Три стороны пути. Часть 3

Байкеролла

Прелюд.

«Спокойно, байкер, всё идёт так, как надо! И два выходных впереди, и мой «Одинокий волк» отлажен как хронометр и горючкой полон под завязку…, и, чёрт побери, скоро я буду с ними (точнее, всё-таки, наверное, во-первых, с ней, - с Капелькой, но в этом я никому не сознаюсь, даже себе). И дорога здесь – почти везде асфальт, метров триста только по лесу. Хм, - лес! Одно название, - даже курице слепой негде заблудиться! А я чего-то мандражирую! Ну, подумаешь, приснилось что-то! Так мне всегда что-то снится…» – так я самоуспокаивался под ровный рокот четырёхтактного сердца моего бывшего «совнархозовского» Урала с коляской, моими руками переделанного в чоппер. Мой скакун был продуктом безумного гаражного тюнинга и выглядел так: родные сиденья «лягушками» были дополнены спинками из «подзатыльников» от «Москвича – 412». На заднюю, свечную подвеску были навешены два огромных плоских кожаных кофра; подножки с педалью КПП и тормозом вынесены вперёд, что добавило парочку простых рычажных тяг; передняя вилка, смещённая далеко вперёд скомпонована с обратными телескопами от «Харлей Девидсон Электра Глайд» (особая моя гордость). Разумеется, - высокий «рогатый» руль и полное отсутствие коляски. Всё остальное, - оставлено без изменений. Вы спросите, - зачем было нужно издеваться над дедушкой «Уралом» и создавать этого «монструозо»? Во-первых, накопить кучу «зелени» на стильный чоппер, - японец, или там «Харлей Девидсон» с зарплаты лаборанта пятого разряда – явно нереально. Во-вторых, отечественных чопперов, таких как «Урал – Волк» или любой другой, - днём с огнём не сыщешь. Вот и остаётся дорабатывать технику «совкового периода».
Итак, как вы уже поняли: я – байкер (прошу не путать с рокером). Байкер – одиночка, потому и моего коня зовут «Одинокий Волк». Кофры набиты инструментальной мелочью, а к седлу снизу приторочен «демократизатор» - то бишь короткая спецназовская резиновая дубинка. Так, на всякий случай. В карманах куртки-косушки (естественно, кожаной и чёрной), - деньги, мобильник (старый добрый Алкател – 311), полифункциональный нож и карта автомобильных дорог Урала.
Ну, вообще-то, с понедельника по пятницу, - я обычный лаборант производства пищевых добавок на некогда гремевшем по всей стране, а нынче – захиревшем и потерявшем самостоятельность фармацевтическом предприятии Биомед. Утром – на работу. Там пашешь, как негр на кофейной плантации: планы растут, зарплата не прибывает, - и никакой тебе за всё благодарности. Трудовой коллектив – женский, а точнее  - «бабский». И начальница, - пенсионерка со сталинскими замашками. Короче, - супер! Вечером, - домой на двух – трёх автобусах, взятых штурмом. Дома – ужин, сразу бай-бай, а утром опять на другой конец города, - делать из (понятно чего) - патентованную, испытанную клинически конфетку.
Человек я категорически не курящий и практически не пьющий. Крайне редко могу себе позволить баночку «Балтики №7» с лакомым кусочком хорошей вяленой рыбки, или бокал марочного полусладкого виноградного вина в соответствующей компании.
-Как я дошёл до жизни такой? – Серость школьных лет и откровенное неприятие со стороны сверстников, предательство со стороны школьных «друзей» сформировали во мне одиночку, который начал пробуждаться уже где-то в 10 – 11 классах. Студенческие годы окончательно расшевелили и основательно перестроили мою личность. Полевые практики, КВН, новые знакомства и увлечения, новый уровень общения. Здесь я почувствовал себя человеком, нужным ещё кому-то кроме себя. Потом – «свободное плавание» - сельская школа и «курс выживания» во враждебно настроенной и залитой суррогатным алкоголем среде в течение одного года. Затем преподавание в течение ещё одного года в сереньком техникуме, члены педколлектива которого были обеспокоены лишь своей сохранностью в оном, а не педновшествами, и, наконец – место лаборанта в научно-производственном объединении.
А ещё, - стихи, в которых я выливал то, что меня так беспокоило, да некоторые факты моей «боевой биографии», которые пока мне вспоминать не хочется.

Итак, мой «Одинокий Волк» нёсся по пустынной трассе, басовито рокоча своим капитально отремонтированным оппозитным сердцем. Солнце играло на хромировке и спицах, слегка бликовало в тёмных очках, а хвосты банданы развевались на ветру, как флаги. Специально для ГИБДД в одном из кофров с комфортом ехал шлем.
Всё в мире было: «тип-топ», но, однако, что-то меня тяготило, заставляло работать мой мыслительный аппарат и размышлять. Но размышлять-то было, вроде бы не над чем! Подумаешь, приснился мне перед самым будильником сон короткий, - будто среди каких-то кустов, прямо "из ничего", передо мной возник мужичонка – коротышка оранжевого цвета, в защитном костюмчике, и рявкнул: «Придётся поверить Путнику…, мать твою!». От этой реплики я и проснулся, а только потом будильник зазвенел. После подъёма я этот сон забыл: мало ли что приснится перед выходными в ночь с четверга на пятницу. Правда, говорят, что сны в такое время – вещие, да поди-ка разбери, чего они вещают!
На работу сходил, оттрубил насыщенно, и вовсе про сон запамятовал, а вот выехал за Пермь на юг, - сразу что-то затосковал. А после поворота на Кунгур, уверенность меня догнала: не видеть мне долго ни Капельки, ни ребят, - коллег-байкеров и что жизнь как-то круто изломится…, тут-то и сон вспомнился, что называется, «в руку»! Правда, если честно, тоскливо особо не было, - с ребятами от разлуки долгой дружба не прервётся, только радости больше будет при встрече, а Капелька…, как-то она со мной последнее время играет: то ласкова, а то такая язва, - не приведи Господи, ну а больше, - просто безразлична! А в разлуку, глядишь, что-нибудь определится: иль расстанемся, иль, может быть, - сольёмся насовсем. Но это так, - фантазии попутные. А впереди, - участок самый сложный, подъём, потом спуск пологий, вновь подъём, поворот, а за ним грунтовки с километр, да через кусты, напрямик, - к костерку нашему ночлежному. Итак, подъём закончился, захожу на спуск.

Люд №1

Предаваясь своим, в общем-то, невесёлым мыслям, сидя с комфортом в мотоциклетном седле, я, всё-таки наслаждался  рокотом движка и пылящим, относительно ровным просёлком. Странно, - вроде федеральная трасса, асфальт должен быть, а тут грунтовый просёлок, да ещё малоезженый какой-то, - весь травой зарос. И куда исчезли рекламные щиты и таблички с именами посёлков? Фигня какая-то! Просёлок-то вообще не машинами, похоже, протоптан, - не две колеи, как положено, а три, одна - посередине. Крайние, - узенькие и относительно ровные, а посредине, - пошире будет, но такая, будто её выколотили чем-то. Не сразу я и сообразил, что это следы телег с конной тягой. Интересно, вроде здесь я не первый раз проезжаю, а такой дороги не встречал. Ну, да ладно, разберусь со временем.
Еду дальше. Просёлок мой неспешно повернул вправо, выпрямился и пошёл под горку. Горка пологая, длинная, – километра три примерно, а после неё подъём. А уж видимость, - так до горизонта. Решил я здесь на горючем сэкономить, да мотор-то и выключил. Тишина, только шины похрустывают, да иногда инструменты в кофрах погрюкивают, на редких выбоинах, - слышно даже, как птицы в лесу поют, – заливаются. Подумалось мне  тогда: «А с чего это они распелись, - вроде середина июля, птенцов воспитывать пора, а не брачные песни распевать!», да вдруг, на средине спуска… выскакивают мне наперерез всадники! Да с каким-то дрекольем наперевес, ну, может быть с пиками, да шашками как когда-то казаки, - не успел я разглядеть. Главное то, что они уже навстречу мне мчатся и орут, чуть ли не все разом:
«Стой нечистая сила, ворог окаянный! Стой, а то коньми стопчем!» - ну, что мне оставалось делать? – Да в общем-то ничего, - руки-то сами всё что нужно сделали: врубили сцепление, зажигание, да сразу по газам! Движок тут как рявкнет, да прямо перед накатившимися на меня лошадиными мордами! Кони – на дыбы, да врассыпную, всадники, - мешками наземь! А «Волк» мой птичкой место это пролетел, и уж по подъёму чешет! А сердце моё, - то впереди чоппера километра на три летит! Взлетел я так на вершину перевала, ладно, хоть газ чуть присбросил, а то бы на гибедедешников напоролся – они как раз разворачивались, видать местечко укромное занять решили для засады на нашего брата, ну а на меня и внимания не обратили, ввиду малой платёжеспособности (чего с самодельщика возьмёшь?), наверное. Ну, да я на них за это не обиделся. Отдышался немного, отошёл от стресса, пока потихоньку по вершине перевала рулил, да и двинул дальше.
А дальше мой путь шёл по асфальту, по тому, знакомому мне участку, который я вроде уже раз  миновал. Глянул на часы, - ещё какая-то загвоздка: показывают они то время, в которое я и должен был по этому отрезку проехать. Как будто и не было поездки по просёлку, как и самого просёлка не должно быть! На небо безоблачное глянул, да и решил загадками себе голову не забивать, а просто мчать дальше. Асфальт ровный, дорога прямая, - тут только и газовать, с оглядкой на «гаишников», конечно. Ну, я тормознул, шлем на всякий случай себе на голову нахлобучил, - и по газам. Шоссе пока без подъёмов и спусков, лишь у горизонта – поворот вправо и пологий спуск. Вокруг, вдоль шоссе, - лесок, аромат разнотравья на меня изливает, ветерок посвистывает, дорога до горизонта свободна, - красота! Самоуспокоенный, доехал до поворота, а за ним, как я уже упоминал, - спуск некрутой, в тело холма врезанный, естественно, что к выезду из  «канавы» я уже разогнался прилично. Только проскочил срез канавы у подножия холма, - по глазам как кувалдой вдарило!
Представьте себе, как из осенних серых сумерек, да на зимний снег в солнечный день выскочить. У меня даже слёзы из глаз брызнули! А скакун-то мой мчит! В общем, когда проморгался немного, - чуть опять не окосел: Во все стороны – идеально ровная поверхность, белая с редкими розовыми прожилками, блестящая, как зеркало, а впереди, – светило! Лупит напрямик мне в глаза, да ещё от почвы отражается! И никакого намёка на шоссе, лесок и прочие атрибуты моего (да и «казачьего») мира. Как ни странно, а воспринял я эту передрягу немного спокойнее, чем предыдущую, - жила у меня какая-то неразумная уверенность, что если направление не потеряю, то опять на своё шоссе выскочу! Поэтому я все старания приложил, чтобы только руль прямо держать.
Мчусь я так по прямой, успокоился почти. Уже и оглядываться по сторонам начал, правда, всё больше то, что на пути разглядывал, чтоб направление не потерять. Почва на камень похожа, хоть и блестящая, а не скользкая и гораздо ровней асфальта, так что ехать очень удобно. Только при езде такой ничего не меняется, кроме узоров на почве, поэтому всё кажется, что на месте стоишь. Тишина. Ни ветерка на земле, ни облачка в небе. Часы мои электронные заглохли вообще, - ничего не показывают. На спидометр глянул, - там всё по нулям! Притормозил было с перепугу, да тут и почувствовал, как в спину давит  не ветер даже, а, пожалуй, Ураган!  Понял тут, что раз поверхность ровная, понятно, что ветры здесь дуют постоянные и могучие, как пассаты в «ревущих сороковых». И ещё: значит, ехать мне надо так, чтобы ветер постоянно в спину дул. А как это до меня дошло, тут же я обратно на ту вершинку с гибедедешниками и выскочил, да их проскочив, и притормозил, - темновато после блестящего мира показалось.
Эти фокусы с пространством и временем меня уже утомлять начали, и я принялся размышлять, - как бы мимо них проскочить, как будто пост ГИБДД объехать. Ничего, конечно, я не придумал, кроме как ехать потихоньку, да по сторонам глядеть внимательнее, - может, и замечу, как мир меняться начнет, и приторможу, или там отверну куда-нибудь. Но сначала отдохнуть перед экспериментом решил, - шлем снял, в кофр спрятал и глаза прикрыл, чтоб видеть потом почётче. Только закрыл глаза, как сон – не сон, а видение какое-то в цвете и даже со звуками началось. Себя мне показали в разные моменты моей жизни.
Началось всё с самого раннего детства, - года два, три от роду, - будто гуляем мы с папой рядом с мостом в малом городке Александровске, ноябрь, темненько уже, а я вперёд убежал, да и упал, поскользнувшись.  Папа ко мне спешит, - поднять, на ноги поставить, как вдруг собака здоровенная (выше меня, тогдашнего, - с хозяином там гуляла), ко мне подбежала, за воротник шубы подняла, да на ноги то и поставила. Я ей тут же своё: «Сисибо!» (спасибо, то есть) пролепетал, она в ответ хвостиком пару раз махнула, головой кивнула, и к хозяину-то убежала. Тут и кадрик этот кончился.
Один закончился, а другой начался, - опять же я, но уже в середине школы, в каникулы, и с папой, опять же, иду к пещерам, - то есть к карстовой воронке, где вход в целую систему пещер. Идём мы по просеке, разговариваем о чём-то, то есть, как обычно папа мне о чём-то рассказывает, а я – вопросы задаю. Но не слышно мне ни то, что мне рассказывают, ни вопросы мои. Зато слышно, как шаги наши по траве шуршат, и ветерок листву перебирает. Ничего в этом эпизоде не происходит, – то есть никаких приключений, - просто тепло как-то на душе сделалось. Тут и этот кадрик закончился.
И снова – видение, опять с теми же действующими лицами. Только теперь мы постарше. Я – уже в институте учусь, - на каникулы приехал и читаю папе стихи свои первые. Слышно, как голос мой дрожит, срывается, видно, как я весь покраснел и потом обливаюсь. А стихи-то, с нынешней точки зрения, слабенькие, робкие, - про птицу-ночь, что может всем помочь, а папа слушает, так что у меня слёзы на глаза набежали.
Этим-то «фильм» и закончился. Больше мне ничего не показали. Но мысль у меня появилась: позвонить надо папе! И прямо сейчас, благо мобильник у меня с собой, да и у него есть. Глаза я открыл, на небо безоблачное глянул, да свой Алкател из кармана нагрудного вытянул. Но взглянул на него, а он поиском сети занят, - значит, позвонить нынче не судьба. А судьба, похоже, мне дальше ехать, да и план свой выполнять. Ну, я ногой оттолкнулся, с нейтралки снялся, газку немного поддал, - и вперёд! Глаза у меня отдохнувшие, я сам свеженький, как только с кровати, всё вокруг новенькое, только что от пыли отмытое, - радуйся, душа! Я ехал и тихо радовался, – и вечеру ясному, и приключениям со мною произошедшим (вот порассказываю-то, - прибалдеют мои слушатели!), и видениям моим, - кое-что мне подсказавшим, да и дороге. Пропылил я так, не спеша, весь участок шоссе, с которого в другие пространства слетал, никуда не попал, кроме этого же шоссе федерального… и даже обидно как-то стало, - не берут меня больше в другие миры.
Ну что ж, на нет и суда нет. А передо мной уже следующий подъём, - тягун в народе водительском называется, - километров пять по широкой дуге направо поднимается. Видимость на нём – километр примерно, ну я газку-то и прибросил, - поднажал, то есть. Поднимаюсь немножко побыстрее, чем раньше шёл, по сторонам глазею, - шоссе-то в обе стороны свободно, так что особо на нём приглядывать не за чем, и соображаю, мол, скоро поворот, с которого мне на грунтовку съезжать надобно. Вот поворот, съезд на грунтовку, всё тут в порядке и грунтовка сухая – с неделю дождей не было, так что мчать по ней – одна благодать, даже лучше, чем по шоссе, мягче как-то. Расслабился немного, уже прикидываю, как о приключениях своих рассказывать буду, а глаза-то поднял, - не фига себе! По краям дороги – Сосны! Да какие! Обхватов по пять – шесть, да ростом метров по пятьдесят! Да такие здесь лет через триста только вырастут (если доживу)! И дорога тем временем тоже изменилась, - сузилась в тропку, да под уклон пошла, да вокруг Сосен пошла петлять. Только смотри, чтоб не вляпаться! А под уклон-то я уже и разгоняться начал. Притушил газок слегка, а тут движок чихнул, и как отрезало, - заглох напрочь! И я по тропке этой незнакомой по инерции на другой склон балки какой-то выскочил. «Волка» своего на опору поставил, горючку проверил – в норме, карбюратор, бензопровод, - всё в полном порядке, а мотор так и не заводится – как помер! Надо, видать, горючку менять, да только где же её здесь взять. Карту достал, а толку – чуть: нет таких мест на моей карте! Что делать? И тут меня достал Голос:
- Что случилось, Бродяга? Чем это ты так встревожен? - я головой покрутил, в поисках источника информации, да вокруг - никого!

Люд №2

«Эта сказочка совсем другая будет!» - успел подумать я, вытаскивая свою верную дубинку и чертя ею вокруг себя, - так, от неожиданности. Голос все-таки враждебным не был, даже сочувствие, похоже, в нём прозвучало, - да бережёного Бог бережёт. Провернулся вокруг себя, - никого. Вдруг сзади – шелест песка на тропе, - мужик идёт. Глаза я раскрыл (там, откуда он возник, вроде и прятаться-то негде было!), да его и разглядываю, - ростом чуть повыше меня, возраст, явно за сорок, может даже под пятьдесят, но крепенький, в комбинезоне маскировочном, какие нынче среди всяких охранников, да и прочих лиц гражданских модны, в руках ничего нет, и вообще, - к себе располагает. Он тем временем меня тоже разглядел и оценил, похоже. В это время я немного успокоился и главный свой вопрос задал:
- Где это я очутился, - что на карте найти не могу? А лучше скажите, где здесь ближайшая заправка, - у меня что-то не то с горючкой - гореть не хочет - обратился я к нему, на что получил ошеломляющий ответ:
- Начну со второго вопроса, - про заправку ближайшую: она далеко…, очень далеко. Там, в нашем с Вами мире. А здесь мир другой, - похоже на Русь до крещенья…, вот как! Как ты сюда попал, - я не знаю, я тоже сюда попал…, скажем, так: своим путём, - пешочком. Кстати, чтобы не было паники, сразу скажу: со мной вместе ты вернешься! И даже в тот момент времени, в который исчез, как и мне обещали. Но, чтобы вернуться, видимо нам, всем троим теперь, надо весь путь наш пройти. А на этом пути техника Ваша невезучая помешать очень может, - придётся её где-то спрятать. Вот где, - это надо решить – произнёс он задумчиво и замолк. Поверил я ему сразу, только почему-то сознаваться в этом не спешил:
- Вы шутите: другой мир! Лес-то самый обычный, такой же, как и у Кунгура. Я, конечно, понимаю юмор ситуации, но мало ли от чего может заглохнуть байк… - и тут прямо из воздуха, как в моём сне, выскочил коротышка оранжевого цвета в таком же защитном комбинезоне, как и мужик (ну прямо, как апельсин, или, скорее, морковка с ботвою), да те слова, которые меня во сне смутили и влепил:
- Придётся поверить Путнику, незнакомец! Раз он говорит: другой мир, значит, - другой мир! И путь тебе предстоит с нами…, а насчёт… «техники невезучей», я думаю, её надо дотолкать до Купола и спрятать в нём, - спокойнее будет: никто не тронет, - кроме нас никто туда не проникнет», – офонарел я! И не столько от вида его «инопланетного», сколько от его соответствия облику приснившемуся. Но ошарашенность моя прошла довольно быстро, - похоже, иммунитет уже вырабатываться начал, - и то ведь: не впервой ошарашивают. Тут мы и познакомились, обменялись, так сказать грамотами верительными. Сочетание имён (скорее псевдонимов, или кличек) их показалось мне удобным: Путник и Спутник, осталось только меня Путаником назвать, - и можно с эстрады выступать (это я так, к словцу).
Познакомившись, мы тут же принялись прятать мою «технику», то есть толкать её туда, откуда, практически, я на ней прикатил. Да, нелёгкая это работа, - полдня все трое возились, больше, правда, из-за извилистости и узости тропы, а не из-за тяжести конструкции, - устойчивость-то у неё великолепная. Подняли мы мой чоппер почти на вершину холма, а там, чуть повыше старой Сосны, обхватов в десять, - купол блескучий, а под ним – впадина, как тарелка, посредине её – плита каменная зеленовато-серого цвета. Чоппер мы скатили в эту тарелку, поставили у камня на опору и вышли. Однако, сомнение меня взяло, насчёт того, что «никто кроме нас не проникнет», и я, когда мои товарищи обратно пошли, шишку сосновую подобрал, да в купол-то и бросил. Точно, - не упала шишка внутрь, - скатилась по сферической его поверхности, значит, можно успокоиться – никто кроме нас туда не проникнет. Вернулись мы на место встречи, а уже пора к ночлегу готовиться, - солнце низенько, ночка близенько, да и притомились мы. Я на часы свои глянул, так, на всякий случай, - идут по честному и уже к двадцати трём подходят. Набрали лапнику, прикрылись лоскутами какой-то ткани, и тут же заснули – как в прорубь ухнули! Я думал, - под тканью к утру замёрзнем, а оказалось так тепло, что чуть рассвет не проспали. И снилась мне на новом месте всё та же Капелька, да как-то издали и будто недовольная чем-то, но самое странное, - меня это совсем не заботило!
Проснулся я позже всех и с неожиданным ощущением кануна какого-то праздника (как в школе, - в первый день летних каникул), наверное потому, что разбудил меня солнца луч. Оба мои товарища, как я уже намекнул, поднялись. Путник азартно делал зарядку, и, признаться, - для своего возраста гнулся во все стороны довольно гибко, Спутник стоял рядом - наблюдал за процессом. Я, как и он, зарядкой решил пренебречь. Пока было сыро, - на траве лежала обильная роса, порешили никуда не двигаться и я, в качестве завтрака, выслушал историю приключений моих «старших братьев». О своих я решил промолчать, - слишком они незначительны по сравнению с их эпопеей (правда, у меня откуда-то взялось ощущение, что мне не всё рассказали, особенно Путник, ну, да ладно, Бог с ними обоими). Повествование заняло как раз столько времени, сколько и подсыхание росы, так что, окончив дозволенные речи, Путник скомандовал:
- Пойдём! - и мы двинулись в путь. Шли мы нормальным шагом по начинающему расцветать разнотравью и было похоже, что место это нашему проводнику было уже знакомо. Путник шёл впереди, не особо приглядываясь к ландшафтам, как будто по привычной и не изменившейся ни в чём дороге. Однако, посмотреть было на что: мы поднимались на взлобок, вокруг – простор: по бокам слегка обросшие по низинам кустарником холмы, справа на горизонте плавно переходящие в горы на манер Уральских, слева, - они же, прячущиеся в лесу, а впереди, - обрыв, за которым река довольно широкая и низкий противоположный берег. Над всем этим, - небо ярчайшей голубизны, с редкими облачками в той стороне, где встало солнце, да жаворонком звенящим где-то в зените. Слышно, да не видно. А аромат цветущих трав, так вообще, - с ног валит. И мы – посредине этого мира, как его хозяева! Ну, может, Путник здесь хозяин, а я – скорей, как гость. И гость, как сказали бы русичи, - жданый (такое вот ощущение у меня появилось). Так иду я этим праздничным миром, радуюсь погодке, да вдруг начинаю замечать, что ведущий-то наш как-то не так спокоен стал, и чем дальше, тем больше он нервничает. С чего бы?
Поднявшись на обрыв, мы повернули направо, вдоль реки, чуть отклоняясь от её русла, и пошли к горам. Беспокойство нашего лидера нарастало, мы все молча ускорили передвижение и скоро уже бежали, как на кроссе. Да, отвык я от такого способа передвижения, хотя в рабочие дни приходится и побегать, но не настолько же далеко и долго! Бежали мы часа два, то вверх по склону, то вниз, и я был, как выжатый лимон, - весь на пот изошёл, да и коллеги мои были не краше. Казалось, что споткнись и упади сейчас, ни за что (даже за улыбку Капельки) на ноги бы не поднялся, - их просто не было.
Но всё когда-нибудь заканчивается, закончился и наш марафон. На последних, казалось, силах, шатаясь, выскочили мы на вершину очередного холма, и, на следующей, - плоской и обширной, чуть пониже нас увидели… толпу! Толпа выглядела вполне по-людски, только одежонка какая-то уж больно рваненькая, да грязненькая (задрипанной такую называют). А так – стоят кружком перед камнем, на котором оратор какой-то распинается. Нам, понятно, ничего из его речи не разобрать, но обрывки слов – на подъёме голоса, слышны, да и руками он здорово размахивает, - призывает их к чему-то. Мы, от греха, в овражек назад скатились, хоть сход этот к нам спинами стоял, и обсуждать ситуацию начали полушёпотом. Оказывается, с налёту-то я самого главного не заметил: слева за толпой крест стоял, а на кресте – человек распят! Тут я и услышал от Путника имя – Властина. Оказывается, бывал он здесь, бывал, да и промолчал об этом! А с другой стороны, - его это дело. Но после короткого сообщения, что Властину спасать надо, что-то и я нервничать начал, да ещё после того, как выглянул и крест этот сам разглядел. Что-то неуловимое стало меня к фигурке на нём притягивать.
Однако, размышлять над этим мне пришлось недолго, - пора было начинать действовать. Путник ушёл в обход ко кресту, полагаясь на действенность какой-то маскировки (может из-за неё я их и не видел в первые минуты встречи), он должен подобраться к пленнице и снять её с креста. А нам со Спутником выпала задача отвлечь толпу. Я взял в руку свой «демократизатор», помахал им для разогреву… и тут же понял, что вся усталость из моих мышц куда-то сгинула, - ну и фиг с ней! Спутник повёл себя как-то странно, - взял да и разделся, - стоит морковкой эдакой. Ну, да Бог ему в помощь!
Кончился тут наш контрольный срок оговоренный, и рванули мы с ним на толпу! Да еще с такими дикими воплями! Тут я и понял смысл действий Спутника, – от него люди просто врассыпную шарахались, а мне для такого эффекта палкой пришлось помахать изрядно, - даже рука неметь начала. Мне, конечно, тоже досталось, но всё больше кулаками, толпа-то безоружная оказалась. И чем дальше, тем сильнее огрызаться начали, да вдруг… как грохнет! Похоже наш Путник нам на помощь пришёл – выстрелил, да прямо в их предводителя, да попал, да и насмерть! Толпа, понятно, - врассыпную от такого грохота, ну и не успели серьёзно мне что-нибудь повредить. Победа наша была полной.
На меня сразу же навалилась плитою чугунной усталость, - не хотелось двигать ни рукой, ни ногой, но я увидел, что наш ведущий снял уже фигурку с креста и озирается в поисках, где бы её удобно пристроить. Мне стало стыдно, - рассиропился, и я на подгибающихся ногах поплёлся к нему. Подойдя, я успел раскинуть кусок ткани на куче сена, что лежала у подножия креста, и помог Путнику уложить на него девушку. Он наклоняется над спасённой, желая её рассмотреть, откидывает прядь волос, закрывшую лицо, и тут же… получает от неё удар! Сама фигурка вновь застывает в неподвижности, похоже, - вновь сознание потеряла. Путник же скрючивается, прижимая левый локоть к животу, и я не могу понять, - куда же ему попали, да и чем – тоже, ясно только, что ранили. Я же сзади был и сам момент удара не видел. Укладываю Путника рядом со спасённой, бегу за водой, правда, нет у нас ёмкости под воду, да надеюсь что-то по пути сочинить. Нахожу в ближнем к нам овраге родничок с чистейшей и холоднейшей водицею, а рядом с родником – два изрядных берестяных туеса с ручками. Наполнить их и принести обратно – дело не такое уж долгое, но почему-то во мне нарастает нетерпение.
Возвращаюсь уже с водой и быстренько начинаю заниматься ранеными. Путник мне показывает свой локоть, - в нём торчит большущая заноза, можно сказать, целый сучок. Пришлось мне вспомнить свои навыки медбрата, полученные во время учёбы и институте (даже диплом соответствующий где-то храню), и выдрать это оружие из раны. Потом я её промыл, обработал антисептиком из мотоаптечки и забинтовал. Во время операции больной вёл себя мужественно, только в момент выдирания что-то неразборчивое рявкнул мне под ухо, – долго потом в нём звенело.
Теперь пришла пора заняться девицей. Признаться, - к ней я приступал с опаскою: чем-то ещё зафитилит, и рядышком буду валяться. Но обошлось. Сначала я осмотрел у неё ноги, - в тех местах, что были притянуты к кресту – кожа содрана глубоко, ранки сочатся кровью. Обработал и перевязал. А ножки-то у неё очень даже хороши, - это у меня оценилось автоматически. Перехожу к рукам, - и там так же, только раны ещё обширней, бинта больше понадобилось. Заканчиваю перевязку. Понятно, что надо двигаться дальше, - осмотреть и тело, но, взглянув на остатки её платья, а, особенно, на её личико, - не решаюсь. Застеснялся. Тем временем вернулся Спутник, - он, оказывается, одевался. Подошедши, он тут же начал ухаживать за Путником, - водичкой его попоил, потом подняться помог. Ну, да я не очень-то внимательно за ними наблюдал: меня девушка околдовала. Я, конечно, бывал в ситуациях, похожих на эту, но что-то так не робел, и это меня очень напрягало. Я чувствовал, что будто раздвоился, причём одна часть меня лежала передо мной без сознания. От этого исчезало привычное мне ощущение моей отстранённости от других, я почувствовал себя не одиноким. Такое бывало со мной в детстве, да изредка во взрослой жизни, когда рядом был папа. Поколебавшись положенное мне моей психологией время, я всё же приступил к осмотру ран на теле девушки, кстати, оценив попутно и его стати. Девушка была весьма привлекательной: сочетание стройности с достаточно развитыми бедрами и грудью, а уж личико! Раздвинув обрывки платья спереди, я успел осмотреть и обработать раны на шее, - видимо, и там была верёвка. Вдруг в мире что-то изменилось.
Холм, на котором мы стояли, содрогнулся до основания! Я поднял лицо, - во блин! За камнем, с которого недавно вещал этот оратор, высился Монстр! Динозавр, не динозавр, но что-то рептилиеподобное, а уж огромное, - прямо жуть! И с крыльями, что, почему-то, меня больше всего напугало. А ближе к нам заходило на посадку следующее! Я, было, метнулся прикрыть собою девушку от опасности, но заметил, что друзья мои вели себя спокойно, - и я, с облегчением, понял: это союзники.
И правда, с чудовища, что село к нам поближе, спустилась женщина, которая тут же подбежала к лежащей фигурке, и сходу начала командовать. Отправила, было, Путника за водой, да тут я перехватил инициативу, - сам вызвался сходить. В одном туесе вода-то ещё оставалась, поэтому я ушёл с одним, да с ведром, которое перебросила мне эта женщина. По пути к роднику, я вдруг оценил реплику, брошенную ей моему другу:
- Давай-ка, отец, сходи за водой для своей дочери! – и мне, почему-то стало спокойнее и легче. Пока я ходил за водой, Спутник уже разжёг костёр и приготовил рогульки, на которые мы с ним подвесили ведро. Вода согрелась быстро. Я старался не смотреть на то, что Путник с этой женщиной (Властина, - очень точное для неё имя) делают с девушкой, но невольно видел почти всё: и как её раздели, аккуратно отделив лоскутки ткани от многочисленных ранок, и как обмыли, и как мамаша её какими-то травами растёртыми обрабатывала…, в общем - всё. Я ощущал в себе растущую усталость, смешанную с радостью, - как в детстве в Новогоднюю ночь: день был длинный, пора ложиться спать, и знаешь, что пока ты спишь, придёт Дед Мороз с подарком тебе, и ждёшь его, и знаешь, что он придёт, лишь когда ты заснёшь, и принесёт то, что тебе больше всего нужно и гадаешь: а что это будет... Тут мамаша, обратившись ко всем нам, произнесла речь:
- Внимание всем! Девушка будет спать до утра. Вы тоже можете отдохнуть, - чай намаялись. Ирсийя и Максим, - вот вам покрывало, ложитесь по ту сторону костра, он будет греть до утра, так что спите спокойно. Гиппогрифы нас посторожат, да и те вряд ли сунутся. Мы ложимся здесь. Да…, спасибо за Синильгу! Всё, спим! -  И мы все легли спать!
Не знаю, как остальные, но я заснул, ещё не успев опустить голову на тряпицу, которую под нас подстелили. Как в чёрный омут: бульк, - и всё! Меня даже как будто покачивало, - как под водой. Потом омут просветлел, и я плавно всплыл в сновидения. Они кружили вокруг меня толпой, показывая узоры из кусочков моих дневных впечатлений. Промелькнули и казаки, и планета ветров, и пренебрёгшие мною гибедедешники, и толпа аборигенов, и их оратор, и мои руки с дубинкой. А над всем этим…, - зелёные глазищи Синильги! По-моему на меня, кроме мамы, никто так ласково не смотрел, по крайней мере, во сне. А потом к этим глазам присоединились, так сказать, остальные детали её организма. Она предстала предо мной (именно предстала!) обнажённой, со стянутыми назад локтями, вся выгнутая ко мне, с мольбой в невозможно-зелёных глазищах, а я едва продвигался к ней, размахивая своей дубинкой и этим разгоняя вязкий, как клей воздух. Вдруг сон прервался, ибо я стоял и, размахивал дубинкой наяву, и Синильга была наяву, - и обнажена, - как в моём сне! Меня как кипятком ошпарило! Но больше всего меня сразили её глаза, - в них появилась такая нежность. И она адресовалась… мне! Я честно ответил ей тем же. Но диалог наших глаз был недолог:
- Надо отсюда убираться, пока не вернулись эти…, тебя, дочь, дожаривать. Так, ты Мир, я и Синильга полетим на Мамаше, - там как раз три сиденья, а вы двое – на Отце, - там целая беседка. По местам! – скомандовала Властина и свистнула так звонко, что у всех ещё долго звенело в ушах.
Мы со Спутником по шипам ног гиппогрифа забрались на его спину – в беседку. Её действительно можно было назвать закрытой, она походила на кабину КАМАЗа – дальнобойщика, только кресла на восемь человек стояли в два ряда, а за ними была довольно удобная лежанка, да пол в кабине был слегка выпуклым, - по выпуклости спины. Были даже двери и окна, правда, без стёкол, - но, всё равно - комфорт полнейший. Странно было только то, что залазить в эту кабину приходилось по живому существу, которое мерно дышало, и бока которого были тёплыми. Едва мы устроились на креслах, как нас резко прижало к ним: наш «самолёт» подпрыгнул. Затем взмахнули крылья, и полёт начался! Длился он довольно долго, а, может, долгим его делало моё нетерпение, - я уже скучал по Синильге! Летели мы над привычной мне тайгой, над пологими горами куда-то на северо-восток, а мне над всем этим сияли её глаза. Наконец, наш броненосец накренился влево, совершил кружок и резко зашёл на посадку. Мы сели в долине, со всех сторон закрытой скальными стенами, - ну совсем природная крепость. Да, незваным сюда не проникнешь! Правда, если иметь альпинистское снаряжение, да достаточное время…, но и то, пожалуй, трудненько добраться. Чтобы представить эту долину, возьмите нижнюю половинку яйца, оделённую от верхней немножко неровно и поместите в середину этой чашечки зазубренный шпиль, похожий на башню замка. Похоже, наружные стенки имеют отрицательный уклон, поэтому по ним не подняться без крючьев и страховок (да и не спуститься, кстати).
На всё это я обратил внимание только потому, что, когда мы приземлились, Синильга тут же скрылась в пещере, которая вела во внутренности центрального шпиля. Мне просто не на кого было смотреть, и чтобы скоротать время её отсутствия, мне пришлось найти себе занятие. Его несколько скрасило сообщение Властины:
- Так, путешественники, нам с вами предстоит провести вместе некоторое время. Поэтому договоримся: комнат в нашем доме достаточно, - каждый из вас получит свою. Хотя…, мы с тобой, Мир, устроимся в одной. Дочь сейчас там всё приготовит. Всё будет зависеть от обоюдного желания – признаться, последние слова показались адресованными мне, и… поселили некоторую неуверенную надежду. Практически сразу за этими словами мы услышали:
- Всё готово, входите, давайте! – из входа в пещеру, и двинулись в «замок».
Признаться, я очень невнимательно разглядывал помещение, в котором предстояло поселиться, а больше пялился на Синильгу, - успел стосковаться по ней за время перелёта, поэтому не могу поделиться первыми впечатлениями о жилище. Что до другого, то наши взгляды поминутно сталкивались, вспыхивали радостью, и тут же смущенно отскакивали друг от друга. Я боялся, что эта новая любовь так же ограничится для меня лёгким флиртом с её стороны, но и жаждал…, хотя бы такой. После осмотра жилища мы все вышли из пещеры на солнышко. День был ясный и в самом разгаре, но красоты его для меня затмевала Синильга. Она была странно задумчива, но не отодвинулась, когда я прилёг на траву рядом с нею, а даже положила свою головку мне на грудь. Весь мир, кроме её пушистой тяжести сразу перестал для меня существовать. Я не воспринял ни действия Властины, ни даже её рассказа, - так что не могу похвастаться, что узнал хоть что-то о жизни здесь. Когда говорила Синильга, мне всё казалось, что все её слова: «Люблю, люблю!», в моих мыслях было то же самое!
Разговор, в котором я не принимал участие, уже шёл к концу, когда у меня возник вопрос, который я не мог не задать, хоть он и был горек:
- Как будет с нами…, со мной и Синильгой…, я, конечно, не против - остаться, но, говорят, мы пришли вместе, должны вместе и уйти. А я… её полюбил! – на что получил реплику Властины:
- С вами… будет скорей всего так же, как с Миром и мною…, видишь ли, - нам, ведьмам, положено жить поодиночке. Вот если ты вернёшься в свой мир, а затем захочешь и сумеешь вернуться к ней…, тогда, может быть, она и сможет жить с тобой, если захочет – последние слова были сказаны тоном неуверенным и на этом ответ мне был закончен. Солнце спряталось за кромку скальной гряды и сразу стало прохладно. Причём не только снаружи, но и изнутри.
Разговор, правда, продолжался, но он всё так же скользил мимо меня, пока я с удивлением не понял, что Синильга в нём активно участвует. Я прислушался, милая моя вещала:
- Возможно, аппарат и пульт управления когда-то сделали Ирсийя для каких-то своих нужд, и, когда он попал в живую протоплазму, то запустил механизм преобразования биотики по тому эргономическому принципу, по которому был сам построен…, или, может, в нём программа была такая, – говорила она всё тише, а потом совсем замолчала, заметив, видимо, что я её напряжённо слушаю. После этой лекции все уважительно промолчали и огляделись (в том числе и я), - день прикатился к закату, правда наша котловина была давно уже в глубокой тени, но вершина центрального пика светилась теперь уже закатно. Было прохладно. Пора было ложиться спать, а на меня, почему-то, напала какая-то нерациональная неуверенность в себе (как всегда).
Мы все прошли в нашу пещеру, хотя её трудно было назвать таковой, находясь внутри: больше она походила на покои средневекового замка. Хотя, наверняка, я это оценил уже позднее, - а в тот вечер я был, как ёжик в тумане. Я не заметил, когда от нас с Синильгой отсеялись остальные, не заметил обстановки, в которой мы оказались, - я видел только Её и ничего больше! Правда, я ощутил, что мы остались с ней наедине, и сразу внутренне замер, напрягшись. Да и Синильга, похоже, была не в своей тарелке, - стояла передо мной, опустив головку и теребя поясок на своём платье.
Потом, похоже, на что-то решившись, она прерывающимся шёпотом скомандовала:
- Максим, давай, марш в ванну, а я к тебе сейчас присоединюсь! - и мигом освободила меня от всей моей одежды. Я с лихорадочной поспешностью вбежал в комнату, которую отделял занавес…, и сразу плюхнулся в бассейн с довольно горячей водой, нежно пахнувшей цветущей сиренью! Я плескался в этой «ванне», и даже плавал (хотя плавать-то я и не умею), как мне показалось, довольно долго и уже истомился ожиданием, но немного успокоился, когда, наконец, как-то неуверенно вошла Синильга. Она тоже была без одежды. И как же она была прекрасна и желанна! Я устремился к ней! Она тихонько соскользнула в бассейн… и тут же нас обняла волна ласк. Стыд тут совершенно был не при чём! Мы ласкали друг друга, не стремясь к чему-то осознанному, - мы почему-то знали, что будет приятнее всего нам обоим, но вот слов, чтоб описать это, - у меня нет! Мы были, как горное эхо друг друга, - чувствовали и умножали многократно, всё, что ощущаем мы оба и каждый по отдельности. Это было, как ожог, и как очищение души, тела и ещё чего-то, чего не бывает, а вот у нас, - было! Жаль, что я не доучился в музыкалке, а то бы симфонию создал. Это я принижаю то, чего было, - а то ведь просто слов нет.
Наверное, за этим прошла вся ночь. Проснулись мы обнявшись и не в ванне, как ни странно, а в постели. И снова занялись любовью. Но времечко отсчитывало уже не наши часы, - наступающий день стремился разрушить наш мирок, - слить его с большим внешним миром. Это было печально… и… как-то радостно, - мы уже начинали ожидать возвращения друг к другу! 
Так и закончилась наша ночь любви, - нас пришла будить… моя тёща, - сама Властина и мы вынужденно встали. Но, узнав утренние новости, не стали обижаться на то, что нам не дали побыть ещё одним: пришла Война! Конечно, она не являлась чем-то опасным ни для нас, - пришельцев из других миров, ни для наших хозяек, - они были достаточно крепко защищены  горами, но война могла нарушить хрупкое равновесие между миролюбием Веры князя и требованием крови, которое выдвинул бы в случае победы тот, которого я называл Оратором (ему, оказывается, повезло смыться, - после такого-то выстрела!). В общем, - опасность грозила Синильге, её матери и гиппогрифам. Значит, их надо защитить! С одной стороны, - это подвиг во имя любимой, а с другой стороны, - возможность побыть рядом с нею ещё какое-то время. А значит: «Ура! В атаку!» - в смысле, - вперёд, на войну!
Мы обсудили план действий, - в активной роли предстояло выступить Путнику (которого, как мне помнится, Властина назвала - Мир, возможно, от имени Владимир). Он должен пробраться в лагерь врагов и, пользуясь  тканью-маскировкой,  попытаться помешать планам кочевников (точнее планам Оратора, которого он называл Кощеем). Наши женщины собрали какие-то припасы в корзинки, мы все погрузились в беседку на спине Папаши-гиппогрифа и тут же вылетели.
Полёт, наверное, был долгим, но мы с Синильгой его проспали самым бессовестным образом, - она держала свою головку на моём плече и для меня опять, кроме этой милой тяжести, в мире ничего не существовало. Правда, я честно делал вид, что принимаю участие в обсуждении каких-то военных планов, даже подавал реплики, и, вроде, к месту, но,… увы мне, - я ничего не помню, кроме самого факта обсуждения и сладкой тяжести головки на плече. Прибыли мы в разгар дня. Облетели на большой высоте окрестности, подыскали подходящее место для ночёвки орды, определились – куда мы высадим Путника (кстати сказать, - моего тестя, которого вместе с Властиной мы высадили отдыхать перед операцией неподалёку).  Для верности слетали, вдвоём с Синильгой, проверили, движется ли орда в нужном нам направлении. Близко к ней мы не подлетали, чтобы не привлечь внимания, проследили издали, куда движется облако пыли, поднимаемое волокушами. Орда двигалась всё время в направлении выбранного нами для их ночлега и к исходу дня должна была прибыть туда. Вернулись, доложили об этом старшим, потом снова слетали на разведку. За пару часов до заката, когда уже не было сомнений в том, что орда остановится именно там, мы высадили нашего «Рембо» в засаду, а сами отлетели подальше, чтобы собаки нас не учуяли. Кроме военных приготовлений, для меня самым существенным было то, что рядышком со мной была моя Синильга, и мы с ней вовсю целовались, стараясь, конечно по мере возможности, не пренебрегать и обязанностями разведчиков.
Наставший вечер накрыл нас закатом в полнеба, - он переливался цветами от лимонного до тёмно-багрового и предвещал на завтра ясную погоду. Мы, разместившись в долинке между скал, занялись каждый своим делом: Властина – нервничала, поминутно заглядывая в какую-то пластину и ругаясь шёпотом, - «Ну что же они не идут!». Спутник (а может быть, лучше – Ирсийя?), спокойно дремал, привалившись к травянистому склону скалы. Ну, а мы с Синильгой, понятное дело, - уединились и миловались, да строили планы на будущее. Если честно, то фантазировал на эту тему, конечно, я, но подружка моя с фантазиями моими не спорила. Ласки наши сегодня были уж не такими бурными, но так же продолжались всю ночь, с небольшим перерывом на нечаянный сон в объятьях друг друга. Правда, где-то в закоулках сознания, как заноза сидела мысль о том, что мы вот в безопасности любви предаёмся, а где-то там, «кое-кто из нас порой…» собой рискует, военные действия ведёт…, но я (да и Синильга, по-моему) старались эту занозу не трогать. С другой стороны, я понимал, что, весьма вероятно, мы с любимой при любом исходе сражения расстанемся и надолго… (она это тоже понимала, наверное, даже больше, чем я), и мы не теряли времени. Нашего времени!
Закончилось Наше время с рассветом. Наскоро умывшись в ручейке, перекусив слегка (интересно, что, пока мы не встретились с ведьмами, похоже, еда нам была и не нужна, по крайней мере, про завтрак в первое утро и не думалось), мы втроём взобрались в беседку на спине Папаши и махнули к нашему Герою. Прибыв туда, мы обалдело обнаружили кучи помёта на месте стоянки, да пыльный хвост уходящей обратно в свои степи орды. Путник, только после нашего приземления появившийся из-под маскировки, вынужден был раза три повторить нам описание своих подвигов, пока мы его, наконец, не поняли. А поняв и поверив, испытали большое облегчение (по крайней мере, я) оттого, что так просто всё разрешилось. Правда удовлетворение было смешано с легким разочарованием: не удалось силушку мне показать, да ещё пред очами любимой Синильги (когда мы её освобождали, она ведь была без сознания и не смогла оценить, как я доблестно за неё сражаюсь). Да и им теперь нечего князю предъявить в качестве жеста «доброй воли», кроме следов, конечно. Ну, да что теперь делать, не возвращать же орду обратно.
А делать-то теперь нашлось что: надо было срочно проследить судьбы тех, коих Путник на Дорогу отправил. А, значит, нам предстояло прощание с этим миром! Путнику, - с Властиной, мне, - с Синильгой… и только Спутник ничего не оставлял в этом мире! Обменявшись подарками (я Синильге подарил свой «демократизатор», она мне - … кинжал засапожный, в ножнах, острый, как бритва), поцелуями и клятвами любви, мы, завернувшись в лоскут ткани-эвакуатора, отчалили.
Через мгновение мы были на Дороге. Она оказалась почти такой, какой мне её описал Путник. Только большая часть меня осталась в покинутом нами мире. И это разделение было болезненным, как зубная боль в сердце. Поэтому я не вполне чётко воспринимал обстановку. Понял я лишь то, что нам тут же предстояло прыгать дальше: Оратор от нас куда-то смылся. И мы, взявшись за руки, прыгнули!

Люд №3

Такой вид передвижения между мирами мне был в новинку, поэтому приземление изрядно отбило пятки. Но на ногах я устоял, и сразу принялся оглядываться. Долина, круглая как тарелка, окружена красноватыми скалами, посредине её – зеленоватый камень, положен как котлета, на нём – мы, сверху – серый купол неба из которого сеется мелкий дождь, вот и всё. Но, не смотря на то, что сеется дождь, в нашу тарелку он не попадает, - где-то по пути пропадает. Оказывается, купол не только маскирует, но и защищает, хотя, ведь я это проверял, - в мире Синильги. Ну, ладно, - философствовать особо некогда, надо выглянуть, посмотреть – куда же смылся Оратор. Пока я осторожно выглядывал (старался, чтоб меня не заметил тот, за которым мы следим), его обнаружил Путник. Оратор спокойнёхонько шёл от купола по направлению к Дереву, а, значит, - и нам туда же дорога.
Итак, мы вышли из-под купола и двинулись за нашей целью, стараясь не особо привлекать к себе её внимания, - двигаясь не по самым вершинам скал, а по их скатам, чтобы не торчать на фоне неба.  Идти под дождиком было не слишком-то приятно, даже мне в моей кожанке, а уж моим коллегам и подавно, - они довольно быстро промокли. Я с любопытством оглядывал окрестности: этот мир здорово отличался от предыдущего, - он походил на нашу Землю, но только Землю ещё до кембрийского периода, Землю в самом начале зарождения жизни. Об этом говорили обнажённые скалы красновато-бурого цвета, долины между которыми были залиты водой, там, где воды не было, торчали какие-то жалкие суставчатые кустики. Меж этих кустиков переливались какие-то соплеобразные полупрозрачные существа, по описанию походившие на «предка» нашего Спутника, но отличающиеся глубинной красноватой окраской, - видать, мимикрия. Других сухопутных существ я не заметил, - видимо жизнь в основном пряталась в воде. Не понятно, - должны же быть и другие существа, которыми питаются эти слизняки. Или существа, которые питаются ими. В общем, - как-то странно, - из биологии помню, что пищевые цепочки должны быть замкнутыми, а тут… вовсе какой-то обрывок. Эти биологические воспоминания несколько отвлекли меня от боли расставания, так что я решил развить тему дальше.
Наш Путник упрямо шёл чуть впереди, с мрачно-решительным видом, и я не решился привлекать его высокое внимание к такой малости. Я заговорил со Спутником:
- Скажи мне, Спутник, чем питались… эти вот… звери, или, кто питался ими? - на что получил лаконичный ответ:
- Здесь ещё были многоножки. Днём они служили пищей нам, а ночью, - наоборот, - помолчав некоторое время, он добавил:
 – А что это тебя заинтересовало? -  Вот так, выходит, я, не подумав, своим любопытством задел Спутника, забыв о том, кто был его предком. Надеюсь, что он не обиделся. Мне пришлось пуститься в объяснения:
- Меня заинтересовал такой факт: когда мы проходим поблизости… от этих существ, они от нас норовят отодвинуться, если это ты заметил. А как они реагируют на проходящего мимо… Оратора? Как ты думаешь, - есть ли для него опасность быть съеденным? - он сначала долго молчал, потом, как обычно, лаконично ответил:
- Для него? – Да есть. Всегда, - и вновь погрузился в свои мысли. Тут мне пришла в голову такая мысль, что пришлось её тут же выложить Спутнику:
- Послушай, а может ли быть повторение превращения…, похожего на твоё, в результате попадания этого… Оратора в желудок… существа - я тщательно подбирал слова, чтобы не обидеть чем-нибудь собеседника, поэтому выразился несколько косноязычно. Как ни странно, тема, предложенная мной, его заинтересовала, и мы начали её обсуждать, и довольно живо, пока окрик нашего ведущего нас не заткнул. Оказывается, мы, забыв о преследуемом нами, по неосторожности дали ему возможность себя заметить, и теперь он рванул вперёд с удвоенной скоростью. Подняв глаза, мы успели заметить, как Оратор, в панике, прыгал с вершины на вершину. Так долго не могло тянуться, и вот, после одного из прыжков, приземлившись чуть дальше, чем следовало, он скатился в долину.
Пока мы мчались к месту его падения, раздался треск разряда, затем трагический вопль, и… всё стихло, - его, похоже, схавали! Мы выскочили на вершину, с которой он сверзился, и сходу обнаружили слизняка (а, пожалуй, больше похожего на амёбу), позавтракавшего, или пообедавшего Оратором. Слизняк почему-то посерел (видать, омуль-то был с душком), и тут же принялся делиться (как микроб). Деление произошло прямо на наших глазах, правда, вопреки всем микробиологическим законам, - на три части! Все три существа, получившиеся при делении, оказались глубокого жемчужно-серого цвета, в отличие от всех прочих - морковных. Их появление на свет сопроводилось окончанием нудного дождика, и… окончанием нашей гонки, - цели, за которой мы спешили, теперь у нас не было! А тут ещё и день клонился к закату, поэтому  мы решили перед ночлегом понаблюдать за «тремя сёстрами».
Расположились на вершинке скалы, причём я впервые испытал маскировку в действии, - мы ею прикрылись, я голову высунул и заглянул назад, а там, вместо нас, - сплошной камень! Так что для обитателей этого мира мы, похоже, исчезли. Наши наблюдаемые, действительно, как три сестры, неспешно переползали с места на место, сохраняя при этом примерно одинаковую дистанцию между собой. Было похоже, что они прогуливаются после ужина и мило беседуют. Однако это оказалось не так, - они охотились. Ближе к закату солнца в долине откуда-то появились и другие существа, - какие-то многоножки, похожие на наших мокриц, но, конечно, больших размером и более подвижных. Они носились по зарослям кустарников с приличной скоростью, но наши три сестры вначале не обращали на них внимания. Потом случилось вот что: одна из многоножек, раза в два больше каждой из них, ненадолго остановилась метрах в пяти от амёб, которые тут же стали непрозрачными… и внезапно метнули в неё по молнии! Многоножка, конечно, взбрыкнула всеми ногами и свалилась обездвиженной. Наши «сёстры» моментально на неё наехали и в три секунды высосали всё её содержимое. Да, в отсутствии аппетита их не обвинишь. Тем временем темнело. Наши подопечные повторили – «схавали» ещё одну многоножку, а затем, похоже, стали готовиться ко сну. Естественно, в долине они были не одни, - там ползали и другие «амёбы», но поодиночке, так те, насытившись, замирали на том же месте, растекаясь прозрачным студнем, который было трудно разглядеть в последних лучах заката. Наши, - не так: они сползлись вместе, подобрались вплотную к кустарнику, и слились с ним, - замаскировались. Мы ещё раньше заметили, что многоножки избегают приближаться к растительности, - может, колючек опасаются? Значит, наши подопечные себя обезопасили от неожиданностей со стороны своих врагов. Наступила темнота, и от воды, в последних отблесках зари потянулась сплошная лента – оттуда, похоже, спешили многоножки. Время одних хищников сменялось временем других, но тут стало темно, и мы наблюдение прекратили, - легли спать.
Всю ночь мне снился горько-сладкий сон: наше прощание с Синильгой. Сладкими были наши поцелуи, объятия, ласки, а горьким было ощущение расставания, расставания навсегда. Похоже, что я плакал во сне, так как утром глаза мои были мокрыми и какими-то залипшими. Я бы, может быть, ещё поспал, но разбудил негромкий разговор Путника со Спутником. Я запомнил реплику первого:
- Конечно, давай, действуй! А насчёт выбора, так это вовсе твоё дело, я думаю, - тебе жить! – и она поставила какую-то точку в моих переживаниях. Я понял, что моя судьба – искать всё время встречи с Синильгой, а значит, моя судьба, - Дорога. А интересно, - я то ей нужен (не Дороге, конечно)? Такие вот мысли у меня вызвала реплика Путника, направленная вовсе в другую сторону. Да и события шли своим чередом. Пока я разгонял по организму остатки сна, Спутник скормил «трём сёстрам» нечто, подаренное ему Ведуньей на Дороге, и, вместо трёх амёб серенького цвета, получил три жемчужных яйца, из которых должны вылупиться три будущих его жены (да, ему легче, - три жены, и все под боком – искать к ним пути не надо). Эти яйца уже начали потрескивать, когда мы все поняли, что настала пора нам прощаться: заканчивалась наша общая сказка, с этого момента пойдёт у каждого своя.
- Долгие проводы, - лишние слёзы! - так решили мы, обнялись все втроём, посмотрели последний раз на Спутника, Путник накрыл нас обоих куском ткани, и вот, - мы на Дороге! Пока было время, я её разглядывал: дорога, как дорога, окрестности вокруг, с одной стороны – тайга, с другой стороны, - горная страна, сама Она лимонного цвета, и как бы светится изнутри, над всем этим – небо голубое с облачками и солнышком. Но, что-то есть в ней неуловимо-колдовское, почему и хочется её называть с большой буквы: Дорога!
- Ну, долгие проводы, - лишние слёзы! - такой репликой приветствовала нас Хозяйка Дороги, или как её называл Путник: Ведунья. Она возникла рядом с нами внезапно, и, не дав времени особо оглядеться, тут же закончила:
- Вот и мы не будем долго прощаться, даст Бог, - свидимся ещё. Спасибо Вам обоим и каждому на особицу! Тебе, Максим, с твоей техникой, - сюда, а тебе, Мир - в другую сторону. Может там, в своём мире, и встретитесь! – так она закончила свою речь. Мы вновь обнялись втроём, расцеловались, и я, с чувством горечи на сердце, отправился к своему чопперу, по которому, оказывается, успел соскучиться. Только я взялся за его руль, как всё вокруг вдруг изменилось, - я стоял на обочине трассы, в ложбине между двумя подъёмами и смотрел в лицо спускающемуся под гору мотоциклисту. Чем-то он показался мне знакомым. «А ведь это, - я…» - индифферентно подумал я, и… мотоциклист исчез. Развернул «Одинокого Волка», врубил двигатель и пошёл брать тягун, - длинный подъём. Ни мыслей в голове, ни чувств в душе не было, - анестезия полная, как при полном наркозе.

Отпев

И вновь мой «Одинокий Волк» ровно шёл по пустынной трассе, басовито рокоча своим капитально отремонтированным оппозитным сердцем. Солнце играло на хромировке и спицах, слегка бликовало в тёмных очках, а хвосты банданы развевались на ветру, как флаги… разлуки. Предаваясь своим просыпающимся мыслям, сидя в удобном мотоциклетном седле, я вновь наслаждался  рокотом движка и пылящей слегка трассой. Да, день был жаркий, раз в разгар вечера ещё  так тепло! А, кстати, сколько же сейчас времени? Глянув на часы, я убедился, что времени на них столько же, сколько было, когда я первый раз этот «нечистый» подъём брал. Ну, думаю, всё в полном порядке, - про свои приключения рассказывать буду, - никто не поверит, ведь алиби полнейшее. Таким образом, я себя от мыслей про Синильгу отключаю, чтобы не завыть в голос. Ну, да время, возможно, лечит. Сколько раз я эту фразу произносил! По разным поводам, но для других, а теперь вот отношение к ней изменилось, - мне самому лечиться не хочется. Пусть я снова один, но в душе-то… там у меня горькая радость моя живёт! С ней по жизни не одиноко.
Так себя настраивая, ехал я по обычной в это время трассе, затем по привычному просёлку, через кусты, да к нашему костерку ночлежному, и солнце мне светило, и время моё шло, как всегда, и всё должно было быть тип-топ.
Приятелей своих я увидел, как и положено, лишь подъехав к взлобку, на котором мы всегда костерок разводили. И Капельку увидел, о которой, практически, забыл уже в своих странствиях. Похоже, что и она без меня не страдала, - вон её кто-то из новеньких обнимает, да как страстно-то! Ну, да пусть их…, радуются. Рокот мотора заставил всех внимание на меня обратить, - все лицами повернулись. Что-то их сегодня много, ещё успел подумать я, но сердчишко моё уже бухнуло с разбега о рёбра и затрепетало где-то впереди: одна из фигурок, в таком же, как мой нарядце, и даже бандана с гербами Советского Союза на голове…, - Синильга?!
  Тут же, пока она ко мне бежала, я понял, - где она, там будет дом моей души. Мы встретились, чтобы не расставаться!