Акатизия

Хочется,
До дрожи в руках,
Сравнять с землей небо,
с землей Азов
И нацепить
над планетой став
Маску Рыцаря Печального Образа.

В бреду
устремить к тебе руки
окнами готики.
Бреду,
Смотря сквозь цветные очки.
Я одержим
самым прекрасным наркотиком.

Я болен,
Дорогая,
Сегодня мой бред –
акатизия.
Снимаю все маски и роли,
Иду
Битумной дорогой я
Каждый твой след выискивая.

Даже если,
схватившись за перила моста
решишь всколыхнуть расстояния,
Я переплатанное сердце достав,
Таня!
Брошусь тебя искать.

Мною истоптаны сотни перронов,
Ноги споткнуты о триады шпал.
Я наконец
В этом мире огромном
нашел
Ту, что всю жизнь искал.

Я извожу в ворохах дней
Горы бумаги,
моря чернил,
Чтобы создать тот эмпирей,
В который душу для тебя излил.

Ты и сама знаешь
смысл каждого слова моего,
укрепленного делом.
Знаю!
Ты видишь,
как на тебя
смотрит
Мое отнюдь не бездыханное тело.

Мы молчим,
Говорим на языке Одушевленного Молчания
Таня,  я…
Я едва могу двигаться
Сжатому ворохами бумаг,
мне нужен кислород.
В вечной тряске рук
душа хочет излиться,
А кроме тебя
ее не впитает никто.

След в след за тобой ступать,
В окнах вагонов от копоти сизых
Вновь и опять
небо Кронштадта
глазами вылизывать.

Днями, скрепляемых ментальными скобами
Вдрызг избить оскому,
На мир натянув карнавальную робу
Сквозь пепел радужных брызг
мчаться по миру
доказывая притертую аксиому.

Шелестя ломающимися хребтами крыс,
Сжигая  сваи моста,
Боюсь
Приторно-сладким стать.
Болезненно - наболевшим,
Как рваный
загнивающий флюс.
Комком, свернувшись в горле твоем
нервно цедить «Тера-флю».

Я пылящийся и старомодный,
как этажерочный патефон,
Хрипя, выдавливаю несмелые оды.
Думают люди:
«Как же он
все никак не испишется?»
Все предельно просто –
В глубине моих глаз
и висельник и виселица.
Я одержимый шизофренией,
носящей имя Любовь.
В вечных приступах акатизии
Иду по воде через ров.

Где там Иисусу,
в глухой тишине
кожей стягивается его удивленная мордочка.
С девятого этажа шагаю к тебе,
В окне
Хлопает глазом неприкрытая форточка.

Хочешь,
историю расскажу?
Ее перескажут из поколения в поколение.
Когтями по сердцу скребет семипалая жуть,
Когда говорят,
как до седьмого коленья
Доводят мягкой ручкой любимые.

Любые
самые неуместные образы
 напоминают о тебе:
Трещинки, листья,
запах автобусов
И капли дождя
на его стекле.

Эта история о том,
как жадность душит Орлеан,
О рвотных позывах моей души,
Которая, как Орля
с жадностью пьет под покровом ночи.

Разверзнется рот сотнями криков,
Имя им – Легион!
До того многоликий,
Что сам забыл как выглядит он.

Легион в беспамятстве
Он скатался с пятого этажа,
В глубинах ада,
у Люцифера в личине
Проклевывается,
визжа и пища, душа.

А без тебя
и чай не чай,
и стихи не стихи,
и проза не проза,
И дождь не дождь,
а небо блюющее мокротой и грозами.

И скалятся за глаза
Пустые дома косыми мордами.
Таня!
Пока тебя нет,
Улица тонет в вязи мокроты!
Орды и орды слов
бегут из-под конвейера ручки
С глазами на лбу и тряской в ногах
раздутые и вспученные.

Как безрукие мальчики
Пытаются достать губами до пяток,
Так я, сломав позвоночник
с груди на бумагу кладу пару лапок.

Станиславский поверил.
Он вращается в гробу с воплями: «Браво!».
Все что здесь творится
можно размножить страницами
бульварного романа.

Пока кто-то
молча
отвешивает пинки застекленному воздуху,
Думаю, пригубляя чай:
Если сдохнуть –
то только рядом с тобой.

Слышишь?
В моих речах
Один сплошной надрыв!
Еще секунда,
И вот-вот,
Сейчас!
Уличным эхом взвоет взрыв!

На плечах
Кромка неба покачивается
скрипучая.
Ее полонят рваные тучи.

Голову откинул,
Мятое лицо подставил дождю.
Я тебя
во влаге неба
Пытаюсь найти.
Жду.

Когда сброшу плащ,
До капли выпью серое небо,
Под удивленными взорами
фонарных мачт,
Землю порвав до середы.

А мне целого мира мало.
Хочется,
До дрожи в руках
Мир разукрасить радугой осп,
Землю и небо сроднить,
И Кронштадт и Ижевск
и Босхов Хертогенбос.

Сентябрь – ноябрь 2013 г.