Женщина

Лермонтов несчастен был, и Гейне,
А оторваться не хватало сил...
И был ли он, такой на свете гений,
Кто б их бы, женщин, не превозносил?
В словах мильонных,
В красках многопудных,
И мрамор шёл,
И изливалась сталь,-
Кумир веками сотворяли люди,
И он - гляди! - взошёл на пьедестал.
И честь людскую прежнюю поправ там,
Стоит над миром.
Глупостью горда;
И вместо правды - выросла неправда,
И вместо дружбы - поднялась вражда,
И пусть живущим будет то уроком,
Что от себя всяк сущее творя,
И грязь,
И злость.
И зависть,
И жестокость,-
Всё в женский род возведено не зря!
Во всех местах,
На всех земных наречьях,
Искусом сладким,
Тот стоит мираж.

Что из того, что прав ты был, Гельвеций:
Любовь, мол, точит первый карандаш;
Что толку в том, что Алигьери Данте
Возвёл свою Франческо в идеал?
А, между тем, загубленных талантов
Той женщиной никто не сосчитал.
В упрёках низких,
В горестных изменах,
Который век всё длится тяжкий сон.
И Вертер не один сходил со сцены,
Не показав,
на что способен он.
О, как велик тот счёт и как он длинен,
Умов сгоревших и пропавших тем,
Как много было мозговых извилин
Заполнено
не тем,
не тем,
не тем...
И сколько не досказано на свете,
И сколько не допето,-оттого,
Что есть оно - и свет, и мрак, и ветер,-
Обманчивей сирены существо.
Двадцатый век.
Тебе это знакомо.
Ты ясно видел,  как не скрыв печаль,
В глухую ночь Толстой бежал из дома.
Чтоб смерть на полустанке повстречать.

На склоне лет обидой скоплен опыт,
Всё б изменить... другим бы стать... пока…
Но жизнь ушла. Глоток последний допит,
Дописана последняя строка.
И Пушкин был… и Байрон был… и Гейне...
Взгляни на мир сквозь горечь их годов,
И знай любовь, как знал её Тургенев
Не делая женою Виардо...