История в харчевне. Таргония - Часть первая

Однажды зимой под вихри метелей
Нагрянул в кабак мужик чуть живой.
Язык заплетаясь, сказать бы хоть слово.
Упал на колени, об пол головой.

В сознанье пришел, отпустило немножко.
Его усадили на стул не спеша.
Он закряхтел, чуть глянул в окошко.
Так и сидел, от испуга дрожа.

Просил лишь вина, иль другого покрепче.
В амбаре стоял с прошлых лет самогон.
Налили. Он выпил и стало по легче.
В камине трещал пробужденный огонь.

Он много рассказчиков слышал несчастных:
Про тех, кто плутал по дороге домой,
Про леших, про демонов… Полные страшных
Историй, манящие смерть за собой.

Уселся за стол наш бедняга-мужик.
Под шапкою прядь проступала седая.
Годами был молод, лицом уж старик.
«История эта скажу не простая!».                Говорит мужик

Вокруг собрались все приезжие гости
И тот час уселись за общим столом.
А те кто играли на золото в кости
Ударили по столу им кулаком.

Мало ли слышали пьяниц бездомных?            Говорят те, кто играл в кости
Историй про гоблинов, про упырей.
Не слушайте вы людей этих темных!
Быть может и сам он какой чародей!

Откуда явился? – спросили б его.
На нем ни мешка, ни пожиток в телеге.
Уселся за стол и просит вино.
Ох уж лихие на слово бродяги.

Пустые их речи. Лишь попусту брешут.
Нет в здешних краях ни каких колдунов,
Нет тварей летучих и дремлющих леших,
В дремучих лесах стерегущих свой кров.

«Послушайте други». Берется за кружку.        Говорит мужик
«Рассказ сей бездомного может враньё,
Но прежде услышьте.» Глотает всю бражку.
И снова мужик продолжает своё.

Рассказ:

В избе кончались запасы дровишек.
Старуха отправила в лес за добром.
Запряг я коня и в сани с соломой
Уселся и скрылся за снежным бугром.

Нас обогнал белесый зайчишка,
Как будто указывая верный нам путь.
Всё дальше от дому и глубже в сугробы.
Мой конь потихоньку начал тонуть.

Следуя дальше, мой хутор исчез.
Огни деревеньки внезапно пропали.
А заяц без устали прыгая в лес,
Манил за собою в дремучие дали.

Уж быстро стемнело, в короткое время.
А я не проехал казалось версты.
Взял длинную палку, согнулся в коленях
Дабы измерить сугробы. Одни.

В лесумы ночном  и нет нам спасенья.
И через мгновенье стая волков
Окружит стеною и будет лишь стремя
И груда костей средь белых снегов.

Во мраке лесов наш обоз затаился.
И мы в ожиданье грядущей беды
Склонились в молитве и вскоре смерилися,
Что в этом лесу мы остались одни.

Один на один с нечистою силой.
Он пал от удара тяжелой судьбы.
Найдутся ли сани, найдется ли тело.
Но конь вдруг промолвил – хозяин гляди.

Тот с ужасом вздрогнул, спрыгнул с повозки.
Зарылся в сугробы. Что было сил.
О господи святый. Какие же розги
Заставят коня говорить – он спросил?

Не уж то и ты с нечистой связался?
Последовал в лес и на лево ушел.
А заяц настырный под ногами метался.
И смертушку скажут в лесу он нашел.

В лесу разносились крики и шорох.
На лунном свете кружилась метла.
И ведьмы – сестрички, блуждали по небу.
Под их заклинаньем рассеилась мгла.

Деревья скрипели и что-то бурчали,
Шатаясь из стороны в сторону – шли.
К тому огоньку, что мерцает из дали.
К хижине той, что стоит впереди.

А дым уж валился клубами по ветру,
Рассеявшись запах манил за собой.
И чудилось мне, что всё это к обеду.
И к домику двигались темной толпой.

Нечистая сила – ходили кругами.
И в небо взмывалась крылатая тварь.
А черти всё прячась за снега буграми,
Играли с другими как некогда в старь.

Играли и дети в нашей деревне.
И были деньки, что всю ночь до зари
Придавались веселью. Терзаясь в надежде,
Не счастны теперь, ведь их увели.

Детей похищали только ночами.
И стая волков уносила их в даль.
В деревне от страха все время молчали.
Как тяжко родителям, как же их жаль.

Теперь не осталось в селенье ребенка.
Нет смеха и радости, всюду тоска.
Последними были Марк и Лионда.
Но вскоре их тоже настигла беда.

Я чудом пробрался в угодье нечистой,
А конь растворился средь мрака ночи.
Мне заяц тот дал клубок серебристый,
Который укажет мне путь без свечи.

Так же он дал мне из листьев накидку,
Чтоб скрыла меня от взглядов чужих.
Приблизился к дому, отдернул калитку.
Проникнул я внутрь. Как пыльно – Аптчих.

Я шапкой прикрылся – ни кто не заметил.
И ноздри зажав по сильнее рукой.
Быть может простыл. Морозно и ветер.
Но чудо, что все же остался живой.

А в доме том пахло странным отваром.
Стекались последние – близких кровей.
На пир прибывали с обернутым даром.
В мантие скрывали Адама детей.

В камине горело не доброе пламя.
Над ним возвышался чугунный котел.
«Кто голодом  схвачен? Кто рад будет с нами
Отведать младенцев? Свари их Мёргол!»             Волшебный котёл Мёргл

Их говор чужой – сквернящий и бранный
Катился от леших к другим по столу.
Усевшись последний и до края кружки
Подняли и пили за праздник Мадну.                Маднаан-Йагу

Кружилися бесы, метались старушки.
Творили проклятья на темном полу.
Три ведьмы седые – сестрички-подружки
Решили предаться в ту ночь колдовству.

А стрелки на часиках двигались быстро.
Уж полночь за дверью стучит по стеклу.
Двенадцать пробило. Пустует местечко.
Все в ожиданье. Явился Мадну.

И стало вдруг тихо и шум прекратился.
Сменяя торжественность на тишину.
Ой, если стоял бы я там, то молился.
Взывая к спасению душу свою.

Мадну возвышался над преданным чадом.
И пальцем водил по седому виску.
Окинул весь дом он дьявольским взглядом
И тот час рассеял былую тоску.

И снова веселье. Беснуются черти.
И чокаясь вновь за владыку Мадну.
Рассказ сей правдивый! Уж вы мне поверьте.
Еще принял стопку и сгинул ко сну.

Рассказ незнакомца их в ужас привел.
Метели все выли и скрипела дверь.
«А если и сам он… зачем же пришел?»
А вой продолжал толи ветер, толь зверь.

Ворвавшийся снег закружило в гостиной.
Дверь распахнулась и холод сковал.
Свечи померкли, погасло в камине.
Тут незнакомец очнулся и встал.

Ну что же пора. За мною карета.
Отчалил во тьму меж еловых высот.
Не выведал черт ни какого секрета.
Оставил лишь только с деньгами носок.

Он новую душу искал в кабаке.
Невинную, малую в детском лице,
Но в этой гостинице встретишь лишь пьяниц.
С каким же он даром вернется к отцу?..

Рождественский вечер встретили тихо.
Метель еще долго кружила внутри.
А гость тот из бара оправился лихо.
Другие от бражки проспят до зари.

Но коли он чёрт – не страшно и выпить.
На трезвую голову сгинул во тьму.
Но чтобы воочью такое увидеть
Возможно лишь только в тяжелом бреду.

И разве поверят – расскажешь такое.
Подумают выпил немало вина.
Поведает кто событье былое.
Как вечером зимним забрел сатана.

И головы людям вскружил он обманом,
Пытаясь секретом чужим за владеть.
Такое случилось однажды не даром.
Сознанием вашим – людским за владеть.

И в старой харчевне разъехались гости.
Хозяйка от страха ушла в монастырь.
Осталось всё также – кружки и кости.
И спрятался в лесе бывалый пустырь.

Дорога сокрылась в зарослях ели.
Окутало сном тот старый кабак.
Не кто не проедет. Стояли старели.
И новые ели меняли пейзаж.



Отец чародеев, гадалок, чертей
На пир приглашал. У старого замка
Вампиры, горгульи стоят у дверей.
Встречала гостей и седая цыганка.

С тростью в руке и запястье в браслетах.
Желтый метал одним зубом блестит.
Слепая старуха забылась в куплетах.
И песни цыганской мотив той звучит:

«Вмятины в стенах, поросшие мхом.
Усталые башни проникнуты сном
Растают за время под плачи небес.
Раступятся камни, развергнется лес».

Мотив напевала цыганка не смело.
Как будто проклятьем клеймит тех гостей.
И шепотом тихо, руками умело,
Она наводила все больше страстей.

А тот незнакомец из бара – лорд Бел-Мор
Вернулся в сей замок хмельным и пустым.
Но Маднаан-Йягу, рожденный средь гор,
Окинул его своим взглядом седым.

Зачем же явился слуга, где добыча?
Пожаловал в замок на пир без всего.
Забыл поклониться как молвит обычай!
Какой же урок ожидает его?

Спосил он собратьев своих чародеев.
Кто явится в гости без злата-добра,
Без чистой души, то вам же злодеям...
Думайте черти, что это игра?

Вечернее пьянство, хмельная затея
И пляски у старого с зельем котла?
Старинный обряд – вчесть богини Бромгеи.
Она ожидает наши дела.

Царицам Бромгея ждет побужденья.
И сон ее вскоре рассеется в чарах.
И лица гостей обратит в изумленье.
Очнется от сна в колокольных ударах.

Двенадцать Адама и Евы детей,
О слуги мои, в подношенье богини.
Ищите в деревнях. Ступай чародей.
Лорд Бел-Мор в борьбе со своею гордыней.

Не смея колен приклонить господину,
Он вышел из зала и сгинул во тьму.
И следом за ним – за спасеньем богини,
Не чистая сила в полуночном плену...

В дремучие дали раскинулись метла,
И ведьмы тот час разлетелись во мгле.
В прозрачном окне рассыпались стекла.
Так свизгами прочь на кленовой метле.

В плащах колдуны с рассшитым подолом,
И в шляпах с изгибом, промчались в дали.
И черти храмые, с натянутым колом
С пустились на зонтиках с мрачной горы.

Маднаан-Йягу – хозяин полночных
Засыпаных снегом мохнатых вершин.
Злодей -чародей в науках неточных.
Он заплатил пол сотни агршин.

Маднаан-Йягу был темный властитель.
Жил он в горах удаленных в снегах.
Сокрытых от глазу – души губитель.
Прославлен был в злосных и страшных делах.

Он был любви искатель жадный.
Лишившись преданности в дар
От хладных слов девицы ладной,
На сердце вечный был удар.

И он любил когда то деву,
Но та отвергла молодого.
Тот час же потерял он веру
И принял наставления слепого.

Когда-то звали его Мэрон –
Младой царевич золотого царства.
Любил он Фею – был ей верен.
И был правителем большого государства.

Но вот однажды он лишился
Любви Нареи – дочери лесов.
И навсегда от веры отвратился.
В пещере одноглазых псов.

Все удалаясь в даль от мира
Людей и нажитых традиций.
Бродил в горах, где магом вырос,
Расслышав повести о неживой царице.

Бромгея спала долгим сном,
Окутанным веками, эльфы
Построили ей златый дом.

В густых лесах средь сосен-елей,
От лиц – непрошенных гостей
Царицын сон хранил Эвелий –
Последний великан безкрайних пустостей.

Он был закован в цепи-кольца,
В руках был древний лунный меч.
Вокруг костей –несчастных добровольцев,
Желавших голову закованного с плеч.

Он сторожил лишь вход к покоям,
Под башней трехметровых стен.
Но кто войдет оглушен будет воем,
И войну этому не встать с колен.

Покои охраняют псы,
Свирепые лишь только с одним глазом,
Лишившись сна, лишь черные хвосты
Могли снести не прошенного гостя разом.

А дальше в глубине столбов,
Средь золотых-серебрянных лампад
Спала царица в красоте цветов
А спотолка спускался чар –
Нетленных серебристый град.

Царица та спала три века
И сон ее на вечно здесь.
Среди оков златых – одета.
И чар в сей комнате не счесть.

За что же деву молодую
Бромгею в залах оковали?
Навечным снам – красу немую
В лесах дремучих фей – предали.

Бромгея – темная колдунья,
Влеченная чужим добром,
Стремилась завладеть Геруньей –
Страною эльфов – насылая гром.

И вызывая древних духов,
С глубин земных и недр опасных,
Богиня злая через восемь стуков
Клопыт – увидела  - кроваво-красных

Коней чей топот был буря в море
И растворяя в топоте леса
Они несли проклятий-горе,
Пока не кончилась роса.

И царство фей Геруния померкло.
И потемнело солнце в облаках.
Тогда созвали стражей Геркла –
Могучий великан в упряжке – одноглазых псах.

Служил Эвелий Герклу – брату великану
В далине пустоши-пустот
Но причинившим феям рану,
Они задали тяжкий сей урок.

Царицу победить с умели,
Но лишь на время – на века.
Какое будет нынче время?
Кто пробудит Бромгею – чья рука?

Но эта доля выпала злодею.
Маднаан-Йагу через своих слуг.
Вершит прорчетсво – Бромгею –
Ее разбудит темный круг.

***

Бел-Мор был преданным и гордым малым.
Невзрачный Карла – гнома сын.
Губил соперников клинковым жалом.
И испускал из носа дым.

Накинув плащь вспархнул из зала,
Умчался вдаль он в поисках добычи.
В его глаза кроваво-алых,
Уже исполнен был обычай.

Он был хозяйну правою рукой
И исполнял указы в день – сполна.
Прищурив взгляд, на нос кривой
Накинул он очки из дна

Кармана черного плаща,
Достал еще по шире линзы.
И глядя в даль – души ища,
Он чуял запах легкой птицы –
Своей добычи – фыркнув гореча.

Бел-Мор все в дали наблюлая,
Высматривая дальние края.
Простую песенку внос напевая,
Все приговаривая про себя:

«Вмятины в стенах, поросшие мхом.
Усталые башни проникнуты сном
Растают за время под плачи небес.
Раступятся камни, развергнется лес».

Это не миф, не легенда, а быль.
Богиня Бромгея проснется же вскоре.
Хозяин растопчет неверных всех в пыль.
И будут Адамовы дети в неволи.

Довольно собратья мои расступаться,
Довольно мириться с людским меньшинством.
Пришло теперь время и нам расквитаться.
Царица, Богиня – ликует тот гном.

Обряд вершиться будет вскоре.
Бромгея к жизни возродится.
Освободив от чар-неволи.
И править будет вновь царица.

И царство людей как и эльфов в забвенье.
Мы будим правть над миром и вскоре
Все будет наше – богатство-спасенье
В богатстве спасенье. Но царица в неволе.

В неволе. Беда. Мы должны ей помочь.
И в новь напевая ту странную песню.
Он мчится все дальше, все дальше, все прочь.
И в эту же ночь – хорошие вести.

Царица, царица – вновь празднует гном,
Победу, что нечесть еще не достигла.
Но что же ждет дальше, за магическим сном.
Вновь тяжкая долгая-долгая битва.