Танцы на станциях

                Денису Тихонову

I.

Гони на собаках –
визжащих, буксующих на поворотах.
Оставь в предрассветном мраке ночных полустанков
свои исходящие цветом и соком строки
и пусть от тебя совсем ничего не останется –
ни на этой дрожащей планете, ни где-то около…

Говорят, что когда Нева раздвигает мосты,
у прохожих над головами летают тени.
Как ты думаешь, может быть это я или ты,
разорвавшие рифмами солнечные сплетения?
Как ты думаешь, кто-то сумеет их снова связать,
если на пару минут закроет глаза?

Гони на собаках по кругу, без пересадки
сердечного клапана.
Пусть твой прочно построенный дом неизбежно
даёт усадку,
приближаясь к самому центру – сквозь поры – Земли.

Видишь, подбитый паук на полу, в пыли –
он ещё шевелит потерявшей опору лапкой,
от шока заходится в самозабвенном
предсмертном танце…

И даже холодное солнце зимою восходит и светит.
Даже в тюремных бараках,
в войну, в горе
у этих – ещё не мёртвых – рождаются новые дети.
Но кто сказал, что в залах пустых ожиданий
рядом с нами на чемоданах не дремлют эти –
так и едущие на собаках
до самой последней станции?


II.

Не грели
ни «Танцы с волками»,
ни танцы
с шакалами…
Кого-то искал,
сойдя на последней станции,
смотрел и смотрел –
а всё рельсы, песок и камни…

Лилось и текло под ногами,
хлюпало в прорезях карманов пальто.
И ничто в этот день не ладилось:
«Не то, всё не то!»
Руки лацканы
нервно гладили,
Неосознанно и уж как-то совсем не ласково…

Орал заводской гудок,
будто режут заживо…
Он плёлся с трудом,
никого ни о чём не спрашивал,
ведь все поезда ушли, не оставив весточки –
к чему догонять? Пустые, натужные хлопоты.
А полы пальто
парусами из драпа хлопали,
Вмерзали в продрогшие лужицы мачты-веточки…

Лилось и текло по щекам,
запекалось корочкой.
Ломило в висках.
Он устало присел на корточки,
Да так и остался б
на этой последней станции –
как вдруг и её не стало…