Семилетние поэты - А. Рембо, перевод с фр

И Мать, закрыв прилежно школьную тетрадь,
Ушла, полна довольства и гордыни, вспять,
Не видя под бугристым лбом в лазури глаз
Украдчивой души озлобленных гримас.

Смышлёный, он потел в безропотности днём,
Но мрачные черты и слабость нервов в нём
Безмерную, казалось, выдавали лживость.
Он в темноте, вдыхая коридоров сырость,
Кусал язык, в трусы запрятав кулаки,
И, жмуря веки, видел пёстрые круги.
Дверь отворялась сумеркам, и у перил
Его, хрипевшего, случайный взгляд ловил
В разливе тёкшего со рваной кровли света.
Разбитый, отупев от мелочности лета,
Он в свежести отхожих мест сидел часами
И, думая в безмолвии, водил ноздрями.

Когда, от запахов дневных избавясь, сад
За домом их луной морозной был объят,
Улёгшись у стены в осколках черепицы,
Он ждал видений, пальцами сдавив глазницы,
И вслушивался в шорохи шпалер недужных.
Как жаль! Друзьями звал он тех детей тщедушных,
Что с мокрыми глазами и открытым лбом,
Скрывая пальцы чёрные в тряпье своём,
Пропахшем сызнова поносом и нуждой,
Лепечут с нежностью кретинов меж собой.
И коль ловила мать его за состраданьем,
Она в испуге млела; кротким обаяньем
Он всё же унимал невольный трепет тот:
Её пленял порой сей синий взор, - что врёт.

В семь лет он сочинял романы о пустыне,
Где теплится Свободы луч, сродни святыне;
Леса, светила, степи, берега! - В журнале
Рисунки стран далёких душу окрыляли,
А женский смех румянцем заставлял налиться.
Когда к нему шальная, в платьице из ситца,
Являлась - в восемь лет - соседей бедных дочь
И прыгала стремглав, развеяв пряди всклочь,
На спину из угла, валя обоих ниц,
Он вдруг кусал её за мякоть ягодиц, -
В трусах она ещё не видела нужды -
И в комнату свою он уносил следы
Её локтей и терпкий запах белой кожи.

Зимой воскресных дней он не любил до дрожи,
Когда, прилизанный, за столиком резным
Он Библию читал со срезом голубым;
Его теснили грёзы в комнате средь ночи.
Он Бога не любил; скорее тех рабочих,
Что рыжим вечером влачатся по предместью,
Где крик глашатаев толпу заводит вестью,
И глушит смех раскаты дроби барабанной.
Он часто грезил преданной любви саванной,
Где запах, зной и золотая зыбь слились,
И, в тихом трепете ожив, взметнули ввысь!

Тем больше образ он любил, чем безотрадней,
Когда в порожней комнате, в тени от ставней,
Средь сырости, устлавшей стены, будто жир,
Он свой роман читал, взлелеянный до дыр,
Исполненный небес янтарных и лесов,
Утопших в паводках и нежности цветов,
И жалости, ненастий, боли и разлуки!
- Пока врывались в окна уличные звуки,
Он, сидя в одиночестве на свёртке покрывал,
Себя под парусом истошно представлял.