Баллада о писателе

Светлой памяти белорусского писателя
Александра Капустина, положившего
начало литературной премии – лауреатом
которой я стала за поэму «Стальная Песня».

1

Помню день… Улыбчивые лица.
Юбилей… «Районке» -- шестьдесят!
Смех кругом. Шампанское искрится.
А напротив – ясный, чистый взгляд.

И улыбка – молодости метка.
Человеку много, вижу, лет.
Но в застольях гость он, видно, редкий.
И не шумный, больше – «да» и «нет».

Тост поддержит. Мудро улыбнется.
Вспомнит что-то… Жизнь – она длинна.
А застолье, будто песня, льется.
«Хай жыве раенка!» Пей до дна!

Журналисты – он народ дотошный,
Правду-матку чувствуют нутром.
Церемониться тут, право, сложно.
Сразу видно, что друзья кругом.

Ну, а тот, с сединами, он тоже
Будто из «районки»… Но иной.
Как-то выше… И немного строже.
Но для всех, я вижу – свой, родной.

Кто такой?.. Узнать мне интересно.
(Ах, застолье – дружная семья!)
Только как?.. И будет ли уместно?
Правильно ли здесь поймут меня?

И тихонько, наклонясь к соседу,
Об услуге этой я прошу.
Говорю тихонько, по секрету,
А в ответ публично – «Все скажу!

Наш Петрович… Он богат без меры.
Что имеет, щедро раздает.
Книжку новую издал, к примеру,
Юмор там почище пули бьет.

Хоть живет Капустин наш в столице,
Жлобин для него – родимый дом…»
Слушаю… Чуть дрогнули ресницы:
Вот ведь как,  писатель за столом.

И удачу упустить такую
Не хочу… Ну, просто не могу.
Выспрошу его про жизнь людскую.
Как ложится это все в строку?

Ведь сама в блокнот пишу нередко,
Нет, не репортажи, а стихи.
Удивился… «Значит, здесь поэтка?
Ну, тогда сподручней от сохи,

От ремесел старых, хороводов
Начинать свой песенный напев.
А газетный слог иного рода,
И куплет иной здесь, и припев.

Впрочем, нет!.. Бывают исключенья.
Вася Теркин… Он не даст соврать.
Журналист Твардовский – это верно.
Но поэт Твардовский – поискать!»

Говорили много в этот вечер –
О стихах, о книгах, о друзьях.
Налетал с Днепра июньский ветер,
Застывал прохладой на губах.

Юбилей… А значит, все уместно.
И с улыбкой царственный поклон:
«С нетерпеньем жду Стальную Песню».
А в ответ… В ответ хрустальный звон.


2

Помню день… Печальный и суровый.
Кто назначил? Кто его призвал?
Александр Капустин… Горе! Горе!
Не девятый – запредельный вал.

Сердце… Что ж ты биться перестало?
Съезд был бурным,  спор ключом кипел.
 Жар трибун… Слова полны металла…
 И лицо бескровное, как мел,
               
 Никого тогда не удивило.
 Каждый метил в глаз попасть, не в бровь.
 А Капустин шел… Из жизни… Мимо…
 Мимо кресел красных, словно кровь.

К выходу… К концу… К святому краю…
К рубежу… Как воин… Как солдат…
И никто не вскрикнул: «Убивают!»
И никто не посмотрел назад.

Все!.. Свершилось!..
                Горе!.. Горе!.. Горе!..
Город всколыхнулся и притих.
Час прощанья… Лент пунцовых море.
В горле бьется мой прощальный стих.

Александр Петрович, что ж так рано,
На распутье оставляешь нас?
Помню все…
                Октябрьский день… Прощанье…
Этот час… Горячий скорбный час!

Но живут альбомы, письма, строки.
Книги живы… Верные друзья...
Нет, не зарастут пути-дороги,
По которым молодость прошла.

Каждый год в день светлого рожденья
Принимаем дорогих гостей.
Этот день – страничка откровенья,
Встреча добрых и родных людей.

На февральской стуже рюмка горькой,
Как глоток отваги, как броня.
У могилы наливают с горкой.
Пей с морозом! Со слезой! До дна!

Помню день, назначенный мне свыше.
Мой поклон и небу, и земле.
Снег… Февраль… Сверкающие крыши…
И «Стальная Песня» на столе.

Звездный час… Он – то же, что вериги.
Он и боль, и мужество, и свет.
Путь мой – продолженье вечной книги,
Тот святой писательский завет.