Святыни вторая глава Откровения

В углу под образами, на кровати,
Металась девушка в слепом бреду.
Седая женщина славянской стати
Молитвою гнала за дверь беду.
               
И жертвенно свеча в углу горела,
Слепя собою лики образов.
И горькая слезинка так несмело
Бежала вслед потоку  жарких слов.

Кого мы видим в горе?
                Мать и дочку?
А может, внучка то занемогла?
И липла к телу мокрая сорочка,
Как липнет к окнам на рассвете мгла.
               
Но вот ресницы дрогнули… И вскоре
Взгляд просветлел, как зеркало души.
Но что таилось в том немом укоре,
И что в гортанном слове стон душил?
               
«О, слава Богу!» — губ не открывая,
В ответ воскликнула седая мать.
И радость – неподдельная, живая --
Вернула дому свет и благодать.

Еще не скоро хворь, сжигая ночи,
Покинула тот небогатый дом.
Но стали сумерки в печи короче,
И в горнице запахло пирогом.
               
И, отметая прочь косые взгляды,
Хозяйка дома по селу пошла.
Нет, не просила у людей пощады
За «неугодные» свои дела.
               
 А что просила?..
                Самой малой жертвы.
Мучицы жменю… Молока глоток…
И рвали с плеч ее степные ветры
Насквозь истертый вяземский платок.
               
Но легкой и пустой была котомка,
Как шелуха,  как прелое зерно.
И люто по земле мела поземка,
Как будто с этим миром заодно.
               
А ей хотелось крикнуть:
                «Что ж вы, люди,
Вершите суд, не ведая стыда!
Ну, разве бросит Бог, сразит, осудит
Тех, кто добром бездомному воздал?
               
Что из того, что мусульманской веры
Чеченская та девушка Нура?
Страданий приняла она без меры,
А много ль видела от вас добра?
               
Не примет Бог от вас того закланья,
Которое вершите вы сейчас.
И в час великий -- в пору покаянья --
Вас призовет к ответу  Божий глас…»
               
Так думала Мария…  И не знала,
Что с хлебом к ней шагает  полсела.
И боль куда-то в небо отлетала,
И вера по дороге рядом шла.

Случилось горя пережить так много,
Но помнят люди те святые дни:
Ведь стала эта сельская дорога
Проводником согласья и любви.
               
Еще не раз ее топтали ноги
Всех пришлых —
                «немцев», кулаков, дворян.
Еще не раз будила по тревоге
Она своих нестрашных каторжан.
               
Устроен мир на удивленье мудро,
И сколько б вьюга не вершила стынь,
На смену темноте приходит утро —
И наступает полоса святынь.
               
Да не оставит нас судьба в изгнанье!
И силы даст от родины вдали
Пройти достойно все те испытанья,
Какие мы дотоле не прошли.
               
А что Нура?.. И где теперь Мария?
С кем кров изгнанья делят стар и млад?
И как там прочие?.. Где все другие,
Кто в произволе этом виноват.

Нуру теперь навряд ли кто узнает:
Ее мир тесен — дом, очаг, семья.
Ведь у Нуры с Эльмурдом подрастают
Не просто дети — хлопцы, сыновья!
               
Как на подбор: огонь, а не мальчишки.
Трудолюбивы и не шалуны.
Учить бы их…
                Да где возьмешь те книжки?
На что купить ботинки и штаны?
               
Решил муж так: учиться младший будет,
Хотя и старшим право то дано.
Ну, да ума, наверно, не убудет,
А вот в амбаре пропадет зерно,
               
Тогда положишь зубы ты на полку…
Нура тиха: ни «да», ни «нет» в ответ.
А в вечер, мужнину надев поддевку,
Спешит к Марии мудрой на совет.
               
«Как неучем прожить на белом свете?
Ведь пропадешь тогда ты ни за грош!»
И, не нуждаясь в Нурином ответе,
Достала Марья золотую брошь.
               
Положены на жертвенник все крохи:
Колечко, серьги, брошка и рубли.
И слышать не желает ахи-охи
Мария от заплаканной Нуры.

Грызут науку  три смышленых брата.
И на уроках —  у доски и с мест —
Рассказывают, чем страна богата:
Где алюминий, золото и нефть.
               
У старой карты спорят, что в столице,
Чем в мире славен город Ленинград.
Ну, а земля отцов им только снится --
Нет о Чечне учебников и карт.
               
И кто исправит это упущенье,
Кто возвратит пределы той страны,
Которую не видели с рожденья,
В которую с рожденья влюблены?
               
Вершины гор там —
                взглядом не достанешь.
И счастьем наполняется душа,
Когда на конных скачках побеждаешь.
А как вкусна лесная черемша!
               
Полезное растенье… Вроде лука.
О нем мальчишки знают от отца.
Ну, и о том, что школьная наука —
Горячий конь,  не робкая овца.
               
Как школьный глобус дома оказался,
Теперь не скажет, видно, сам Аллах.
Сначала за работу старший взялся,
Затем другой воскликнул:
                «Вах, вах, вах!»
               
А третий брат из-за нехватки света
(Границы рисовали в темноте)
К Чечне прибавил чуть ли ни полсвета...
Потом решили — виноваты все.
               
И спать пошли в сомненьях и тревоге:
Кто будет за «разбой» их отвечать?
Ответили не школяры, не боги…
Ответила  за школьный глобус мать.

А на верхах, меж тем, свои сомненья:
Давать державный статус или нет?
Вернуть народ домой без промедленья
Иль подождать еще хоть пару лет.
               
За вольнодумство многих осуждали.
Но тут и Сталин бы из гроба встал,
Когда Хрущев в большом и светлом зале
Указ насчет Кавказа зачитал.

Не можем, правда, мы без ложки дегтя.
А может, то в крови у всех вождей?
Чтоб не теряли люди чувство локтя,
Чеченцам в пару дали ингушей.

               
               
Есть в нашей жизни день --
                большой, как счастье.
И он по праву  день твоих побед.
Одни считают этим днем зачатье,
Другие — появление на свет.
               
Не будем спорить: дело ближе к ночи,
А спорам быть в ту пору не дано.
Пусть годы исчисляет, кто как хочет,
А у Нуры тут мнение одно.
               
И днем рожденья всех детей считает
Она тот миг –
                божественный тот дар,
Когда вдруг рядом с сердцем ощущает
Короткий и стремительный удар.
               
Так и на этот раз… В себе движенье
Открыла… И волнения полна,
Сказать, что в доме будет прибавленье,
Отцу своих детей спешит она.
               
Но вечер заслонил ее известье
Еще одним!..  И где найти слова,
Чтоб передать всю радость вести,
Которая в поселок их пришла.
               
 Домой! Домой!  Неужто то возможно?
Пешком, на крыльях… Помоги, Аллах!
Но почему на сердце  так тревожно,
И отчего же слезы на глазах?
               
Ах, жизнь-злодейка, что твои советы!
Так трудно отрываться от людей,
С которыми и радости, и беды
Делила вместе столько долгих дней.
               
Еще беда… На кладбище убогом
Могила дорогая — скорбный перст.
Как часто здесь одна в молчанье строгом
Нура творила православный крест.
               
Прости, Аллах!  А с чем идти к Марии?
Чем оплатить, и чем за жизнь воздать?
Ах, люди-люди, что вы натворили!
Когда сойдет на землю благодать?

Но вот по всем домам пошли с газетой,
Подушно выявляя всех «чечен»,
Которые не так, чтоб очень где-то
Спешили в горы из казахских стен.
               
И то сказать – заботливые руки,
Как воздух, здесь на целине нужны.
Возьмем, мол, если надо, на поруки.
Не так уж вы, джигиты, и страшны.
               
Зачем терять вас сразу в одночасье,
А здесь кто земли будет поднимать?
Да и какое там, в горах тех, счастье.
Раздор там!.. Это ж надо понимать.
               
Хотя речей тех смысл и понимали,
Не принимали сердцем, не могли.
Звал Терек-бек из незабывной дали,
Призывный клич вновь найденной земли.