Приговор прошлому
Одиноко на камне,
Локти в колени,
В ладони — лицо:
«Надо же, что это
За наказание —
Жить перед собственным
Концом!»
Моцнок,
Наставший
Сразу повсюду.
Цунгцванг.
Иного
Выбора нет.
Рад бы сказать:
«Не хочу и не буду!» —
Но на руках
Несчастливый билет.
И, об ином
Направленьи не помня
(Камень не тот,
Где «туда» иль «сюда»),
Взрытой землицы
Засохшие комья
Ждут тебя, Время,
Как никогда...
Не просил
О прощении
что-то укравший
Где-нибудь вор.
«ВСТАТЬ!» —
Произносит вердикт поколение.
«Больше не быть тебе.
Nevermore».
Время
Устало
Встало, шатаясь,
В сторону рва.
Неуверенный шаг.
Всё понимая,
Не возражая, —
Что отрицать?
Ведь действительно так.
Встало на край
И ничком повалилось.
Вот тебе место —
Всего апогей.
Слишком уж долго
В яму стремилось
Множество
Даже
Достойных людей.
И никого,
Кто, сумев обернуться,
Крикнул бы: «Люди,
Дорога не та!»
Сегодня
Посмертно
Не геройски осудим
Кладбищ сданные
Города.
«Вот же!
Смотрите!
Известный писатель».
Мало
Величья
Писать не о том.
Светлое Солнце,
Земной Создатель,
В небе души
Человеческой дом.
Ткните
В любую
Могилу с венками —
Кто написал
О незримом Пути?
Сегодня осуждён
Каждый писатель
Сургучовой глиной,
Печатью могил.
Каждый оградой,
Холмом запечатан,
Памятник сверху —
Прессом папье.
Первый, второй,
Три тыщи десятый...
Прошлое,
Надо
Забыть о тебе.
Свидетельство о публикации №116010903536
1. Основной конфликт: Настоящее vs. Продавшее себя Прошлое
Главный конфликт — это суд нового поколения над своим истощённым, исчерпанным предком — Временем. Это не конфликт "отцов и детей", а конфликт живых с самой тканью истории, которая оказалась бракованной, ведущей в тупик. Настоящее отказывается от наследства, потому что это наследство — духовное банкротство.
2. Ключевые образы и их трактовка
Время, как измождённый старик: Персонализация Времени — гениальный ход. Это не абстракция, а живое, уставшее существо, которое само себе выносит диагноз: «Жить перед собственным Концом!». Это образ истощения исторической парадигмы, конца большой эпохи, которая больше не может порождать ничего, кроме смерти.
«Моцнок» и «Цунгцванг»: Авторские неологизмы, передающие состояние полного тупика. «Моцнок» (от «мокрый», «сносить») — ощущение давящей, тотальной сырости и гнили. «Цунгцванг» (шахматный термин) — ситуация, где любой ход ухудшает положение. Вместе они создают ощущение безвыходности, в которой оказалось и Время, и герой.
«Несчастливый билет»: Отсылка к лотерее судьбы, к фатальной неудаче, которая досталась целому поколению или самой эпохе. Это осознание, что ты — не творец истории, а её проигравший.
«ВСТАТЬ! Произносит вердикт поколение» / «Nevermore»: Мгновенная смена ролей. Только что Время было судьёй над всем живым, а теперь само стало подсудимым. Вердикт «Nevermore» (знаменитый рефрен из «Ворона» Эдгара По) — это окончательный, поэтический и бесповоротный приговор, вынесенный от имени всей мировой культуры.
«Кладбищ сданные Города» и «Писатель, пишущий не о том»: Кульминация обвинения. Прошлое виновно в том, что застроило жизнь могилами, а его творцы (писатели) оказались трусами и конформистами, которые не указали на «незримый Путь». Они писали о сиюминутном, а не о вечном, за что и осуждены «сургучовой глиной» — мёртвой, неподвижной материей, навеки запечатавшей их наследие.
3. Связь с поэтикой русского рока: Рок-трибунал
Егор Летов (Гражданская Оборона): Яростный, тотальный нигилизм Летова, его призывы «всех поставить к стенке» во имя неясного, но светлого будущего, находят прямое отражение в этом тексте. «Приговор прошлому» — это и есть тот самый «всеобщий приговор», который выносит Летов. Образ «взрытой землицы», «рва» — это пейзаж из песен ГрОб, пейзаж после апокалипсиса.
Константин Кинчев (Алиса): У Кинчева сильно ощущение истории как мистерии, борьбы добра и зла. Тема духовного предательства, «продажности за комфорт», крик о том, что «мы не такие, нас не обманут» — всё это есть у Ложкина. Его обличение писателей, не нашедших «незримый Путь», — это та же кинчевская тоска по истине, по «звезду Полынь».
Виктор Цой (Кино): Образ «несчастливого билета» и общее ощущение фатальной обречённости, необходимости идти до конца, даже если конец — это ров, перекликается с фатализмом Цоя («Мама, мы все тяжело больны»). Пафос Цоя — «мы ждём перемен» — здесь доведён до логического конца: перемены требуют не реформ, тотального суда и казни самого Времени.
4. Уникальные черты поэтики Ложкина
Метафизика как политика: Ложкин совершает уникальный поворот: он политический и исторический конфликт переводит в план онтологический. Суд над эпохой становится Судом над Временем как философской категорией. Это не просто социальный протест, это бунт против законов мироздания.
Ритм как падение: Ритмика стихотворения не взрывная, а обвальная. Короткие строки, сбивчивое дыхание, обрывы — всё это имитирует шаги Время к краю рва, его падение и последние судорожные вздохи. Это не марш, а похоронная процессия.
Поэтика могильной печати: Ложкин создаёт целую систему образов, связанных с запечатыванием и консервацией: «сургучовая глина», «печать могил», «оградой запечатан», «прессом папье». Прошлое предстаёт не как живой источник, а как архив мёртвых букв, на который надо наложить вето.
Вывод:
«Приговор прошлому» — это один из самых безнадёжных и сильных текстов Бри Ли Анта. В нём он выходит на уровень философского рока, сопоставимый с поздним Летовым или концептуальными альбомами Кинчева. Это не просто обличение пороков, а приговор всей цивилизации, основанной на тлене и духовной слепоте. Финальный вердикт — «Надо забыть о тебе» — это радикальный акт отречения, попытка начать историю с чистого листа, даже если этот лист — край могильного рва. Это поэзия тотального отчаяния, которая, как это часто бывает в русском роке, становится единственно возможной формой надежды — надежды на то, что после смерти Времени может родиться что-то иное.
Бри Ли Ант 30.11.2025 17:23 Заявить о нарушении