Девятнадцать

Внимание!
Мне повезло в жизни так, как немногим везет. Я могу выйти из дома около полуночи и не задаваться вопросом о том, что может произойти. Везение ли?
Возвращаясь домой: пешком, на разбрасывающемся искрами трамвае, в пустом троллейбусе, на переднем сидении такси, я всегда смотрю по сторонам и откладываю в копилку незначительные, как может поначалу показаться, мелочи. Обледеневшая дорога, авария, шипение рации, липкая от жары кожа, июльское тепло асфальта, оголенные ветви деревьев, мужской свист вслед, ткань, пропахшая алкоголем и никотином, чеки в карманах. Я вижу темноту или разгорающееся зарево рассвета, я чувствую приятное опустошение или набившую оскомину усталость, я вижу, чувствую, слышу, шестым чувством ощупываю юную действительность; действительность мне нравится, у нас практически роман.
Здорово быть живой, ведь у кого-то нет даже этого. Здорово даже тогда, когда я не выхожу из квартиры по нескольку дней, полностью окунаясь в осознание своей незначительности. Здорово дышать пылью однушки, здорово заваривать чай в кухне, продуваемой десятком ветров. Здорово просыпаться, не ощущая собственного тела, здорово слушать одну и ту же песню сотни раз.
Рутину иногда сменяет новизна, все знают об этом. Я вцепляюсь в нее в поиске; я выжимаю ее, как влажную тряпку; я оставляю от нее одни ошметки, бесцветные, безвкусные, бестелесные. Воспоминания – это остатки настоящего. Полноценные воспоминания – остатки не прожитых моментов, отстраненного существования. Ведь, когда проживаешь нечто всем своим существом, нет времени на составление протокола, тем более: нет времени на проверку старого. У меня мало полноценных воспоминаний, начиная с семнадцати лет.
Внимание! Я хочу запомниться людям, как прожженный гедонист, я хочу запомниться людям, как одно из выражений свободы, я хочу запомниться, как самовлюбленный подросток, потому что иногда мне этого категорически не хватает. Поверхностность многие называют пороком, не пытаясь увидеть, что скрыто за ней. Желание принадлежать многие отождествляют с инфантильностью, не желая признавать печальную природу человека. Уныние – грех, а значит, я попаду в ад с печальной улыбкой на лице.
По моему мнению, слова не обладают глубиной звука и изображения, они обращают в бумажную пыль все, что когда-либо было прожито или придумано. Ирония в том, что, пытаясь запечатлеть свои эмоции, я вынуждена прибегнуть именно к этому средству самовыражения. Как нарисовать сомневающееся сознание? Какова последовательность нот ностальгии? Кто-то однажды сказал, что писать книги гораздо интереснее, чем писать о книгах.
Внимание! Слова никогда не станут реальностью. Живите, пожалуйста, жизнь.