Ц А Р Ь

               

             1.


Студеные, опаловые воды
приглажены пологою волной.
Ушла, но затаилась непогода
за мглистым порубежъем небосвода.
Бездельничает ветер штилевой.

На берегу рассыпчатый песок
прихвачен узловатыми корнями.
Они как гады свитые в клубок
одервенели у сосновых ног,
придавленные этими ногами.

Пеньковая гармония снастей.
Булавки мачт.
Пришпиленные к небу
застыли силуэты кораблей
в Балтийском поле, поле из полей.
где не посеешь жита или хлеба.
Ни в одноколке, ни четвериком
не пролетишь беспечно и вольготно.
Спаситель, да и то лишь босиком
при случае прошелся бы пешком
по водам расстелившимся дремотно.

Форштевни – сокрушители морей
пахали поле, поле боронили.
За ютами1 российских кораблей
в кильватерной просторной колее
тонули нескончаемые мили.
Шаутбенахт и капудан-паша2
спешили завязать переговоры,
когда огнем неистово дыша,
противника терзая и круша,
шли напролом российские линкоры.
Их вид утихомиривал врагов.
Когда они достойно проплывали
ввиду лесистых «свейских» берегов,
в летучем опереньи парусов,
сенаторы в Риксдаге3 умолкали.
           На их штандартах Гангут и Гренгам,
далекий Корфу, Чесма и Наварин.
Куда б они ни хаживали, там
фортуна шла за ними попятам,
и крылья их победы обретали.
               

Российский царь боготворил свой флот.
Он был его навязчивым патроном.
И наставляя вверенный народ,               
и паче отдыхая от забот
на благо верноподданных и трона,
он находил возможность наградить
эскадру неожиданным визитом.
Царя предпочитали не дразнить,
порядком идеальным ублажить
и фрунтом молодецки-боевитым,
очаровать картинною стрельбой,
и… грозный самодержец был доволен.

Бриз, опьяненный свежестью морской,
Влетел в окно и замер сам не свой.
Тут всякий оробеет поневоле…

Князь Михаил,4
Точней Великий князь
На крытом черной кожею диване
Сидел, непринужденно развалясь.
Пофыркивал, за малым не смеясь,
Краснея как прелестница в собраньи.

-     Довольно, брат, пристало ли дурить
      особе императорского рода.
      Мы, братец, на виду всего народа.
      С твоею статью и в твои то годы
      С актерками знакомства заводить?

      Ба -а…
      Александр Иваныч. Проходи.
      Поближе к нам.
      Ну вот сюда хотя бы.
      Нет, Михаил, останься…
      погоди.
      Вот…
      Чернышев5. Вчера он убедил
      меня на заседании генштаба
      пересмотреть…
      А впрочем пусть он нам
      изложит тут свои соображенья.

И царь провел щепотью по усам.
Российский царь.
Да. Это был он сам.
И был он весь вниманье с нетерпеньем.

-     Я вас пришел нижайше попросить…
      Но, если вам угодно..?
               

-     Нам угодно.

-     Я постараюсь вкратце изложить…
               

-     Яви нам милость и не волокить.

-     Мы, государь, имеем превосходно
      обученные, крепкие войска,
      развернутые фронтом по Кавказу
      состав надежен. Доблесть высока.
      И, главное, бог миловал пока,
      болеют мало.
      Боремся с заразой.
      Из крымских и воронежских депо
      драгуны получили пополненье…

-     Не будьте «Александровым столпом».
      Удобней, право слово, за столом.
      Присядьте, граф.
      Похвально ваше рвенье
      трудиться для престола, не чинясь.

      Но-о… вот что, Александр свет Иванов,
      твой государь и наш светлейший князь,
      к заботам южнорусским обратясь,
      желают побеседовать о давнем
      желаньи многих доблестных умов,
      прославивших оружием державу,
      у сумрачных Кавказских берегов
      на наших непоседливых врагов
      найти универсальную управу.

      Что скажет нам добрейший генерал
      о давеча помянутых десантах?

-     Кавказ запасы смуты исчерпал.
      Но надобно ль форсировать финал
      черезвычайной убылью в солдатах?
      Пока им берег весь принадлежит
      на запад от Пицунда до Суджука,6
      с мятежниками дело предстоит
      упорное. И время подтвердит,
      что мой доклад не праздная докука.

-     Да ты в провидцы рукоположен!
Скривился князь:
      Обычные химеры.

-     … Кавказский берег крут и протяжен.
      Лесист. Нерегулярно заселен               
      народом чуждым христианской веры.
      Мужчины полу варварских племен,
      аборигены горного приморья
      воюют с приснопамятных времен.
      И, значит, всяк у них вооружен.               
      А в этом, князь, немалое подспорье
      в подвижной комплектации их банд,
      имеющих бездонные резервы…

-     Да будь вы трижды воинский талант,
      обыкновенный статский дилетант
      докажет вам, любимчику Минервы,
      приоритет обученных полков
      над ордами туземных ополчений.

Министр молчал.
Заряд колючих слов
к ответу моментально был готов,
но…

-     Браво, князь! Тут никаких сомнений.
      Наш мужичек на службе у царя
      сметлив, удал, надежен и бесстрашен.
      Но ваша светлость, копья наостря,
      их преломила совершенно зря.
      Не там мы зрим приоритеты наши.
      Задача наша напрочь заклепать
      последнюю отдушину Кавказа
      и наложить гербовую печать.
      А уж затем спокойно врачевать
      чечено-дагестанскую проказу.
      Надежный, малокровный вариант
      решения очерченной задачи
      молниеносный, грамотный десант.
      И в том определяющий гарант
      российский флот и капелька удачи.
      Очистив от туземцев берега,
      мы обретем удобные плацдармы
      на важных сообщениях врага.
      И вот тогда то, надо полагать,
      наибы станут менее упрямы.
      И дерзкий возмутитель Кабарды,
      Аварии, Чечни и Дагестана
      не сможет мановеньем бороды
      разрушить наши долгие труды
      на радость цареградскому Дивану.
      Шамиль устроил пушечный завод
      и отливает пушки – маломерки.
      Лишь пороху ему недостает.
      Но он напрасно молится и ждет.
      Как только мы поставим наши верки,
      и гарнизоны станут начеку,               
      а гавани убыхов и шапсугов
      получат по надежному замку,
      не только порох, прелую муку
      предел мечты голодного досуга
      мятежники не смогут протащить               
      сквозь нами уготованное сито.

      Чтоб на Кавказ лазейку проложить
      Вестминстеру придется землю рыть.
      А сколь талантов будет там зарыто!

-    Удал шутить.
      Ну а во что же нам
      сия затея вкупе обойдется?

-     Дешевле назначенья крейсерам
      стеречь Кавказ, прижавшись к берегам.
      Уж верно сожалеть нам не придется.
      За сим, освободившись, корабли
      для вящих дел найдут употребленье.
      Ключ Дагестана в недрах той земли.
      Вот только б заручиться мы могли
      монаршиим на то благословеньем.

-     Затея…
Царь умолк но продолжал:
      приманчива и в сущности резонна.
      В делах, что нам господь предначертал,
      нам не преграда куча диких скал.
      Так говоришь, поставим гарнизоны?
      А как питать их? Посуху? Водой?!
      А ну как буря? Морю не прикажешь.
      Но впрочем… на черте береговой
      Закон и верноподданный покой
      не водворить одной морскою стражей.
      убыхский берег издавна плодит
      заводчиков для всех разбойных скопищь
      а ну как Лондон нас опередит?

-     Сегодня шкодит. Завтра навредит.

-     Naturellement.7 Но нас не объегоришь.
      Им мало ежегодно угождать.
      Чтоб в будущем беды не приключилось,
      оказии не станем ожидать,
      внесем войну в берлогу мятежа,
      сполна продемонстрировав решимость.

-     вот турки то завоют: «Караул!
-     Москов буянит в правоверном храме».

-     Нам не указ чревоподобный гул,               

      что производит мнительный Стамбул.
      Они нам отписали с потрохами
      Большой Щапсуг и эти берега,
      и тех, кто населяет их веками.
      и, если нам Россия дорога,
      да не споткнется русская нога
      о брошенный в волну прибрежный камень

         -      Вот и фельдмаршал тоже, государь…

-     Мой «Батька-командир» блистательный Паскевич?
      Непревзойденной доблести сардарь.8
      Сегодня безупречен как и встарь.

      Так ты почто явился, человече?
      Покайся аки тать пред судией.
Царь подмигнул украдкой Михаилу.

Граф отвечал:
      Племяннице моей
      нет угомону, нет иных затей.
      Вот давеча опять же попросила.
      «Ты – говорит – поди, похлопочи.
      Авось найдется при дворе местечко».
      Вишь, при дворе иные калачи.

-     Ты, граф, по-стариковски не ворчи.
      А что она..? Красива ли?

-     Как свечка.
      Стройна, бела. Чиста как херувим…

-     Довольно.Мы уладим ваше дело.
      Мы ценим слуг, чей труд неоспорим.
      Теперь ступайте. Цел и невредим,
      отдавшись этой радости всецело.

Граф хохотнул, учтиво поклоняясь.
За ним бесшумно затворились двери.

-     «Чиста как херувим»! Ты слышал князь?
      Мне жаль тебя. С актерками резвясь,
      ты отрешен божественных мистерий.


                *       *       *


1.    Ют – задняя, кормовая часть парусного судна.
2.    Шаутбенахт – (голл., швед.) – контр-адмирал;
       Капудан – паша  -  (тур.) адмирал.               
3.    Риксдаг – однопалатный парламент Швеции.               
4.    Князь Михаил – брат императора Николая 1 (Павловича).
5.    Чернышов – Чернышов Александр Иванович (1786-1857),
       светлейший князь, ген. от кавалерии, военный министр
       (1832 – 1852).
6.    Суджук – сегодня Новороссийск.
7.    «Натюрэлма !» - (фран.) Естественно !
8.    Сардарь – (турец., перс.) главнокомандующий.   


      .


                2.


Воотчию увидев один раз,
надежнее, чем многажды услышать.

И царь решает видеть без прикрас,
каков он есть заоблачный Кавказ,
И в путь.
На юг.
Тут ветерок колышет
упругие, волнистые хлеба.
Там зеленеют рощицы рябины.
Веселая должна быть молотьба.
Хороший год.
Российская изба
на Масленой красна румяным блином.
Поля уходят вдаль за горизонт.
Где твой предел, великая Россия?
Везде, где проживает твой народ,
куда державный скипетр досягнет.
(Пути твои, Россия, не простые.)
На север, юг,
на запал и восток
расстелены бескрайние просторы.
Лазурный подпирая потолок,
стоят у окончания дорог
в полудремоте царственные горы.

По «Линии»
с конвоем лейб-гусар
царь проезжал, мрачнея черной тучи.
«Не армия а банда янычар.
Базар.
Ну просто форменный базар.
Распущенность до одури дремучей.
Штаб - офицеры, нижние чины
одеты вольно. Выправлены скверно.
Для «машкерадов» только и годны…»

Но мы не согласиться с ним вольны.
Кавказский корпус воин беспримерный.
Война в горах не жалует муштры.
Она идет не плацпарадным шагом,
не терпит красносельской мишуры,
графу устава терпит до поры,
а ценит только личную отвагу.

Война, когда разбойничий погром
Для горца доблесть наивысшей пробы,
Когда ватага «хищников» верхом               
На «Линию» в безмолвии ночном
Крадется незамеченная, чтобы.
Разграбив низовые хутора
И растерзав уснувшую станицу,
Побить селян, пошарпать по дворам
«хурды - мурды» селянского добра
и до свету назад оборотиться,
когда в горах черкешенка поет
о том как милый поутру вернется,
какую ей «марушку» приведет,
быков, овец, а, если повезет,
и самовар сияющий как солнце,
и серебром отделанный бокал,
на приданное кем-то береженный.

Война, когда противник сообщал
борьбе самоубийственный накал,
выковывала чудо - батальоны.
Неоднократно латаный мундир
и сапоги с разбитыми носами.
Шинелишка затертая до дыр.
Ни генерал, ни ротный командир
не блещут золотыми галунами,
Ценители ядреного словца
и ветераны горных марафонов.
Ни без греха. Не станем отрицать.
Но с выдержкой бестрепетной в сердцах
и выучкой в походах обретенной.

Кавказ не то чтоб жаловать царя,
напротив обошелся с ним сурово.
Случилось раз, возок его застрял
над пропастью. Возница растеряв
поводья, суетился бестолково.
Лошадки дернули. Возок метнуло вбок
и повлекло к ужасному обрыву.
Мгновенье от беды на волосок,
еще один убийственный рывок
и все. Царю не обернуться живу.
По счастью перепутались гужи,
и колесо, рассевшись, отлетело.
«О, Пресвятая! Неужели жив?»
Так, голову над бездной обнажив,
стоял монарх. Лицо белее мела.

Такие, с позволения сказать,
не слишком лучезарные мгновенья,
цареву настроению подстать,
однако ж не смогли поколебать
«монаршия» упорства и терпенья.
По Грузии и Грузии окрест
царев кортеж не пышный и не длинный,               
порою забираясь до небес,
порою продираясь через лес,
спешил туда, где Понт Гостеприимный
кипел под мощным натиском ветров
у берегов отвесных и пологих.
И облака, как свора серых псов,
на ветра свист и бури буйный зов
сбегались по неведомой дороге.

Попутный ветер.
Новенький фрегат
стремительно бежит под парусами.
Живым рубином в миллион карат
искрит светило. Пламенный закат
расплющен меж водой и облаками.
И царь сидит в промокшем сюртуке
На бухте толстых якорных канатов
С оптическою трубкою в руке.
Рукой подать. Совсем невдалеке
По борту быстроходного фрегата
Мутнеет берег сумрачен и дик.
Земля полу - мифических убыхов.
За далью белоснежный горный пик
Главой престола божьего достиг,
Причастный тайн благоговеет тихо.
Повсюду на крутых ступенях гор
Леса, леса и ничего другого.

      «Какие дебри! Видно, с древних пор
      здесь не гулял губительный топор.
      Лесная жизнь до крайности убога.
      И жители наверное подстать
      Своим лесам, свирепы и дремучи.
      Привыкли убивать и умирать.
      А что еще мы можем ожидать
      От дикарей…?»

Под первозданной кручей
На берегу возник седой дымок,
И эхо гулко повторило выстрел.

-     Прикажете на память узелок?

-     Отставить, капитан, всему свой срок.

Дымок исчез за пеленою мглистой.

-     Ребячество палить по воробьям.
      Приберегите порох для баталий.

Леса, леса. Ни стога, ни жнивья,
ни тропки, ни дороги, ни жилья.               
Бескрайние, немерянные дали.

                *      *      *

У южной ночи есть такой закон
все перемазать угольною сажей.
Еще ветхозаветный фараон
властитель незапамятных времен
подметил факт такого макияжа.

Едва лоснится темная вода
в безлунном продуваемом просторе.
А за царем украдкой попятам
опять идет докучная беда
одна из тех, что настигают в море.

Промозглый дождь ввиду Геленджика.
На пенных гребнях дикого наката
у жизни и надежды моряка
нить коротка.
Пучина глубока.
Покинув борт надежного фрегата
и канувши в стихию с головой,
монарший катер, рассекая пену,
неоднократно взбрыкивал кормой,
являясь над кипящею водой,
чтоб укатиться под гору мгновенно.
На берегу дымы и огоньки;
царя нетерпеливо ожидали.
Без устали мелькали черпаки,
старания их были велики,
но в катере воды не убавляли.
Упрямо весла резали волну
отбеленными солью лопастями,
и все же катер медленно тонул
(Так глупо, опрометчиво рискнул
упрямый царь собой и моряками.).
и только провидение спасло
упрямца от безвременной могилы.
Лет на семнадцать к ряду отвело
тяжелое и мрачное крыло
наперсника господня Азраила.1

Суденышко проскрежетало дном
на галечниках отмели пологой
и, вздрогнув, заходило ходуном.
В борту открылся гибельный пролом.

В воде по плечи, поминая бога,
монарха дотащили на руках
до берега.
Согрели, отпоили.               
Фрегат ушел мористее. Впотьмах
он был невидим. Отзвуком в горах
сигналы его пушек говорили.

Наутро загорелся Геленджик
и полыхал до самого заката.
Трудились все.
И царь.
(Давно привык
встречать беду по воински на штык
с достоинством матерого солдата.)

Царь Николай напоминал Петра,
творца, оборонителя державы.
Прапрадед – гордость русского вчера.
Праправнук не был пеплом от костра,
зажженного прадедовою славой.
Фигурой и посадкой головы,
и взглядом, и выносливым упрямством,
широким жестом скрытым до поры,
и страстью политической игры,
лишенной «просвещенного» жеманства.
Вот только не мешало б подзанять
чуток чутья на лживых обскурантов.
Как лесть и бесхребетность угадать.
Как по заслугам каждому воздать
и не плодить казенных дилетантов
да милых сердцу алчных приживал.

А с кем же есть пуд фигуральной соли?
Где тот солдат, где кремень-генерал
способные в страну лесов и скал
внести и утвердить цареву волю?
Кавказ жесток. Кавказ вольнолюбив.
Кавказ природой созданная крепость.
Его народ к обычаям ревнив.
Его душа – потенциальный взрыв.
Его сломить – безумная нелепость.
Что ни скала готовый бастион.
Там за преградой высится преграда.
За эшелоном новый эшелон.
Тотальный штурм Кавказа обречен.
О С А Д А !
Методичная О С А Д А!


                *      *      *   

1. Азраил – ангел смерти.