Кинбурн

I

Скупы за давностию срока,
В небытие унесены
Водой летейского потока
Следы великия войны,
В какую россы волей рока
Случились быть вовлечены.
Редеет рать живых героев.
В тиши музеума покоев
Почиют звонкие клинки;
В былом стояв щетиной грозной,
Лежат недвижны, цепью розной,
Покрыты ржавию, штыки,
И биты пылию обозной,
Знамен ветшают там шелки.
Геройства русского квартира!
Там несть сокровищам числа:
Вот с бою взятая мортира,
Там злато маршальска жезла,
Ключи от градов чужеземных,
Штандарты недругов надменных
У лап двуглавого орла,
Вот дротик, острый как игла,
Гроза ворожья кирасира,
Бердыш, тяжелая секира,
Палаш, летучая стрела;
Дары с народного стола:
Чиненый сплошь уздечный ремень,
Огнивом стерт ружейный кремень;
За гранью тонкою стекла
На волнах бархата лиловых
Алмазны звезды да кресты;
Пороховницы здесь пусты,
А там чугунные песты
Для чистки жарких недр стволовых;
Ряды святых имен густы
У мартирологов суровых
На хладном мраморе плиты.

II

Инодни инвалид недужный,
Что молоденца час досужный
Желает к пользе обратить,
Влечет его под эти своды,
Чтоб века минувшего годы
Воспоминаньем воротить.
По стенам ровным строем, плотно
Стоят батальные полотна,
И зрит невинное дитя
На ратоборцев грозны лики,
И слышит гренадеров крики,
И жаждет боя не шутя,
И мнит: он там! О сладость мига,
Когда рукой архистратига
В сраженье брошенный гусар
Летит как вихорь полем брани,
И мушкетон сжимают длани,
И верный конь горяч как пар.
Старик зовет — юнец не слышит:
Он там, где жар батальи пышет,
Где ветер треплет доломан,
Где твердь державныя границы,
Где россов грозные десницы
Разят проклятых басурман.
Но вот пред угли детских взоров
Портрет является, и вслед
С клюкой спешит ко внуку дед,
И слышит старец, подошед:
Читает по складам «Су-во-ров»
Его отважный непосед.
Предав дитя заботам бонны
И восвояси отослав,
Один, согбен и белоглав,
Он остается у колонны,
Пред тем холстом, где роты конны
На вражью флешь летят стремглав.
Он зрит, но слезы застят очи,
Теснит дыхание, нет мочи,
Он весь в плену былого чар;
Что внуку сладкий пыл сраженья,
Ему не плод воображенья,
А миг атаки отраженья
Головорезов-янычар.
Пред взором русского Ахилла
Встает твердыня Измаила:
Спесив Айдос Мехмет-паша,
Отважно войско сераскира,
Да только наш гусар-задира
Поверг чванливого визира,
Мечом судьбу его реша.
О вы, турецкие походы!
Лишь память может Леты воды
Поворотить и вспять пролить,
Поднять друзей полегших взводы,
Вернуть на миг младые годы
И членов немочь исцелить.
И льзя ли не пропеть осанны
Отчизны доблестным сынам,
Что пали в битве за Фокшаны,
И чтоб Кагул достался нам,
Кто замерзал в шатрах биваков,
Когда Потемкин брал Очаков,
И кто бросал в строю казаков
Фашины к Рымника стенам?
По вас рыдает, о достойны!
Пред ним они встают, покойны,
И вновь ряды смыкают стройны,
Ему звучат их голоса;
Виденья заплелись узором,
Он вновь в седле, спешит с дозором,
И как мираж, пред старца взором
Лежит кинбурнская коса...

III

Велик султан Абдул-Хамид.
От Темишвара до Кабула
Везде молва о нем гремит.
По всем мечетям Истамбула
Светлейший славится. Имам,
В конце святой молитвы срока,
Вослед за именем пророка
Халифа поминает сам:
«О правоверны человеки!
К стенам оборотитесь Мекки,
Чела в земной куните прах!
Воздастся всем грядущий во день,
Вовеки славится Аллах,
И Магомет, пророк господень,
И хан в земных его делах».
Велик султан! По воле Порты
Гулямов доблестных когорты
Народы повергают ниц,
И бьют османов волны пенны
В Тебриза глиняные стены,
То камни потревожат Вены,
То сон египетских гробниц.
Где бой пылал, встает некрополь:
Склонил главу Константинополь
Пред мощью грозного врага;
Зело богат трофей борецкий!
Синай, Тунис и берег грецкий —
И их сотряс сапог турецкий,
И Крыма он попрал брега.
Велик султан! Его серали
С восточной пышностью убрали
Сребром, каменьем дальних стран;
Сверкает каждая палата:
Там самоцветы, горы злата,
Вассальной преданности плата,
Какою тешится тиран.

IV

Но нет ужаснее ярема
В покоях ханского дворца,
Чем бремя брачного венца.
О жены, узницы гарема!
Какие выдержат сердца
Знать, как вы вянете в неволе?
Так роза, срезана в саду,
Струит уханье слаще, боле,
Еще не чувствует беду,
Еще мила на удивленье,
Но как коварная змея,
Уж обвился вокруг нея
Неуловимо призрак тленья,
Из чаши сил ее пия.
Живых скудельня... Боги, боги!
Крюками заперты чертоги,
Кастраты строгие кругом,
Купель, и там, где водны блески,
Нагих наложниц шум и плески
На белом мраморе драгом.
О вечер выберут едину
Дарить услады господину,
И равнодушные скопцы,
Чужды греховным помышленьям,
О ней судачат со глумленьем,
Как пред закланием жрецы,
Зря с равнодушным утомленьем
На чресла, налиты томленьем
И неги полные сосцы.
Пора, пора от брызг купальни
Атласну кожу осушив,
Обряд привычный совершив,
Вести на ложе ханской спальни
Турчанку юную. Масла
Ей на власы лиют густые,
Витает гребень как пчела,
И пряди, в косы завитые
Ложатся вкруг ее чела.
Ее прелестные ладони
И бархат трепетных ланит
Обильно умащают вони,
И тушь густую бровь чернит.
Укрыта пудрою как прахом,
Она дрожит, объята страхом:
Тяжка властителя рука,
И шлет всевышнему моленье,
Чтоб даровал ей исступленье
В объятьях хладных старика.
Свет меркнет, пробил час урочной.
Сокрытый мглою полуночной,
Вдали намаз творит мулла.
Килим раскинут. Возлегла
Она, пленительна, мила,
Душою робкой цепенея;
Но отчего нейдет за нею
Верховный евнух Абдулла?
Проходит час, другой в тревоге;
Слуга султана на пороге
Явился и глаголет ей,
Что тот неможет от вестей,
Какие верный Гаджи-бей,
Визир, державный добродей,
Ему принес, и в диалоге
Они проводят вечер сей,
И он, не утолив страстей,
По доброте прощает ей,
Исполнен мыслями о Боге...

V

Еще почиет город глух,
День медлит, краем неба рдея,
Не прокричал еще петух;
Молитву утренню содея,
Владыка обратился в слух
И внемлет речи Гаджи-бея:
«О падишах Дешти-Кипчака,
Ты луч от божеского зрака,
Ты меч, что сам Аллах воздел!
О cолнца сын над миром мрака!
Терпенью сильных есть предел:
Который год Дуная бреги
Терзают русские набеги,
И правоверного удел
В той стороне сносить понуро
Обиды всякого гяура,
И можешь только ты один,
Неждан и грозен как комета,
Избавить их от злых годин
Ко вящей славе Магомета,
О мой великий господин!
И се славянов окаянство
Как язва точит Крыма ханство,
Ярится, ширит свой заглот,
Но несчислимы силы наши,
Как львы отважны делибаши,
И громоносный страшен флот.
И те насилия зверины
Царицы их Екатерины
Взывают лютый дать отпор,
Известь поганых кровососов,
И опустить на главы россов
Отмщенья правого топор».
«О да! — вскричал султан со страстью, —
Клянусь Кораном, что под властью
Врагов не будет гордый Крым,
И задрожат они во страхе,
Когда отважные сипахи,
Взметнувшись облаком густым,
Пересекут морские воды,
И на брегу, в войне дыму,
Светильник веры и свободы
Во славу царству моему
Зажгут. Сей жребий нам назначен!
Поход был первый неудачен,
Но Бог дарует нас вторым.
И се неверным клич ясачный,
Что вышел срок их власти мрачный,
И мы идем войной на Крым»!

VI

Спешит турецкая эскадра.
В глубоких трюмах тяжки ядра,
Ряды фузей по сторонам,
Султаном преданы волнам
Арматы, каронады мочны,
Мортиры, гафуницы точны,
Угрозны каменным стенам;
Лежат самбуки, вервий ворох,
В дубовых бочках тонкий порох,
Картечью ящики полны,
В цепях тараны ломовые,
Мечи булатные кривые,
И частоколом пик рожны.
Бушует шторм. Под кровом ночи
Сквозь волн стремительные кочи
Фрегат, как альбатрос крылат,
Летит под бури свисты яры,
И бдят во чреве янычары,
И точат гибельный булат.
С зарею море тише, глаже,
По паутине такелажа
На марс взбирается Муса
И в даль глядит, где небеса
Слились с водами в окоеме.
И зрит он: тверди полоса,
И перед ним в рассветной дреме
Лежит кинбурнская коса...

VII

Как духу русскому потребен
Во светлый праздник Покрова
Душеспасительный молебен,
Канона строгие слова!
Когда в начале литургии
Несут к престолу панагии,
Вино и пять святых просфор,
То сердцем чуют христиане,
Как Богоматери во длани
Простерт над ними омофор!
Как евхаристии свершенье
С души смывает прегрешенье,
Когда, взобравшись на амвон,
Диакон речет громогласно,
И хор тропарь поет согласно,
И гулок колокола звон.
«Помилуй мя» несется с хоров,
Вином исполнился потир;
Колена преклонив, Суворов,
Полков кинбурнских командир,
Приял причастие. Окщенья
Смиренну грудь сенят, креста
Святого злато и каменья
Целуют кроткие уста.
Среди молящихся движенье:
Спешит в тревоге адьютант
И весть приносит, что десант,
А с ним и пушки, снаряженье,
И тьма поганых басурман
Уже пересекли лиман,
И на брегу, в сени акаций,
Разбили лагерь, и они
Походны ставят курени
И ладят рвы фортификаций,
И не пора ли, помолясь,
На них ударить, навалясь?
Все смолкло. И в затишье нефа
Един негромкий, ровный глас
Раздался генерал-аншефа:
«Вот гарнизону наш приказ:
Уставы бранныя трактатов,
Тверды, отринули бы се,
Но ждать явленья супостатов
Войскам, сбираясь на косе,
Следить за кознями, какие
Предпримут бестии турские,
Не звать баталию на ны
И повлагать мечи в ножны».
Гоним отважным офицером,
Ретивый конь пошел карьером,
А генерал, пустив гонца,
Продолжил возносить молитвы,
И так в преддверьи смертной битвы
Стоял обедню до конца.

VIII

Но вот явился он на поле;
Османы ж, не скрываясь боле,
В порядки строили полки,
Пашей команды раздавались,
И над войсками воздевались
Старшин суровых бунчуки.
«Что, братцы, драться ль вам в охоту?» —
Суворов спрашивал пехоту.
«В охоту, батюшка, — они
Рекли, — и было искони»,
И становили к роте роту.
Широкой цепью в два ряда
Шеломов выросла гряда,
Во флангах конница стояла,
Сияли сабли сталью гард;
Подъемлет пики авангард:
Пора сражения настала;
И янычар сомкнулся строй:
Единый ряд, за ним второй.
Пошли! Сближаясь непреложно,
Сперва не скоро, осторожно,
Но ускоряя все шаги,
Вояки сходятся короче,
Уже глядят друг другу в очи,
Уже сшибаются враги!
Крушит железо сила млата!
Палят стволы, звенят клинки,
Багрятся кровию штыки;
О тяжесть русского булата,
Над супостатом взнесена!
Пехота, за волной волна,
Знамена покрывая славой,
Металлом варваров разит,
Осиным роем гомозит
Над страшной свалкою кровавой,
И кровь лиет, и в ней скользит.
Но не безмерна сила наша:
Мюриды ордена Бекташа
Сражаясь, держатся пока,
Дерутся бешено как звери
И множат саблями потери
У Шлиссельбургского полка.
С судов брандкугели баллисты
На россов мечут. Ядер свисты,
Зарницы взрывов, тяжкий гром
Несчастным смерть несут кругом.
Мушир турецкий брега склоны
Занять резерва шлет колонны,
И на славян, крича «алла»,
Толпа поганых налегла.
Вскочив на спину аргамаку,
Суворов ринулся в атаку,
Летит, седу главу склоня,
Душою млад, как в годы оны,
И с ним стремят баталионы
Свой путь в неистовство огня.
Палит мушкет башибузука.
Суворов, не издавши звука,
Во зарость травную у пня,
Сраженный, валится с коня.
Не се ль виктории фанфары,
Что рок дал туркам учинить?
К нему стремятся янычары,
Желая храброго пленить.
Но с теми Бог, кто правой веры!
Числом ничтожны, гренадеры
Спасти воителя спешат,
Язвят противников штыками,
И те бегут; они ж платками
На ране кровь его сушат.
В себя приходит понемногу!
Легко раненье, слава Богу,
И снова глас его гремит,
И, видя вражьих сил скопленье,
Он шлет казачье подкрепленье,
И в пекло конницу стремит.
И та, заяся делом бранным,
В обход по отмелям песчаным
Уже спешит во все концы,
И на скаку с великим жаром
Не ожидающим варварам
Во фланг ударили донцы!
И тут пошла такая рубка,
Такая подлым душегубка,
Что их смешалися ряды:
В них сеют россы опустенье,
И множат натиском смятенье
Средь басурманския орды.
Уже, казалось, сокрушают!
Но нечестивые решают
Закончить стратагемой бой:
К воде турецкие отряды
Отходят, берегут заряды,
Уводят русских за собой.
Едва на бреге показались
В пылу гоньбы славян сыны,
На них из зарослей поднялись
Исчадья злые сатаны,
Азапы дикие. Лавиной,
Рукой диавола единой
Ведомы, ринулись на тех,
Меж ними дервиши сновали,
Ко злобным нехристям взывали,
Суля им тысячу утех
В садах Джанната: за Аллаха
Героя, павшего без страха,
Прелестны девственницы ждут,
И вот под белыми чалмами,
Огнедыша фузей громами,
На россов подлые идут.
Все силы брошены в сраженье,
Но плохо наше положенье:
Встают проклятые стеной,
Тропу находят потайную,
Обходят россов одесную
И вдруг возникли за спиной!
Мятутся русские! Иной
Сробел — и мчатся врассыпную,
И пулей косятся дурной!
Но кто как смерч над полем боя
Средь свиста пуль и ядер воя
Несется на берег отлог,
И криком и пыланьем взоров
Бодря солдат? Се он — Суворов!
Се он, сраженья грозный бог!
Ничто года! Ничто раненье!
Напор, порыв, остервененье!
И что сильней, чем дух высок
И вера, коей несть урону?
И россы держат оборону,
Где плавит огнь во сткло песок.
И зрят: из форта, как из схрона,
Летя, два конных эскадрона
Вершат спасительный бросок,
И как неясыти в охоте,
На главы вражеской пехоте
Валятся, рвут и бьют в висок.
Весы победы к нашим клонят!
Поганых всюду бьют и гонят,
Приходит славная пора,
И расточенны турков оды
Славяны низвергают в воды
Под громогласное ура!
Сильней ли есть уничиженье?
Бросая брани снаряженье,
Толпа поверженных врагов
Под хохот русския дружины
Вертясь как щепа средь пучины,
Плывет от наших берегов.
К пощаде слышно заклинанье.
Одна судьба врагам — изгнанье
В пределы чуждой их земли
Полночным вихрем ураганным,
И не препятствует поганым
Суворов взлезть на корабли.
Во прах повержена громада!
Ветрила вспучила армада,
Что ретираде росс обрек,
И покидает спешно брег;
Так грома тяжкие удары
Обезумелои отары
По склону понуждают бег.
Упала ночь на поле брани,
Но крепость бдит: кто чистит грани
От крови ржавого штыка,
Кто занят мирным делом вечным:
Тот помощь подает увечным,
Тот бьется с ременем уздечным,
А те под лунным светом млечным
Оплакав павших из полка,
Земле приносят Марса дани,
И заступ во солдатской длани
Ширяет хлябию песка.

IX

О Солнце, бог племен язычных!
Встречает утром в кликах зычных
Тебя геройский гарнизон.
Колокола зашлись во звонах,
Ликует «Славься» на амвонах
Перед толпой мужей и жен
Предела, коий пощажен
Был Всеблагим на горнем троне,
Дар войска русского короне,
Где гордый стяг наш водружен,
Союза где меча и брони
Бежал злотворец, поражен.
Но где спаситель сих просторов,
Простревший меч на басурман?
Лишь только пал ночной туман,
Край неба брезжится румян,
Спешат вершители дозоров
На брег пустынный, где лиман
Волною редкой тихо дышит,
И ветерок едва колышет
Впродоль тропы сухой дурман.
Пошли грунцою. Диамантом
Звезда мерцает там и тут.
В беседе тихой с адьютантом
Проходит несколько минут.
Просты суворовские фразы:
Отдав насущные приказы,
О том стратег заводит речь,
Как надлежит от злых ударов
Освирепелых янычаров
Валы фортеции беречь.
Рассветный сумрак вездесущий
Явил провидцам час грядущий,
И день, и будущность саму:
Чинами розны, роком сходны,
Они глядят на дали водны
Сквозь отступающую тьму.
На них воззрите, о потомки!
Плечом к плечу у водной кромки
В сей миг и в вечных временах
Застыли, как со братом кровник,
Неустрашим, младой полковник
И старец, вставший в стременах.
Он вознесен во красках рани
Над триумфальным полем брани,
И ветр седые волоса
Вьет на челе его высоком,
И пред победоносца оком
Лежит кинбурнская коса...

X

Густ словно мед покой кунсткамер,
Где ход времен, когда не замер,
Ползет улитой, да и то,
Помстится, хромою. Зато
Как сладко здесь часы визита
Провесть для всякого пиита,
И приходя к святым стенам,
Былого поклоняясь праху,
Себя от мудрых научаху,
Внимая ветхим письменам!
Не се ль во храме Клио бденья,
Побег от времени оков,
И кто над кладами веков
Не испытает наслажденья?
Найдется русский ли таков?
Но что там? Древностей хранитель,
Бежит музеума смотритель
По зале, тростию стуча;
В очах пылающих тревога:
«Поторопите, ради Бoга!
Послать за доктором! Врача!»
Волненье, спешка, суматоха,
И посетителей толпа
Судачит: «Старцу, старцу плохо!
Согбен, стоял он у столпа,
За грудь хватаясь, что клопа
Давил, аж красный от сполоха.
Потеха! Выгнулась стопа,
Да вдруг как грянется, снопа
Подобьем!» — «Вишь, не ждал расплоха!» —
«Должно быть, пьян». —
«Не слышно ль вздоха?» —
«Сюда б не лекаря — попа!» —
«У нас залечат!» — «Вот эпоха!
Благими в старости скупа».
Средь обывателей подвижка:
Спешит случайный лекаришка,
Хлопочет подле старика,
Мундира ворот ослабляет
И речь латынью приправляет,
Изображая знатока.
«Отходит!» — слышно в пересуде.
Как воду не сдержать в сосуде,
Который пулею пробит,
Так жизнь се тело покидает:
Больной в беспамятстве страдает,
Глаза стремятся из орбит,
Груди ужасно колыханье,
В единый хрип пришло дыханье,
Все ближе смертная черта;
На шее вервью взбухла вена,
Коробит судорожь перста,
Клокочет розовая пена
В углах искривленного рта,
Кадык под кожей ходит шаром;
Но недвижим, разбит ударом,
Он набалдашник сжал в горсти,
Как будто мог с одной клюкою,
Подъятой слабою рукою,
На смерть саму войной пойти.
И перед гибельным мгновеньем,
И в поражении велик,
Вдруг вспыхнул бранным вдохновеньем
На ведьму обращенный лик!
Отпрянул эскулап бессильный.
Нащупал воин крест фамильный
Окостенелою рукой,
Поглянул ввысь угасшим взглядом,
И по челу дремотным ядом
Полился благости покой.
И дух его, не знавший страха,
Свидетель славный бранных дел,
Отстав хладеющего праха,
Во сферы выспренни взлетел.
 
XI

Давно уже, в года скитаний,
И я, случалось, посещал
То место, цель моих мечтаний,
Тот брег, который возмущал
Кровавый Марс лихой войною,
Где, куплен тяжкою ценою,
Победы гром для нас звучал.
Все ныне тихо там. Пустынным
Лежит земля ковром полынным,
И не расцветится она
Весенним буйством красок луга,
Ни бороздами ляжет плуга,
Суха, бесплодна, солона.
Лишь иногда грачи случайны,
Летя от нив своей Украйны
На юг, устроят здесь ночлег,
Но гладом пустоши гонимы,
С зарей крылаты пилигримы
Продолжат свой небесный бег.
Здесь несть ветрам и преткновенья,
Здесь летом зной палит каменья,
Зимой свирепствует пурга,
И штормы в полночи безлунны
Бросают страшные буруны
На эти дикие брега.
Стрибога силы, ветр и воды,
Как стряпчи, падкие до мзды,
Земному отчисляя годы,
Стирают прошлого следы.
Седые камни городища
Еще стоят, печать храня
Их обуявшего огня;
Лежит разбито кнутовище,
Скелет расклеванный коня,
Разъята прелью головня
Травой проросшего кострища,
Лоскут уздечного ремня —
Не тот ли, с каковым возня
И шла на брани пепелище?
Его поднял я, то взомня, —
А там, вблизи гнилого пня,
Мечом отверстая броня,
И дале, брусы накреня,
Кресты убогого кладбища
Торчат сквозь зарость бутеня.

XII

Кто мы пред славными? Плебеи!
Неутомимы скарабеи
Катят в песках шары времен,
И сколь ни рвись в то поле ратно,
Поворотить нельзя обратно,
И встать под сень иных знамен,
Под коей пришлецов восточных
С земель изгнали полуночных
Когда-то русские штыки,
И век, измерен в сроках точных,
Течет меж колб часов песочных,
Как воды мертвыя реки.
Что во юдоль земную внидет,
Познает тлен и в прах изыдет,
И станет дым и почвы сок,
И те поглотятся годами, —
Лишь Дух над вечными звездами
Един царит, высок, высок...