3

В гостиной жарко и светло,
горят восходом стёкла, рамы.
Альенде ведал свой итог,
но не бежал он прочь от драмы.

Войска причалили к дворцу,
подняли танки тонны пыли.
Таков был века самосуд,
теперь диктатор правит Чили.

Сентябрь начал не с числа,
а утром — в утро Пиночета,
когда сместили тех, кто слаб,
когда нашли вопрос к ответу.

Под гулы танков бил снаряд.
Дворец горел, трещал и падал —
то древний ритуал-обряд,
когда в совок сметали падаль.

Альенде ставил на крестьян,
на босяков, плохо одетых,
им даровал министров сан —
тем были чувства и задеты.

В Латинском мире солдафон —
вот что основа мирозданья,
на них упор, но Сальвадор
решил, что импорт вручит знанья.

Альенде бросил в свой народ
чужой пример социализма.
И это был водоворот,
и это был военным вызов.

А тут и Кастро подоспел,
и завертелось, закружилось,
и места нет скупой тоске,
но не судьба прийти режиму.

Пришёл другой — солдат, боец.
Пришёл другой. Атака, утро.
Альенде свергнут. Наконец
пришла во власть военных хунта.

Пришёл другой. Кричали: "Чей?"
в Союзе, паритей обутом.
Как Сталин. Чистил Пиночет
ряды народные от смуты.

Союз кричал: "Пришёл тиран!
Спасайтесь, выжившие в Чили!",
но сам Союз — сплошной баран,
пред схожим пастырем бессилел.

По-новой путь к мечте открыт:
военным стажировки снова
в Панамской зоне выдают,
напомнив, кто в стране основа.

"Наш главный враг,- твердил солдат,-
босяк-марксист, одетый плохо.
Они страну ведут назад,
у них к стране любовь — лишь похоть".

"Вся демократия — монет
Знакомый звон и чёрна кошка!
У нас на демос денег нет!
Вся демократия — то роскошь!"

Панамский, например, диктат
супротив Штатов был настроен,
на Кубе Кастро у поста,
поскольку в образе героя.

А Пиночет, он дал врага,
сыграв на том, что у народа
мозги пусты, кишка тонка,
и он готов до сумасброда.

В начале был режим суров:
разведка гладко всех счищала,
срывала всяческий покров,
но вдруг пошла в обход канала.

Потом другие слежку взять
по приказанию сумели.
И пропадали: как босяк,
так и военные шинели.

И пусть жесток, и пусть тиран,
но — свой, военный, плоть от крови,
и, нанося мильярды ран,
он экономику построил.

Подъём сменился на провал,
и оппозиция мгновенно
решила, что пора дрова
рубить и резать власти вены.

Но покушение сорвал
счастливый и несчастный случай.
Не поскупился на слова
диктат, казнив злодеев кучей.

И снова — вверх, и снова — ввысь,
и снова Чили зажигает,
но между тем, как будто рысь,
в народе смерть блуждает злая.

Но не фашизм, ведь голос был
и тех, кто взглядов либеральных,
они могли сквозь власти пыль
нести свободу в кухни, в спальни.

Был нужен враг. Его нашли:
все те, кто недовольны властью,
все те, кто был за красный сплит —
другую тьму под маской ласки.

Закрылись Штаты и Союз,
но Пиночет не растерялся:
Латинский край от новых уз
расправил плечи перед сальсой.

При всём давлении диктат
не прессовал свободу прессы
и конституцию: поста
не стал держать военный цезарь.

Был выбор слова: да и нет,
был выбор и голосованье.
Народ сказал: теперь конец,
на демократию тирана!

Но оставался генерал
при президенте и в отставке
на той же карте, как играл,
а нововластные — приставкой.

Итогом стал двуликий мир,
предавший самый главный принцип:
спустя века прощён кумир,
но схвачен в Лондоне, в больнице.