Из воспоминаний о детстве. Городок

Наш городок ничем не примечателен… Так я начал рассказ о детстве, но буквально через секунду сообразил: начало никуда не годится. Что означает- ничем не примечателен? И чем бы он должен быть примечателен, чем он мог бы быть примечателен? Высокими зданиями, широкими площадями, огромными стадионами, быстрыми автомобилями? Разве, если бы он обладал всеми этими качествами, стал бы он от того более примечателен? И сразу, не задумываясь, я ответил -нет!
     Наш город был прекрасен и превосходен. Он был прекрасен и превосходен потому, что над ним было синее небо, примечательнее которого ничего на свете нет.  И то же самое небо, но уже зимнее, ночное, то небо, звездное , вызывающее и страх, и восторг, когда мы с товарищами стояли на высоком берегу Байгоры, среди огромных сугробов и жуткого мороза и с высокого берега смотрели вниз на незамерзшую полынью у плотины и слушали шум черной, блестящей, словно ртуть, острой, словно нож, крещенской воды.
   И наша река Байгора- спокойная, мягкая, ласковая, почти, как мать, в летний день, принимающая наши узкие костлявые тела, вихрастые головы, ноги в цыпках от ветра, воды, черноземной грязи. Полная раков, мелкой рыбешки, золотого песка.
  А наш Горсоветский луг, раскинувшийся в большой низине другой реки, более широкой и полноводной, которая называлась Матыра. Разве этот луг, с его высокой зеленой травой, с многими затонами, тропками, дорожками, с бабочками, комарами, когда ты теплым августовским вечером мчался на мотоцикле BMV  по убитой дороге и ветер свистел в ушах и мошкара попадала в глаза- разве этот луг, неуместность названия которого мы не осознавали, разве он не был примечателен? Да он был чудесен, удивителен, великолепен.
 Ведь на него, иногда, садились маленькие самолетики АН- 2 и из кабины вылезал летчик в необыкновенном шлеме и огромных очках и махал детворе рукой в кожаной перчатке. Он снимал шлем, теплый ветер теребил его курчавые волосы, он курил папиросу, сидя прямо на траве и вдруг снова залазил в кабину, заводил мотор, разворачивался колесами и набирал стремительный ход и подъятый непонятной подъемной силой взлетал вверх и мы следили за ним так пристально, что слезы выступали на глазах, и уже не было видно от самолета даже и точки, а мы все не могли оторвать взгляда.
   А разве леса, обступающие городок со всех сторон, и Кузовский лес, и Анинский и другие, названия которых память не удержала, но благодарность к их шуму и прохладе сохранила, леса, на березах, которых мы «катались», -мы залезали на небольшую березку и, уцепившись почти за самый верх ствола сгибали деревце и на руках плавно, как на парашюте опускались вниз. Разве не были они примечательны?!
   Разве не для того был создан этот ласковый, светлый, красочный, многообразный природный мир, чтобы лелеять и холить нас, наполнять наши глаза, подпирать наши ноги, пробуждать нашу душу?!.
 И что могло быть примечательнее этого мира? И что более прекрасно и разумно устроенное встречал ты в последующие годы своей долгой жизни? Что?
   И, разве мир людей, которые были очень хороши и хороши не только для тебя, но и хороши вообще: великодушны, добры, работящи, разве этот мир людей не был примечателен? Хотя никто из них не достиг ни славы, ни большой известности, разве были они от того менее хороши?  И куда исчезла та чудесная жизнь твоего детства? Исчезла ли она насовсем, потонула, как Титаник, только с меньшим шумом и треском, или притаилась, спряталась, замерла на секунду. И скоро начнется. Начнется снова.
    Как бы мне найти ответ! Как бы мне ответить!