Фет

1.

          «Какая грусть! Конец аллеи
          Опять с утра исчез в пыли,
          Опять серебряные змеи
          Через сугробы поползли».
                (А.Фет)

У Бунина поучимся весне.
У Пушкина – осенним дням последним.
А Фет запомнится из всех наследий
картиной зимней в снежной пелене.

Как разглядел он серебристых змей
в позёмке, в вычурных ее извивах?
Как крылья ворона неторопливы
в витиеватых прописях ветвей!

Что безусловно очарует нас,
ему тяжелой грустью навевало –
и снежное, как кипень, покрывало,
и черный с блеском ворона окрас.

Весна у Блока. Тютчев, Майков, Мей.
И Брюсова восторг весне и лету.
А в зимней грусти обратимся к Фету,
чтоб ненадолго раствориться в ней.

2.

          «Соловьи клюют бабочек».
                (А.Фет)

Что интересно, снова выплыл Фет.
Он, читанный в эпоху простодушья,
был для меня, ну, чем-то вроде груши,
уложенной на общий винегрет

тускнейшей из пегасовских плеяд
в словесности отечественной. Что мне
смешно – я из него сто раз подряд
мог прочитать, но наизусть не помнил.

Потом в волне он канул без следа
эстетного Серебряного века.
Но тронулась подземная вода –
и выплыл он отломанною веткой.

Что примечательно, скучнейшее житье,
женитьба без любви, и Мценск угрюмый,
хозяйство, хлопоты восстановить свое
дворянство. А в ночи стихи и думы;

всё думы – Шопенгауэр и т.д.,
о первой пламенной любви воспоминанья,
и грусть, и грусть, и разочарованья
в чужом, а чаще в собственном труде.

Что характерно, истинная грусть –
действительно в пыли конца аллеи.
Идя меж крон, как через пропилеи,
я, вслед за Фетом, тоже не берусь

(что абсолютно правильно) познать
природу грусти. А грустим, быть может,
что соловью присуще поклевать
и бабочек – не только вредных мошек.

Как часть природы, ведь и мы порой
клюем друг друга… Что ж тянуло Фета,
с прогулки воротясь, фуражку где-то
швырнув, садиться тотчас за перо?

Что главное, осознанная честь
и бессознательное чувство вдохновенья –
что, видимо, поэзией и есть
в ее непредсказуемом движеньи.