
словно ветер всё ещё вздыхал, и какой-то прут щёлкал по стене,
и всё было, как во сне.      
За  окном – густо-чёрная  ночь, без звёзд,
она шептала многими голосами о чём-то жалобном и грустном;
с каждой минутой звуки становились всё слабее, а потом,
когда сторожевой колокол ударил десять раз и гул меди растаял, стало ещё тише,
точно многое живое испугалось звона ночного и спряталось –
ушло в невидимую землю, в невидимое небо и куда-то ещё выше...      
    Земля  дышит тьмою 
и тьма давит, топит тёплой, чёрной своей духотою    
серые бугры хат.
Ветер – многокрылый ангел-серафим, гнавший землю три дня подряд, –
внёс  её  в  плотную  тьму и Земля, задыхаясь от усталости, чуть движется в ней,   
готовая  бессильно  остановиться  навсегда  в  этой  тесной  черноте, насквозь её пропитавшей. 
И  утомлённый ветер тоже несильно опустил тысячи крыльев своих
с голубыми, белыми, золотыми перьями на них....

––––––– 
Алексей Максимович Горький. Женщина. (Отрывок.)          
Летит  степью  ветер  и  бьет  в  стену Кавказских гор; Горный хребет - точно  огромный  парус,  и  земля  -  со  свистом  - несется среди бездонных голубых  пропастей,  оставляя  за  собою изорванные ветром облака, а тени их скользят  по  земле,  цепляются  за  нее,  не  могут  удержаться и - плачут, стонут...       Деревья  гнутся  долу,  словно  бегут;  кусты  встряхивают ветвями, как собаки  шерстью, и стелются по черной земле, - она дымится вся в пыли, течет не  умолкая  сухой  шорох, свист и вой, щелкают аисты, крякают сытые вороны, немолчно  трещат  степные  сверчки, и, словно командуя всем, раздаются крики солидных   крупнорослых   станичников....
 Торопливо  появляется  солнце,  быстро  исчезает,  точно оно гонится за бегущей  землею  и  устало уже - отстает, тихо падая с неба в дымный хаос на западе,  где  тоже  горы  в снежных вершинах и краснеют сырые тучи, тяжелые, как вспаханная земля.       Порою   между  массами  туч  ослепительно  сверкает  седло  Эльбруса  и хрустальные  зубья  других  гор - они вцепились в облака и пытаются удержать их.  Так  ясно  чувствуешь  бег  земли  в пространстве, что трудно дышать от напряжения  в  груди,  от  восторга,  что  летишь  вместе  с нею, красивой и любимой.  Смотришь на эти горы, окрыленные вечным снегом, и думается, что за ними  бесконечно  широкое  синее  море и в нем гордо простерты иные чудесные земли  или  просто  -  голубая  пустота, а где-то далеко, чуть видные в ней, кружатся разноцветные шары неведомых планет - родных сестер моей земли...   
...
Хороводом  стоят  приземистые  белые  хаты; ...стоят они,  опоясавшись  кручеными поясами плетней, пышно окутанные шелками садов, покрытые   выцветшей   парчою   камышовых   крыш,  а  над  крышами  качаются серебристые  тополя,  вздрагивает  кружевная  листва  акации,  тарахтят, как детские  погремушки,  сухие  стручья,  темные  ладони  каштанов  треплются в воздухе,  точно  желая  схватить  быстро  бегущие  облака.
...
шелестел сухой камыш на крыше хаты - ветер всё еще вздыхал. Щелкал по стене какой-то прут, и всё было как во сне.       За  окном  густо-черная  ночь,  без  звезд,  многими голосами шептала о чем-то  жалобном  и грустном; с каждой минутой звуки становились всё слабее, а  когда сторожевой колокол ударил десять раз и гул меди растаял - стало еще тише,  точно  многое  живое  испугалось  звона ночного и спряталось - ушло в невидимую землю, в невидимое небо.       Я  сидел  у  окна,  глядя,  как  земля  дышит тьмою и тьма давит, топит теплой  черной  духотой  своей серые; бугры хат...
    Ветер, многокрылый серафим, гнавший землю три дня кряду, внес  ее  в  плотную  тьму, и земля, задыхаясь от усталости, чуть движется в ней,   готовая  бессильно  остановиться  навсегда  в  этой  тесной  черноте, насквозь  пропитавшей  ее.  И  утомленный ветер тоже несильно опустил тысячи своих  крыльев - мне кажется, что голубые, белые, золотые перья их поломаны, окровавлены и покрыты тяжкой пылью.