Русь моя! Велик твой верный царь!

                Неоконченная поэма  Б.В. Охоты.            
         
       Пролог.

Считай, от нового завета
Русь не единожды воспета
Своими звонкими детьми
Хоть жутко щедр расход на слово,

Поют о ней опять и снова.
Не верите – нырните в СМИ.
Пииты, барды, менестрели
И борзописцы по мастям

И в целом Русь, и по частям
Прощупали и просмотрели.
Сломал немало копий росс,
Подняв в дискуссиях вопрос

Насчет Руси первоначальной
О том, мол, где она была,
Когда хроническая мгла
Скрывала лик её печальный!?

Какой народ ей дал исток,
Какое основало племя
В неразличимое то время,
В тот век, что тёмен и жесток.

Русь изначальная, всё тая,
Прошла, -явилась Русь святая.
У думной братии спроси –
И зазвучит ответно ода:

Благочестивей нет народа,
Чем люд крещённый на Руси.
В такое верить бы хотелось,
Но поручиться не берусь.
И разная в эпохах Русь

И сочинялась вновь и пелась.
И Русь босяцкая была,
И Русь кабацкая была,
Русь, угнетённая в яреме.

По воле плачущая Русь,
В берёзках прячущая грусть –
Всё родило шальное время.
Раздолье пенью и разбег!

Народ, однако ж, жил с надрывом.
И кончилось, конечно, взрывом,
Что метит уходящий век.
Октябрь семнадцатого года,

Мелькнула призраком свобода,
Вмиг  в несвободу обратясь.
Для многих мир стал вправду тесен,
И много прежних русских песен

Втоптала  в грязь лихая мразь.
Тех дней  пожары, смерти, войны –
Всё вынес на хребте народ
И снова двинулся вперёд,

Ослабленный от братской бойни.
Сегодня шелкопёров рать
Октябрь из памяти убрать
Уже в манере новорусской

Стремится из последних сил:
Период, мол, бесследно сплыл,
Ну как метеорит тунгусский.
Спешит историков орда,

Внедрить в сознанье свежесть взгляда.
Марать историю не надо.
Напрасно это,  господа.
Жил человек труда на крохи,

Но в той оплёванной эпохе
Был не голодным, не нагим.
И среди массы многоликой
Слыл тезис о Руси великой –

Припомните недавний гимн.
Поёт сегодня моложаво
Разбухших собственников класс.
Замечу лишь: вчера у нас

Была реальная держава.
В день нынешний её уж нет.
Для разговора сей предмет
Громаден, тяжек не по-детски.

Свежи на памяти года,
Когда наш человек труда
Пел песни о Руси советской,
Его простое естество

Без мук державу принимало.
Свершили б славных дел немало,
Но – подкузьмило воровство.
Гласит газетный бум, журнальный,

Что о Руси лишь криминальной
Сегодня можно как-то петь.
Устанут олигархи дуться,
И, может быть, певцы найдутся

Преступную восславить цветь.
Пусть так. Но что до наших мнений –
Словесности резона нет
Писать грабителя портрет:

Ни таинств в нём, ни откровений.
Стучится вывод, мрачно трезв:
Исписан социальный срез
Руси в последние лет триста.

Коль правят тать и чистоган,
То этот срез весьма поган,
И не мечта для беллетриста.
Ведь сколько грязь ни полоскать –

В ней ни красы, ни совершенства,
И надо для души блаженства
Иные темы поискать.
Всем реализмом удручённый,-

Я вспомнил о Руси учёной.
Неподнятый то,  явно,  пласт
На пашне русских песнопений.
По мере личных разумений

Паши, и  бог тебе подаст.
Ученье наше и наука…
Пора о них затеять сказ,
Хотя у русичей, у нас

От сих вещей заране скука.
Здесь надо успокоить всех:
Повествование успех
НЕ столь зависим от предмета.

Занятно баешь и легко,
Когда ты знаешь глубоко,
И это -  верная примета.
Пора воздать науке честь

И вспомнить о делах заглавных,
О достижениях преславных…
Тем более что повод есть.

           ГЛАВА ПЕРВАЯ

С Европы лишь на днях сползло средневековье.
Семнадцатый как раз закатывался век.
Там жил мастеровой неплохо человек,
Имея хлеб и кров, достаток и здоровье.

Года кормящих рент и сытого довольства
Для бюргеров честных уж были  так близки
С дорог вздымали пыль кареты и возки:
Скакало курсом вест московское посольство.

И на лице храня задумчивую хмарь,
Посольство подгонял младой московский царь,
Из тёмных дураков стать умными в два года,
По замыслам его, соратники должны

Для государства нужд, и пользы для народа
И чтоб построить флот – опору всей страны.
С голландских стапелей исправно и добротно
Спускались на воду торговые суда.

Чтоб вникнуть в существо мудрёного труда,
Царь бросил якоря в Голландии охотно.
Не жалуя с пелён пустое разглагольство,
Не веря сызмальства абстрактным словесам,

На верфи плотничать, он рьяно взялся сам,
В работы разослав всё прочее посольство.
Учились отроки,  как делать корпуса,
Как ставить мачты и как ладить паруса,

Как судном управлять и как стрелять из пушек,
Как в картах разуметь и как тесать весло.
Пахали как волы, забыв разгул пирушек,
Судостроенья враз освоив ремесло.

Любое ремесло – незыблемая штука,
Фундамент всех трудов,  работы всякой плоть.
Без ремесла нельзя природу побороть.
Но строить корабли есть точная наука

Основы дать её голландцы не сумели
Московскому царю. И, поразмыслив, он
Пустился в новый путь, в туманный Альбион,
Чтоб у британских скал достичь заветной цели

На  берегах  вдоль Темзы , без малого квартал
Царь ревностно читал, чертил, решал, считал…
Он объявил войну  в познаниях  пробелам,
Тем паче, что в Москве учиться не пришлось.

Так Петр Великий стал отменным корабелом.
Спортивная, видать,  его толкала злость.
От жителей простых из городов и весей,
Разбросанных по всем пространствам на Руси,

Услышишь мнение (лишь только расспроси),
Что  царь не есть одна из множества профессий.
Народ как будто прав: на кесарей не учат,
И по наследству им передается власть.

У  подданных в глазах, чтоб бедственно не пасть,
Что должен делать царь, когда престол  получит?
Охранников вокруг застыли бердыши.
Но царь – отнюдь не вдруг, ведь это склад души:

Решать за всех и вся, ход не давая нервам,
К эмоциям чужим быть хладным и сухим,
Среди своих людей слыть непременно первым
И только уж потом хорошим иль плохим.

Так всё же первым – кем? Вопрос весьма непраздный.
И свежие века, и в давностную старь
В немногих качествах мог первенствовать царь,
И варианты здесь не столь многообразны.

В Европах был король от века первый воин:
Военное тогда ценилось мастерство.
За ратные дела все славили его,
И поклоненья был он истинно достоин.

В Египте фараон первейший был богач.
А на востоке хан первейший был палач.
Монарших совершенств мы список исчерпали.
Вот правит сюзерен, достойный и лихой.

Вассалы у него,  то в ласке, то в опале.
То царь для них хорош, то царь для них плохой.
Пиши: хорош ли, плох – все вытерпит бумага.
Необъективен глас от подданных молвы.

У Аристотеля,  мудрейшей головы,
Найдем, что высший суд – общественное благо.
Когда народ на нивах ревностно потеет,
Снискав насущный хлеб и справное житье,

Вздымается дворцов и храмов громадьё,
Казна из года в год безудержно толстеет.
От катаклизмов, войн не сотрясает дрожь,
То надобно признать, что властелин хорош.

Возможность от трудов нажить побольше гривен
От века на Руси ценили мужики.
Коль скоро это так – властитель прогрессивен
Злословью всех врагов извечных вопреки.

Примерно вот таким нам видится правитель –
Нешуточный гарант ему подвластных благ.
Каких же совершенств над ним быть должен флаг?
Первейший из него обязан быть мыслитель,

Для подданных своих создатель благоденствий,
Для золотых эпох творец исходных вех.
Плюс нравственным к тому ж быть должен человек.
Имеется таков – то при его главенстве

Торопится вперёд в развитии страна,
Как правило, она богата и сильна…
Хотелось бы одно добавить напоследок,
Взяв сумму царских свойств и их авторитет:

В истории сей тип монарха,  страшно редок.
По толщам тысяч лет ищите раритет.
Петр Алексеевич наш, сказать благообразней,
Не первый далеко по жизни был богач,

Заметим не во гнев: был иногда палач
(Припомните каскад стрелецких лютых казней),
Предрасположен был к лихой военной славе,
Лидируя всегда на фоне ратных дел

(Обычный для царя-воителя удел),
О чем гласят следы в Азове и Полтаве.
Про нравственность его нам лучше умолчать.
Но видится во всём мыслителя печать.

Достойно, в грязь лицом ни раза не ударив,
Хоть в политесе был бесспорный новичок,
В Европу вышел он. Ум мощный государя
Руси московской дал невиданный толчок.

Не только корабли в туманном Альбионе
Для русского царя являли интерес.
Он пристально смотрел на западный прогресс,
Чьи в Лондоне плоды – кругом как на ладони.

К приятию наук исполнившийся жажды,
Плененный волшебством прожектов-миражей,
Десятник Петр почтил учёнейших мужей,
А в  Гринвич к Флеметиду он ездил даже дважды.

Свой, совершая путь, Венера в этот раз
Не знала, что за ней следит монарший глаз.
Возницы лошадей немилосердно гнали,
Мотался юный царь в столице и окрест.

Нам строчки говорят в посольственном «юрнале»,
Как много посетил десятник важных лет.
Для всяких государств острей проблемы нету,
Чем для обменных нужд, торговли, платежей,

В заморские края товарных вояжей,
Наделать вдоволь всем серьёзную монету.
Всё рос капитализм – подобие турнира,
Где в схватках не копьё, а денежный мешок.

Был в Англии чекан поставлен на поток –
Страна уже слыла как мастерская мира.
На Тауэр теперь направлен царский взор:
Там королевский был большой монетный двор.

Десятника туда возили для показа
Процессов,  лились масштабно и хитро.
С  вниманием большим царь наблюдал три раза,
Как сделать воз, чеканя серебро.

Так вышел из царя монетный дел ценитель.
Препровождать его к монетным чудесам
Обязан по двору не кто, иной,  как сам
Указам короля назначенный хранитель.

И выходил к Петру, величьем весь окутан
По протоколу встреч торжественный,  к тому ж,
Ещё пока не сэр, но гениальный муж,
Мыслитель Исаак, профессор славный Ньютон.

Из Кембриджской тиши был к делу привлечён
Он в переломный миг (недаром ведь учён).
Проблему осветил взамен волшебной лампы
Всем ньютоновский ум, почти что неземной.

Ковали день и ночь его станки и штампы
Финансовую мощь для Англии родной.
Ещё с младых ногтей задумчивый философ,
Мышлению, отдав сознательный свой век,

Частенько забывал тот Ньютон-человек
Про сон и про еду,  вникая в суть вопросов
О тайнах бытия, о свойствах мирозданья,
О боге, о Земле о тяжести планет…

О том, каков всерьёз для нас на ощупь свет,
Верны ль по части дат священные преданья.
Начала физики, библейские стихи…
Для серого ума нет зряшней чепухи.

Вдали от суеты, наживы и коварства
В науки углублён был гений без помех.
Но час пришёл служить на благо государства.
И Ньютон отслужил. Едва ль не лучше всех.

Проблему из проблем взял Ньютон-академик
На плечи он взвалил, как свод небес Атлант.
Административный выказав,  он свой талант,
В три года совершил перечекан всех денег.

Британии открыт был тонный путь к богатству
(Он чуть позднее был Европой всей избран)
И к лидерству среди соседствующих стран,
Стремящихся  давно к промышленному братству.

В истории привнёс важнейший прецедент
Первотворец «Начал»,  и флюксий и флюэнт:
Какое бы ни взять по значимости дело,
Масштабов,  хоть каких, с задачею хоть в чём –

Его исполнить в срок, разумно и умело
Способен только тот, кто истинно учён.
И вот они сошлись: научное светило
И, грамотный слегка, московский государь –

Почтенная, но уж дряхлеющая старь
И мощью юных лет играющая сила.
Естественно, они о чём-то говорили.
На этот счёт молчит посольский наш «юрнал»

И свиты англичан немалый персонал
От Тауэрских врат до самой Пикадили.
Пролить свой свет на то, что было не вчера,
Способен лишь архив монетного двора.

Бесспорно лишь одно: в порыве вдохновений,
Наиважнейших дел нацеливая круг,
Державности младой российский славный гений
Беседовал в тот миг с вершиной всех наук.

Уже потом в Москве, забыв Европы запах,
И с дальнего пути вновь русский дух впитав,
Царь голову ломал (до чёртиков устав)
 На тему: чем силён англо-саксонский запад.

И выходило так: силён  свои ученьем,
Готовностью постичь фундаменты наук.
Первопричина здесь таких искусных рук
И рвения души работать с увлеченьем.

Не счесть начальных школ в заморском  далеке,
И в университетах,  словно бы в венке,
Присел британский лев, красуясь перед миром.
Ну что же – пусть сидит, а мы пример берём.

Пётр Алексеич был отменным бомбардиром,
Десятником крутым, а главное – царём.
Но что имеешь, царь, помимо грозных бдений,
Мечтаний Русь ввести в особенную стать?

Что юные умы науками питать,
Сколь должен ты создать учебных заведений?
Роскошествует жизнь пока что чёрной краской:
Не светит ни один нам университет,

Есть школа для детей второй десяток лет
В одном монастыре (что Заиконоспасский)
Подобный храм наук, где отроки живут,
Все академией для важности зовут.

Мальцы грызут латынь с радением и поркой,
И от зубрёжки им никак не продохнуть.
Но церковью святой,  ревнительной и зоркой,
Наставлены они на светлый божий путь.

Потом, преодолев все тернии учебы,
В приходы по Руси спешат выпускники –
Священников лихих церковные полки,
Хоть знания у них – отнюдь не высшей пробы.

Пуст греческий, латынь хоть кто-то с горем знает,
Умение считать, быть может, наскребли,
Но с этою ордой – не строить корабли,
Без коих – как ни кинь – держава лик роняет.

Голландских мастеров на срок заполучить?
А может быть,  своих в Европах научить?
С голландцами легко пить пиво при обнимке.
В знак помощи они,  что хочешь продадут.

Но золото казны – последние ефимки –
В учебную дыру безжалостно уйдут.
Примерно где-то так накручивались думы
О тяжести проблем у хмурого царя.

Болела голова – и, видимо, не зря:
Нужда учить,  остра – да непомерны суммы.
Полно других задач в Москве у царской власти
Ученья окромя  – взгляни туда-сюда.

Волчицей молодой державная нужда
Рвёт тощую казну немилостно на части.
Но предложил прожект учёбы a la Russe
Испытанный в нужде соратник Яков Брюс.

«Вестимо, государь, пока всё пусто - голо,
Учения плодов не взвидишь и во снах.
Спасёт тебя одно: своя родная школа,
Заложенная здесь – в московских же стенах.

Писание мы чтим и прочую рутину,
Которой до краёв церковный мир богат.
Но с ними не создать, ни барк и, ни фрегат,
Ни шхуну,  ни корвет,  ни даже бригантину.

Тебе нужны не те, кто по-латыни чешет
И знает назубок из Библии места,
А те, кто знает толк, как просмолить борта,
Кто смыслит в парусах и мачты верно тешет.

Чтоб в пустоте взрастить свой цех искусных рук
Нам надо учредить особый строй наук.
Схоластики – ни-ни-ни.  Все отвлеченья – чужды.
По делу лишь учить. Оно глядишь – пойдёт.

Помалу истребим сегодняшние нужды,
И будет у тебя такой желанный флот.
Та школа, государь – к могуществу дорожка.
Почувствуй себя в великой силе мы,

Когда в неё придут пытливые умы,
Которым,  ни к чему бездумная зубрёжка.
Обучатся они всем тонким элементам,
И сделается их высоким ремеслом

Работать на всю жизнь с мерилом и числом,
Расчётом, чертежом и умным инструментом.
А в завтрашние дни творцы родной земли
Со славой возведут не только корабли.

Появятся,  мой царь,  мудренейшие штуки;
Заводы и дворцы, и пушки, и станки –
Да нам и не прозреть до коих мест в науке
Вскормлённые тобой,  дойдут ученики.

А деньги, согласись, нужны нам первым делом,
Чтоб видных для Москвы нанять учителей.
Поедут к нам они как можно веселей,
Лишь жалованье им сдвинь до кембриджских пределов.

Не думая,  бери британцев или немцев –
Сам видел: там полна учеными земля.
А позже будут нам свои учителя,
Хоть нынче начинать придется с иноземцев.

Учитель для казны увесист, но я вник,
Дешевле выйдет нам наш русский ученик.
Способных всех юнцов с пространств Руси огромных

Возможно,  будет здесь в столице обучить
И от казённых трат, нетягостных и скромных,
Державный дивиденд в грядущем получить.
… … … … … … … … … … … … … … … … … … … …

… … … … … … … … … … … … …. … …. … … … ….
Поэма не окончена в связи с внезапной смертью автора.
               
 2001 год