Обнаженная

На перроне огни уходящего вдаль вагона,
Скука смертная
Обручем горло стянула под шарфом.
Обнаженная дева стоит посреди плацкарта,
А под маской счастливого чада –
Разливы моря.
В череде суеты, каждый вдох, как песчинка,
Недосказанный слог – шуршащая синяя гладь.
Мы приходим на берег,
Когда прижимает лопатками. На песках безвозвратного
Долго тупимся в даль.
Причитания чаек ночами отчетливей слЫшны,
Не свихнуться от этого, кажется, слишком сложно.
Закрывая глаза и бояться собственных вдохов,
Вдохи сами решают,
Когда перейти на всхлипы.
Пласт луны, как допросная лампа, лучами,
Облизав колыхание штор,
Ослепит
Полки памяти с ржавыми банками,
В них десятки и тысячи лиц.
Выбирая одно,
Мы заранее знаем какое,
Пыльный свет на секунду моргания век
Разрешает слепить неотчетливый
Аромат, образ скул и смех.
Целый день в ожидании новой дозы,
Пыльный свет издевательски смотрит в упор,
Нам нельзя обнимать чертовски похожие образы,
Ни ночью,
Ни днем
С расстояния двух шагов.
Барабанное бесится в этой мании,
Свитер чешет больную пустую дыру,
Закрываем глаза и плетемся за птиц причитанием,
Выливая на море часы недосказанных букв.
Снаружи –
Мы кошкой свернулись на теплом пледе,
Внутри –
По колено в своих морях,
Чья соль до костей разъедает, ломает,
Чьи полосы вниз по намокшим на щЕках путям.
Мы по этой спирали, себя заставляя,
До ночИ оголенной стопой идти.
Сердце дергает нитки, тела сотрясая,
Мы не разумом прАвимы, сколько тут не ворчи.
На перроне огни уходящего вдаль вагона,
Скука смертная
Обручем горло стянула под шарфом.
Обнаженная дева ночами помнит твой запах,
Обнаженная дева смеется и смотрит обратно.