Дикая малина

Шёл месяц август. В то время я гостил в посёлке у бабушки и вовсю помогал ей по хозяйству. Довольно часто мне приходилось бывать на берегу лесной речки, куда бабушка посылала собирать дикую малину. Ох, и сладкая же была ягода! Я ездил на велосипеде, и путь мой лежал через обширные поля местного агрокомбината, где над выращиванием овощей трудились женщины и пенсионеры, живущие в посёлке. А после, минуя их и проехав немного по тенистому сосновому лесу, я выбирался на берег той самой речки и часто бросался на мягкую, чуть влажную траву, и долго лежал так, вдыхая непередаваемые ароматы природы и внимательно вслушиваясь. Вокруг меня носились стрекозы, надо мною пролетали птицы, рядом стрекотали кузнечики, а сердце в груди то сладостно замирало, то начинало быстро и радостно биться. Я с головой окунался в прохладную воду, выбирался на солнышко, припрыгивая от холода и отфыркиваясь, и наполнял вёдра мелкой, душистой ягодой, сверху укрывая их тёмно-зелёными листьями. Бабушка хвалила удивительные целебные свойства лесной ягоды, и в город я каждый раз возвращался снабженным всевозможными бабушкиными отварами, сиропами и настойками из дикой малины.
В один из таких дней я, опасаясь испортить ягоды, медленно и осторожно возвращался через поля. При виде меня многие женщины – жительницы посёлка, успевшие стать мне знакомыми, - стали приветливо махать руками. Стоял полдень, и, проработав с раннего утра, они, уставшие, оставляли свои полосы и выходили к дорожке, огибающей поле – здесь они очищали одежду от грязи, поправляли платки, пили воду и обедали.
Я прислонил велосипед к тоненькой яблоньке и присел на траву, расположившись поодаль от отдыхавших людей. Оставшиеся на поле продолжали собирать морковь. Они выдёргивали овощи из земли, отламывали стебли, выбирали крупную и здоровую морковь и клали её в вёдра. Из вёдер пересыпали в овощные сетки, наполненные мешки завязывали и волокли по земле к началу полосы. До обеда работнику удавалось собрать около десятка таких мешков.
Одна девушка привлекла моё внимание. Она продолжала работать, её волосы растрепались, выбились из платка, а движения были отрывистыми, резкими, вглубь полосы она продвигалась то сильными, то слабыми рывками. Я наблюдал за ней, и мои размышления были прерваны грубыми и неприятными голосами двух баб, оказавшихся поблизости.
-Слышь, Ереемевна, была я нынче у Верки Колопатьевой. До того мужика извела - запииил! Четвертый день, говорит, дома не появлялся! Вчера с ведрами шла к реке, смотрю: валяется в канаве, грязный весь, обросший, глядит на меня мутными глазами и мычит. А Верка! Говорит: “Денег домой не приносит, так бы и расшибла ему рожу сковородкой!” А девка, а девка-то её как хорохорится, всё на Ваньку поглядывает...
-Люд, а ты о Медведьевой слышала? Нет, ну, ни в какую работать не идёт, а всё скулит, ноет, что никто ей не помогает! Схватили, под руки на поле привели – так убежала, к полудню убежала! Да ещё дома скандал закатила. Все у ней виноватые.
Девушка закончила работать и теперь приближалась к нам, таща за собой большой мешок с морковью. На полпути она остановилась и размяла кисти рук: руки у неё болели.
-Эй, Катька, как там Зоя Алексеевна поживает? – крикнула ей Еремеевна, вытирая руки большим платком.
-Вы бы навещали её почаще, сестра же ваша родная. Еле ходит, сейчас за ней сын ухаживает да я, когда тот запивает и надолго пропадает. – отозвалась девушка.
-Людка, ну, посмотри, посмотри-ка ты на неё. Муж-то как месяца четыре назад в город уехал, зарабатывать обещался, да так и пропал совсем. А она... вела себя, как полоумная, в город пустилась одна одинёшенька, а приехала – слова молвить не могла, после и сама пропала... неделю назад опять вот объявилась, а откуда возникла – непонятно, шатается, бледная вся, словно мертвец... так и шарахается от всех.
-А взглянет-то как, так просто... нагло взглянет, насквозь пронзит, обожжёт, взгляд отвести не успеешь! Нашлась тут. Ведьма! И молчаливая, смотри какая! Гордая, все ей чужие, выше она нас! Да и с девками соседскими не водится, все мимо неё.
Катерине нужно было дотащить до дорожки ещё три мешка, и я поспешно приблизился к ней и предложил свою помощь. Она прямо и светло посмотрела на меня и протянула вперёд руки:
-Да что ты, что ты, запачкаешься весь! Как же хорошо встретить доброго человека... Спасибо тебе. У тебя очень светлые и красивые глаза, и весь – как небо ты.
Я удивился и засмеялся, а ещё сообщил, что “грязь нам нипочем!” и ухватился за мешок с морковью. Она покачала головой и протянула мне пару перчаток.
***
Когда мы закончили и вышли к тропинке, я обратился к ней:
-Расскажи о своих друзьях?
Она села на перевёрнутое ведро и пригорюнилась.
-Нет у меня друзей, нет совсем. Была Венька – не стало Веньки. Год уже как не стало. Через что мы с ней только не прошли!..
-Прости меня за неудобный вопрос.
-Я могу рассказать... Нехорошее место здесь. Как сейчас, помню... Вечер был... шли мы от речки и пели, мы всегда с ней пели. Цветы в руках, крупные, белые, да вёдра, наполненные дикой малиной... Преследует меня теперь её запах. Куда ни сунусь – везде чудится... – закрыла лицо руками и быстро отняла их от него. -А они – навстречу: пьяные, воют, орут... “Спойте нам, девушки!” А мы – отказались, пошли... а они за нами. Идём меж домов, за руки держимся. Молчим. Они – сзади, выкрикивают, гогочут вслед. Месяц, как пьяный, и он качается, кружится всё. Окна гаснут одно за другим. Собаки воют, лают, а окна – гаснут. Страшная картина. В одном окне и знакомую женщину видела... свет погасила, да всё выглядывала, выглядывала, да шептала что-то, верно, знакомой своей, в телефонную трубку...   
Дошли мы так до участка, на котором жил брат Вены - Коля со своей невестой. Бросились к калитке – заперта! Стучим, что есть сил; они переменились, подбежали... разлетелись капли малины да по влажной траве... Венька ловкая очень была, перемахнула через калитку, да всё мне кричит, да Колю зовёт: “Коля! Коооля!” А я... я замешкалась, да и саданул меня один с размаху бутылкой по голове, так я с этой калитки обратно, кувырком и покатилась...
У другого в руке нож блеснул, а тут Веня, прямо сверху на него прыгает, набросилась с такой яростью, что отлетел он вместе с ней, вцепилась в него, камень над ним занесла, замахнулась, держит, кричит! Так ведь их трое было... Вечер был... всё село молчало, а крик стоял страшный. Брат потом выскочил, да не один, и не из дома - с улицы, как сердце почуяло, что к дому надо идти... Да поздно было. Поздно, поздно!.. Поранили они её тогда. Она всё внимание на себя... собой заслонила... а я... мне рассказали всё это. После удара бутылкой сознание потеряла...
И сейчас, когда утром я открываю глаза... когда ночью я закрываю глаза... С уст не сходит вопрос, и я знаю, что пронесу его через всю жизнь... Почему же не меня?.. – она замолчала. Голова её во время разговора была опущена; она в беспокойстве то теребила траву, то до боли сжимала руки, так, что бледнели костяшки пальцев. Крупные, горькие капли падали на её колени. Говорила она отрывисто... то шёпотом, то очень высоким голосом и даже срываясь, прерываясь, замолкая... и вдруг вновь начинала быстро, глотая слова, захлёбываясь ими в горьком порыве. В тот момент я бы дал ей имя - Боль. И боялся я только одного: увидеть её глаза и почувствовать её ещё сильнее.
-Я Веню очень люблю. И очень уважаю. А знаешь, как она пела, как улыбалась... Солнце плясать выходило! – подняла она на меня свои огромные глаза, и в них было тёмное, живое, уставшее небо.  -Была Веня – и вот, нет Вени... а всё равно есть. Я по ночам слышу её голос. И словно гладит меня кто-то по голове так тихонько, легко... а я лежу с закрытыми глазами и разговариваю с ней. – она легонько водила рукой по низкой траве.
Сзади раздались громкие возгласы. Я оглянулся: те самые бабы обсуждали, кто больше овощей с поля уносит к себе домой, кладёт в свой карман. Одна из них крикнула моей собеседнице:
-А ты, Катька, дурра! Который год ждёшь, ждёшь, что женишок твой вернётся, а он с какой молоденькой сейчас наверно гуляет! Дура ты! Так и останешься одна, без детишек, без потомства!
Девушка мгновенно переменилась, она вскочила и вытянулась; голос её был высоким и горьким:
-Можете ли вы рассуждать о том, что не может быть вам ведомо? Несчастная, что же у вас внутри... испытываете ли любовь хоть к своим детям? Как слушать вас дико.   
Она развернулась и ушла. Позже я видел её на высоком холме, она что-то плела из трав и пела тихую песню. Рядом с ней лежали крупные белые цветы, а по ветру вместе с её песней развевались широкие белые ленты, вплетённые в её длинные волосы...
Я развернулся к женщинам.
-Нет, это мой мешок! – с криками и взвизгами вцепились бабы друг в дружку.   

КиТ - июнь-июль 2015