К Элизе

От скуки барон Госсенштейн со слугою поспорил,
Мол, Гриша, сыграешь Бетховена лучше меня,
Тебя тогда озолочу и позволю обнять,
А если не сможешь – взашей попру. Что же за горе…

У Гриши характер напористый был и упрямый,
Он сел за рояль и по клавишам громко стучал.
Пыхтел он и злился, под нос себе что-то бурчал,
С утра и до ночи разучивал трудные гаммы.

Чрез месяц сонату он лунную пальцами гладил,
Рояль улыбался ему вместе с пением птиц.
Григорий был счастлив, мечтая о том, как девиц
Позвал бы послушать его, сам он в лучшем наряде…

От крика барона рассеялись думы, мечтания:
«Ну что, созовём же крестьян, да пора бы начать»
И только затылок Григорий успел почесать,
Как слуги все, вставшие в ряд, затаились в молчании.

Барон начал первым играть, но не слушались руки,
Тряслись, будто мальчик учителю нервно играл.
Он злился, пыхтел, а рояль весь под ним танцевал,
Словно в сговоре с дьяволом преумножал его муки.

 « Я нынче не в духе - барон от стыда весь краснеет,
Бывает, ведь музыканты - народ непростой,
Григорий, голубчик, играй же садись, а не стой»
И думает: Гришка, как я всё равно не сумеет.

Садится Григорий, «К Элизе» он плавно выводит
И ноты сливаются ровно одна за другой.
Вскричал тут барон: « Григорий ты мой дорогой,
Ну, кто ж так играет?» Крестьянам: «Уходим, уходим»

«Эх, Гриша, а я то, подумал, что ты ведь талантлив,
Но ты, как и все, только сено умеешь косить,
Но я не злодей, я могу ведь тебя и простить.
Долой с моих глаз, за работу давай, симулянт ты!»

Да чёрт с ним, со спором, Григорий совсем не в обиде,
Барон, как ребёнок и пусть забавляется дальше,
Вот только хотелось бы сесть за рояль и как раньше
Кроме нот и сонат ничего уже больше не видеть…